Вверх и вдребезги

      — Я люблю тебя, — произносит она сквозь скользящие по щекам слезы. — Прости, что не говорила этого раньше, — ей хочется сказать совершенно не это. Ей хочется сбежать с ним ото всех этих проблем, от всей этой боли, только он и она, но она не может: чувство долга как всегда превышает желание быть счастливой.       Она просто машет ему на прощание, не отводя взгляда от исчезающей в ярком небе капсулы, и давится слезами, молясь всем Богам, чтобы они забрали эту невыносимую боль, сжирающую изнутри, разгорающуюся, как адское пламя Преисподней, но они глухи к ее просьбам.       Она ненавидят себя, ненавидит свою самоотверженность, силу, как говорит Кларк. Она обыкновенная девушка. Она хочет простой, человеческой любви. Она хочет быть рядом с тем, кто ей дороже всего на свете, но не может. Это не сказка со счастливым концом, где все живут долго и счастливо — она это уяснить успела за всю свою жизнь, не глупая. Уже давно не строит воздушных замков и несбыточных надежд не имеет. Но все равно смертельно больно знать, что она могла уйти с ним, спасти свою душу, но не сделала этого из-за обязанностей, возложенных на неё людьми, которым, по сути, плевать на нее и на то, что она из-за них теряет.       Вокруг неё все счастливы, у всех свои отношения, все снова спасены и празднуют, но не она. Ей просто тошно от этого. Она начинает ненавидеть Землю. Начинает ненавидеть людей, из-за которых у неё постоянно забирают счастье. Хотя, может это она бракованная? Может, просто недостойна любви? Может, она что-то сделала не так? Может, если бы она не спасла тогда сестру, всего бы этого не было? Может, может, может. Тысячи может. Миллионы альтернативных решений, которые она не приняла, привели ей к этому моменту, когда она хочет просто сброситься с этого здания и плевать на последствия. Пусть Землю хоть взорвут, ее это больше не волнует. Не сейчас. Не после такой потери, очередной в этом бесконечном ряду, который, в конце концов, закончиться ее смертью, так почему бы не сделать это раньше…       Она подходит к краю крыши КэтКо и просто стоит на уступе, смотря на горящие огни города, желая, чтобы этот чертов город горел незатухающим огнём. Тёплый ветер раздувает полы плаща и подталкивает ближе к пропасти, а она не сопротивляется, позволяет столкнуть себя вниз, к стремительно приближающейся серости асфальта…       … но в последний момент она взмывает вверх, к облакам, проклиная себя за слабость, проклиная, что даже такое простое действие она не смогла довести до конца. Не прав был Кларк, она слаба, она ничтожна, она совершенно ни на что негодна, и очередные слёзы это доказывают, разносясь сильными потоками ветра ей за спину.       Она просто хочет напиться, до беспамятства, но не смеет зайти внутрь. В это чертов бар, где все напоминает о Мон-Эле. Мнётся на пороге, кутая оледеневшие пальцы в рукава рубашки, и просто ждёт, сама не зная, чего. М’ган несколько раз выходит, но лишь сочувствующие на неё смотрит, похлопывая по плечу и спрашивая, вынести ли ей что-нибудь, но Кара лишь качает головой, глотая соленые слезы, снова проклиная свою немощность, и вежливо отказывается, ссылаясь на занятость, взмывает вверх, обратно к облакам, где, кажется, поселилась за эти чертовы несколько дней.       Ей просто хочется к Барри. К такому тёплому и весёлому Барри, который ее поддерживает и понимает. Который всегда знает, что сказать, как успокоить и взбодрить. Который ей просто сейчас нужен, как глоток воздуха в морской пучине, засасывающей ее все глубже, но беспокоить его она не желает. Чертова вежливость и ненавязчивость.       Ее начинает бесить все в себе. Все качества, которые другие восхваляют. Ее бесит доброта, честность, бескорыстность, понимания и все прочее, что делает ее героем, что делает ее Супергерл. Она просто больше не хочет ей быть. Она слишком сломана, чтобы помогать другим. Она и так уже рассыпана на осколки, никто не соберёт, кроме него. Но вот в чем беда, путь к ней ему заказан, и они с вероятностью 99,9% больше не встретятся, как бы этого не желали. Вселенная та еще сволочь, которой плевать на счастье героев.       Поэтому она все смотрит в небо, прижимая руку к шее, туда, где был кулон матери, и надеясь, что у него все хорошо, продолжает глотать солёные слёзы, которым конца нет.