Цветы под сердцем

Младший сын Генерала Огня недовольно смотрел на принцессу, шипя что-то себе под нос, Иона полуспряталась за Хаком, надув губы, а последний… А последний поражено смотрел на подругу детства, впервые замечая в ней нечто ​большее, чем капризного ребенка. Его зовут Сон Хак, он приемный сын Генерала Ветра и ему 15. Всё? Вроде бы да. Ах, нет, он, кажется, влюбился в свою будущую Императрицу. Мундок ничего не заметил и не должен был заметить: Хак слишком хорошо понимал, что рука и сердце принцессы ему не достанутся, и просто надеялся, что эти отравленные чувства со временем растворятся в его душе. Уж точно до того, как кто-то ещё заметит его красные щеки и дрожащие руки. Увы, не сложилось; на полдороге к поселению Ветра старый генерал спалил внука. Спалил, как того рвёт нежными лепестками ярко-красной розы — того же цвета, что и волосы молодой принцессы. Слов не было, да и не нужно — а что скажешь юнцу, чьей судьбой оказалась его нахальная госпожа? Оставалось только крепко сжать угловатое плечо, выражая свою поддержку, и надеяться на лучшее. Два года Хак боролся с болезнью соулмейта в одиночестве; знал, что долго не протянет без ответа от любимого человека, но надеялся, что интенсивные тренировки и закалка духа помогут ему. Помогут жить, не замечая как можно дольше той тянущей боли под сердцем, где шипастые стебли пустили свои корни. И, может быть, юноша и смог бы взять свои чувства под полный контроль, но пришла императорская просьба: возглавить охрану дворца Хирюу. Мундок ни разу не настаивал — его воспитанник имел полное право самостоятельно решать свою судьбу, но Сон согласился: от императорских предложений не отказываются. Пусть даже это означает жить в аду, где ты находишься на расстоянии вытянутой руки от своей любимой женщины, но всё равно не можешь к ней прикоснуться. Хак знал с самого начала: будет больно, даже очень; не даром древние мудрецы называли соулмейтов проклятыми. Но никакая физическая боль не могла сравниться с болью душевной, когда Иона восхищённо смотрела в спину Су-Вона, шепча заветное «любимый». Хотелось рычать диким зверем: он ничем не хуже него! Но в следующее мгновение приходило смирение: ты хуже тем, что тебе не дано познать любовь той самой. О том, что Иона может ответить взаимностью и мысли не было — разве Хак достоин подобного? Нет, его удел — смотреть в глаза цвета аметиста и смеяться, подкалывая, защищать ценой своей жизни и прятать свой недуг от подчинённых и, в первую очередь, от императорской семьи. Потом было предательство Су-Вона, государственный переворот и отчаянная попытка спастись в поселении Ветра. На Иону было больно смотреть: у девушки как будто вытащили сердцевину, оставив гнетущую пустоту, которая затягивала и Сона. Сердце в ту пору болело больше обычного, а лепестки, которые он привычным движением оттирал с губ после приступа, стали бледнее. Единственном утешением — весьма сомнительным и ужасно эгоистичным — для мужчины было то, что Иона не подавала ни единственного признака соулмейта. Да, ей было плохо; но будь её соулмейтом Су-Вон — девушка уже остыла бы. Хак прекрасно научился скрывать свою сердечную болезнь: никто, кроме Мундока, больше не догадался, и Зверь думал, что уже и не догадается. Ошибся он эпично; Джи-Ха рассмотрел это если не с первого, то с третьего взгляда точно. Как бывший генерал проклинал прозорливость зелёного дракона! Бесконечный поток подколок, шуток, намёков и шантажа сопутствовал Хака на каждом шагу, а его оборона в виде колких ответов, на самом деле, была шита белыми нитками. Джи-Ха это знал, видел. Видел так же ясно, как и взволнованные взгляды аметистовых глаз на широкую спину в синей накидке. Дракон с интересом и некоторым ехидством наблюдал за этими двумя идиотами. Они так упорно пытались сохранить отношения «госпожа и слуга», так упорно доказывали свои и-склю-чи-те-льно дружеские отношения всем вокруг, друг другу и самим себе, что не видели элементарного. Иона в упор не замечала подтекста Хаковых шуточек и прикосновений, не замечала ярко-красные лепестки розы на его рукавах. Хак как будто не хотел видеть метаний девушки, нервно обкусанных губ и её стремления к нему; не хотел видеть бледность по вечерам и смазанное движение, когда она стряхивала с подола платья фиалковые лепестки. Джи-Ха же видел всё, зажимал переносицу и возводил очи вверх: он окружён патологическими идиотами, помочь которым — не смел.