Шипы и перья

Скрипят плохо смазанные колёса телеги, оскальзываясь на выбоинах мостовой. Глухо рокочут барабаны, расплескивая высоко над головами людей своё зловещее бормотание. Огромная толпа, запрудившая главную площадь Листвицы — столицы Галахии - хранит напряжённое молчание. Только нет-нет, да и вспыхнут то тут, то там испуганные шепотки. — За что его так? — Говорят, за колдовство казнить решили… Катится телега вперёд, прокладывает дорогу сквозь людские ряды. Те послушно расступаются. — Когда это у нас за колдовство казнят? Пернатые же живут, и ничего. — То Пернатые. А этот, сказывают, за чёрное ведовство взялся… Старая лошадь безразлично шагает вперёд. Она ходила по этому маршруту сотни раз и давно потеряла интерес к происходящему вокруг. Сколько ни вози телегу туда-сюда, всегда в конце маячит одно и то же. Высокие подмостки и одиноко торчащий горб виселицы. Лошадь недовольно мотнула головой и остановилась. К телеге тут же подбежали двое и помогли тому, кто сидел в ней, сойти на землю. Он слегка покачивался: с туго связанными за спиной руками двигаться было неудобно. Простучали по ступенькам каблуки сапог, и сотни глаз в едином порыве жадного любопытства устремились на того, кто взошёл на плаху. Ещё вчера все знали его как Тристана Лаэртского, отважного капитана «Цепляющего счастье», лучшего боевого дредноута в королевстве. Сегодня же он — никто. Отнято доброе имя, шелковый стяг с родовым гербом — чёрным вороном с цветком репейника в клюве — втоптан в грязь. «Всё или ничего», девиз Лаэртского дома, разорван в клочья. На подмостки взобрался один из чиновников королевского судейства. Опасливо посмотрел на бывшего капитана (тот ответил ему ничего не выражающим взглядом тёмно-серых глаз), откашлялся и открыл папку, которую держал в руках. «Признан единогласно… Вина доказана полностью… Запрещённая магия», — полетели над толпой слова, произнесённые дрожащим пронзительным голосом. Бывший капитан ждал, чуть склонив набок голову, словно в вежливом любопытстве. Ветер ласково шевелил тёмно-каштановые пряди. В толпе зашептались. — А что за колдовство-то? — Вроде как, Воронье… — Свят-свят-свят! — понеслись испуганные вскрики вокруг. — Воронов уже нет давно! — Правду говорят, что Вороны мертвяков из земли поднимали? — вкрадчиво спросил кто-то. — Насчёт этого не скажу. У меня племянница при суде поломойкой работает, рассказывала, что капитан свою команду чуть не погубил. Открыл, вроде, как дыру в небе и нырнул туда, а там… — Что? — нетерпеливо спросил сосед говорившего. Тот обозрел стоящих вокруг, выдержал эффектную паузу и выдохнул: — Не говорят! Те, кто выжил, умом тронулись, а капитану хоть бы хны! Злая это магия, Воронья! Вроде как хотел их всех в царство мёртвых уволочь, а не получилось. С тех пор молчит, будто воды в рот набрал, ни слова не сказал, хоть ты его режь! Люди замолчали. Чиновник с горем пополам добрался до конца обвинительного приговора и с облегчением махнул рукой палачу: начинай, мол. Тот кивнул и взялся за рычаг. Тристан сам шагнул к петле. Та с легким скрипом покачивалась на ветру. Всё вставало на свои места с тихими щелчками. Один-единственный случай перевернул его жизнь и помог понять, кто он и зачем он. За это одно капитан был благодарен — судьбе, удаче, случайному стечению обстоятельств. Об одном он только жалел — что не удалось спасти всю команду. Хлопали невидимые чёрные крылья, медленно разворачиваясь за спиной. Будущее разворачивалось впереди, разматывая алую ленту неизведанного.