1000 причин ее ненависти

1 Порой Руби хочется просто придушить его. Например, она возвращается с ночной прогулки по лесу. Шесть утра, и только начинает светать. Окно спальни открыто как раз на такой случай, и Руби видит, как Виктор спит - на животе, обняв подушку и прижавшись к ней щекой. Лицо у него совершенно ангельское. Устав умиляться, она возвращает себе человеческий вид, на цыпочках добегает до кровати и, испачкав грязными следами белоснежное постельное белье, ныряет под одеяло. И – ммм! – он такой горячий, а Руби так продрогла. Просто невозможно удержаться от того, чтобы обнять, прильнуть всем телом, ткнуться носом в шею, вдыхая уютный аромат глубокого мирного сна... Виктор вздыхает. Его тело напрягается, вырываясь из объятий... – хм, как там звали этого дремотного бога? – и Руби прижимается крепче. И тут он вдруг сонно бормочет: – Плохая собака! 2 Или бывает так. Она ждет его к ужину, а он приходит заполночь, едва держась на ногах и распространяя вокруг себя убийственный запах виски. За его спиной виновато маячит Ворчун. Он скупо кивает Руби, говорит "Принимайте" и смывается прежде, чем она успевает спустить на него всех собак. Фигурально выражаясь. 3 Или утром, когда он закидывается аспирином и пытается высосать водопровод досуха, а стоит ей сказать что-то вроде «А потому, что не надо было вчера...», вдруг суровеет лицом, выпрямляет спину и отчетливо говорит, морщась от громкости собственного голоса: – Я буду делать что, когда и как пожелаю! Это понятно? После чего быстро выходит из кухни, не забыв на прощание хлопнуть погромче дверью. 4 Конечно, можно было бы в ответ тоже надуться, но Руби уже не школьница. Она мудрее. Она выбирает научный подход. Так что Руби долго думает, роется в интернете, изучая информацию о его предках, пока до нее наконец не доходит. Все просто! – Дело в том, что он барон, а я – обычная крестьянка, – объясняет она Снежке. Поначалу это немного неловко, потому что ее подруга пристрастна по отношению к ее мужчине из-за пускай и кратковременного, но все же общего прошлого. Но зато Снежка – самая настоящая принцесса. Она умеет обращаться со всякой там знатью. К тому же, пару-тройку коктейлей спустя разговор идет куда легче. – Ну и вот, из-за этой разницы в происхождении у нас получается полный трындец, – продолжает Руби. – В смысле, мезальянс? – Снежка смотрит на нее сочувственно. – Знаешь, мне кажется, что происхождение тут не причем. Просто твой Виктор – совершеннейший му... – под тяжелым взглядом Руби она смолкает и делает еще глоток своего «Космо». – Так, ну ладно. Хочешь мой совет? Тогда слушай: с принцами проходят только две тактики. Первая – облить его презрением. Вот так, – она пронзает Руби ледяным взглядом, и той против воли хочется пригнуть голову и даже, возможно, сделать книксен. – А второй вариант? – спрашивает Руби, едва удерживаясь от того, чтобы прибавить к этому «ваше высочество». – А второй вариант – просто заплакать, как девчонка! 5 Повод проверить оба способа на Викторе появляются раньше, чем она думала. Но сначала предыстория. Как-то раз Руби заходит в госпиталь за своим дорогим доктором. На регистрации никого не оказывается, так что она решает пройтись до его кабинета. Путь лежит мимо операционной, и как раз когда Руби к ней подходит, двери открываются, и из них пулей вылетает Голубая Фея. Из образовавшегося просвета слышны звуки Muse и знакомое пение. – Добрый день, Руби! – говорит Фея тоном «хочу взять автомат и разрядить его в толпу». – Добрый день! – приветливо улыбается в ответ Руби. – Сложная операция? – Обычная, – отвечает Фея. – Еще на пару раундов The Resistance. Руби сочувственно улыбается. – Крепитесь, – говорит она. – Я это слушаю еще чаще. Фея сердито выдыхает. – У вас хотя бы есть причина, – замечает она. – А мне порой кажется, что если я еще раз услышу Undisclosed Desires, то просто расчленю доктора Вейла скальпелем и отправлю части его тела почтой во все пятьдесят американских штатов. У Руби глаза едва не вылезают на лоб от удивления, так что Фея спохватывается. – Фигурально выражаясь, – извиняющимся тоном добавляет она и спешит обратно в операционную. Руби пару секунд думает, не пойти ли за ней – просто на всякий случай – но вместо этого отправляется в магазин, где продаются книги и компакт-диски. Ей вдруг остро нужен отдел учебников и энциклопедий. 6 Ну так вот. На следующий день Виктор возвращается домой после работы как раз в тот момент, когда Руби моет посуду. – Какого черта?! – вопит он вместо «здрасьте» и швыряет диск на стол. – Самоучитель немецкого, Руби?! Что за... Та аккуратно ставит тарелку на сушилку для посуды. – Это же язык твоих предков, Виктор, – говорит она. – А ты его не знаешь! К тому же, Голубая Фея уже просто не может больше слушать песню про невыразимые желания в твоем исполнении. Он открывает рот, потом закрывает. Склоняет голову набок, словно до него вдруг доходит. – Постой-постой, – догадывается он. – Ты что же, ревнуешь меня? К монашке? Руби ставит очередную тарелку на место с излишним грохотом. – У этой монашки, – говорит она опасным тоном, – сиськи как у Меган Фокс! И ты бежишь в больницу по первому ее звонку! Вот теперь и он заводится. – Я бегу спасать жизни, Руби! А куда бегаешь ночами ты? Гулять по лесам с лохматыми кобелями? Руби швыряет полотенце и упирает руки в боки. – Не надо так о моих друзьях! – угрожающе говорит она. Но Виктора уже не остановить. – Твоих друзьях! – пренебрежительно повторяет он. – Смотри не подцепи от них блох... или чего похуже! Вот он, этот самый момент, когда ей надо облить его презрением и молча покинуть поле боя. Или расплакаться. Однако Руби — не принцесса. Да и баронессой ей, определенно, уже не бывать. Потому что она хватает тарелку и швыряет в Виктора. К счастью, попадает к стену. К несчастью, один из осколков отлетает и чиркает его по щеке. – Твою мать... – начинает он. После чего, не переводя дыхания, еще целую минуту совсем не по-баронски склоняет весь род Руби до седьмого колена. Ее крестьянские предки гордились бы таким словарным запасом. Когда его речь иссякает, Руби рискует подойти поближе. – У тебя кровь, – виновато говорит она. Протянув руку, касается пальцем царапины и тут же сует его в рот. – Приятного аппетита, – мрачно комментирует Виктор. При этом он смотрит на нее волком. Точно-точно. Ей ли не знать. – Надо заклеить, – продолжает Руби. – Я принесу пластырь. Но Виктор перехватывает ее руку. – Переживу, – говорит он, сжимая запястье Руби. – Но можешь зализать. Остатки посуды летят со стола на пол. Ее блузка тоже. Их происхождение больше не имеет никакого значения. 7 Это сложно. Все это. Быть с ним. Делить с ним жизнь. Узнавать о нем секреты. Например, о том, что утром он никогда в первого раза не может найти телефон, пейджер и ключи от машины. Или о том, что жизнь в черно-белом мире лишила его способности различать цвета. Или о том, что ради нее он готов спать с открытым окном и мириться с грязными следами от ее ног после ночных прогулок. Порой Руби кажется, что тогда, на пристани, она приняла самое странное, самое глупое и самое правильное решение в своей жизни. Но она ни о чем не жалеет. Когда они потом лежат в постели, обнявшись, и Руби тайком смотрит в окно на полную луну, Виктор говорит: – Я не ревную. Я волнуюсь за тебя. Я просто за тебя боюсь. И вот тут оказывается, что заплакать, как девчонка, – это она умеет тоже. Ей хочется сказать ему что-то такое же — простое, личное и чтобы комок в горле. Но ничего подходящего не приходит в голову. Просто, возможно, у нее больше нет сил его ненавидеть. А обратная сторона ненависти — это...