Слово Пастыря

Мы всегда молимся Богу. Наша жизнь отдана в услужение его. Так было... ... и так будет. По дороге шагал человек. Ни чего бы его не отличало от других ему подобных, если бы не тёмно-коричневая ряса и чётки с крестом, намотанные на руку. Он странствовал по одинаковым городам, которые праведный путник огибает в страхе из-за диких язычников, свято неся свет светлой церкви, как часто любили выражаться священники, что, по мнению простых не посвящённых, проводили всё время в молитвах в своих кельях, но это лишь светлая сторона, той медной протёртой монеты, что бедняк отдаёт церкви, в надежде на прощение. Недавно он побывал в одном из маленьких городков округи, где пастыря с натянутой улыбкой приняли и позволили остаться в доме одной пожилой женщины. В действительности, чтобы чужестранец смог остаться у кого-нибудь в доме для этого требовалось чудо, или боязнь местных отлучения от церкви, что было бы само по себе не страшно, но предпринимаемый духовной властью последующий поход против иноверцев, не предполагал добрых отношений и долгой жизни, особенно если в бой шли пастыри... Пастыри – это особые священники, что могли сражаться, кому разрешалось кровью и сталью очищать от неугодных церкви во имя высшей миссии, известной только верхам, но не делающей её от этого менее значимой для низшего слоя общества. Нам разрешалось и прощалось всё – вырежет ли отряд целое поселение, любой скажет – во имя церкви; тратит ли деньги ради женщин и выпивки – они учат нас как нельзя жить, они приносят себя жертву, наставляя нас неверных - но это лишь светлая сторона, той медной протёртой монеты, что бедняк отдаёт церкви, в надежде на прощение. Для того чтобы люди прислушивались к священникам, верхи придумали свод законов, которые совпадали бы с основными правилами поведения в обществе. Каждый мог их услышать в воскресное утро в храме, где прихожане создавали видимость праведной жизни и, конечно же, послушания перед церковью. Первый закон, который давал некоторый короткий поводок – не создавай себе кумира, что выглядело как защитная реакция и обеспокоенность будущим со стороны священников, а правило не убей – с одной стороны предполагало мирное будущее, но и также невозможность защититься от нападок церкви. Церковь представляла собой внешне – цитадель мудрости, спокойствия и доброты, но внутренне – все те грехи, что она же и отпускала прихожанам. Продажа вина, дурманящих веществ, оружия, работорговля – это только малая часть того, что она творила, но если бы я хотел об этом написать, я бы уделил этому отдельную книгу, если бы был таким же, как они. Церковь была волком, бродящая вокруг стада овец, которая, не скрываясь и не таясь, пожирала всё вокруг, включая послушных ягнят, шедших в пасть под звук радостного волчьего воя. Хотелось бы сказать, что я был не из их числа, но это было так, пока один случай не заставил верить в иную истину, и в иную правду. Я также как и другие священнослужители дал обет перед Богом, что будет свершать дела во благо людей (в частности церкви), но как это часто бывает, скоро открылась неприятная правда, которая в сущности своей и не являлась тайной. Все священники, кроме седых стариков, отосланных далеко отныне действующих глав духовенства, были продажны и развратны. Я не имею имени, меня все зовут Пастырь, но и я имел – дом, семью, но, глупость – величайшая ошибка людей – часто губит юных мира сего. И, конечно же, темноволосого мальца, коим я и был, не уберегла родительская воля. Также как и все мальчишки моего двора, мою душу очаровывали лихие пиратские истории, рассказы о подвигах доблестных рыцарях, о святых войнах и героях, что становились великомучениками, о которых пелись псалмы и слагались легенды... - Пожалуйста, садитесь, - немного полная женщина с уже появившейся сединой в волосах, усталым лицом и вымученной улыбкой, протёрла со стола не существующие крошки и поставила на стол хлеб, похлёбку и вино. – Если вам понадобиться ещё, что-нибудь, то позовите меня, господин Пастырь, - немного замявшись, она добавила, - В этом доме всегда рады благородным господам. От пастыря не укрылось, как она произнесла эти слова: поджав губы и устремлённые на него глаза, смотрящие с ненавистью и страхом, и, пожалуй, с печалью. Посмотрев на неё, он мог бы сразу рассказать, что произошло с этой женщиной – скорее всего муж погиб, где-нибудь на заработках, как часто это случалось, а сын – возможно, он подался в наёмники или стал военным, на службе графа, но в любом случае он не прожил и двух лет вдалеке от дома, и теперь, он напоминает этой женщине, о прискорбной судьбе её родных. - Постой, почтенная мать! – он видел, как вздрогнула от этих слов женщина. – Это твой дом и недостойно хорошему гостю есть без хозяина, давшему ему кров, так присядь и преломи со мной хлеб, – в серых глазах женщины промелькнуло удивление, которое сменилось на открытое недоверие. - Я лишь человек и не могу перечить прислужнику Всевышнего... - Почтенная, не бойся меня. Присядь и мы с тобой поговорим. Поверь, я не учиню тебе вреда. Женщина поняла, что отступать было не куда, оскорбить гостя – навлечь беду на свой дом, а если он к тому же... В детстве Пастырь имел имя, которое означало мужественный, ведь любая мать хочет, чтобы из её сына вырос сильный, отзывчивый и мужественный человек... Он до сих пор помнил, с каким восторгом играл с мальчишками в войнушку... Они мерно ужинали, пока пастырь не решил нарушить молчание: - Почтенная, позволь узнать, как тебя зовут и почему в твоём доме, нет умельца, что мог бы починить крыльцо и поставить дом, лучше прежнего? Дом женщины, действительно представлял собой жалкое зрелище, казалось он стоит здесь не одно столетие: покосившееся крыльцо, разломанный забор, который и был бережно установлен обратно на своё место, но держался хлипко и был готов рухнуть от одного лишь дуновенья ветра, небольшой огородик, который, казалось только из жалости ещё плодоносил, в сарае не было ни какой живности, лишь несколько кур и облезлый петух, создавали хоть какую-то иллюзию жизни, которая медленно, но верно угасала. Внутреннее убранство дома, было скромным и аккуратным, всё здесь говорило, что доживает здесь последние дни. Женщина вздохнула и отставила свою кружку, сощурилась, и уголки её губ растянулись в недоумённой улыбке. - Меня зовут Варея, почтенный господин, но прежде чем ответить, не сочтите за грубость, позвольте задать вам вопрос, который я не могу с уверенностью назвать последним. Пастырь одобрительно кивнул, и женщина продолжила. - Почему вам это интересно, вы же... пастырь? Или мои глаза совсем ослабли? Или нравы ваших духовных братьев изменились? Помниться, лет пять тому назад, вы с радостью, во имя Всевышнего, разграбляли и жгли всё, что попадалось под рук? - Варея отвела глаза, она прекрасно понимала, что за эти дерзкие слова могут наказать только одним способом. Нет, женщина не хотелось умирать, но что-то во взгляде пастыря её зацепило – глубокая печаль засела в них, безысходная и без просвета к надежде. - Нет, ты не ослышалась, почтенная Варея. Я Пастырь. Действительно, я проливал реки крови, пил, уводил в рабство, сжигал и ... – он не отводил глаз, но было видно, что ему тяжело рассказывать. – Это грехи, которые я не смогу искупить, но есть то, что в моих силах исправить. Позволь рассказать тебе две истории. Женщина молчала, глубоко задумавшись и понимая, что слова её гостя, будут не той радостной вестью, о которой в тайне надеется мать пропавшего ребёнка. Она качнула головой и он продолжил. - Лет десять назад, я повстречал одну монахиню, которая научила меня жизни. Я странствовал с ней недолго, но всё же она сумела достичь своим голосом моего разума. Монахиня учила меня неразумного, как исцелять раны, какие травы приложить к ране, как вылечить животное, как помочь словом людям, как нести добро в этот мир. Сейчас, таких как она, уже не осталось, людей отдающих себя людям. Монахиня рассказала, что мать – превыше всего, что именно она даёт жизнь, учит и вразумляет, отец лишь поддерживает и направляет этот путь. Часто мы с наставницей передавали последние слова умершего его родственникам, и, я видел их горе и слёзы. Но... Пастырь замолчал, и некоторое время находился, будто во сне. - Однажды наставница мне рассказала, что когда-то давно, до того как приняла обет, она убила человека, который напал на неё, но несмотря на весь ужас, она похоронила его и узнала, кто он и пришла к его матери. Молодая девушка рассказала, что произошло с её сыном, и, та сказала, что прощает её и просит прощения за непутёвого сына, но во спасении её души, следует стать монахиней. Девушка приняла постриг и стала рабой Всевышнего. Женщина серьёзно посмотрела на него и хотела что-то сказать, но передумала. - Это одна из моих историй, а вторая, очень короткая, но она говориться о молодом наёмнике, что не смог убить кого-либо и за это поплатился. Юноша примкнул к головорезам не так давно, и ещё не научился искусству убивать, поэтому он лишь держал вырывающихся жертв и поджигал дома, но когда удавалось улучить момент, он пытался им помочь сбежать. Но, как известно, наёмники ошибок не прощают. В тот момент, когда они собирались убить этого мальчишку, появился вооружённый отряд пастырей, и начали убивать преступников. Были убиты все. Когда пастыри поживились добром, они отправились в церковь делить добычу, лишь один из них задержался, его остановила рука умирающего паренька, который настолько удивил, своей наглостью, который коснулся до святого одеяния, что выслушал его, на удивление самому себе. Мальчишка поведал, кто он такой и просил передать матери, что он просит прощенья за то, что удрал из дому, оставив мать одну, и сказать, что никого не убивал. Это произошло за пять лет, до того как я встретил наставницу. Женщина тихо плакала, сидя в одной позе, казалось, она задумалась, но слезы, скатывающиеся по щекам и подбородку, говорили об обратном. Пастырь встал и преклонил перед ней колени: - Прости меня, почтенная мать, что весть я принёс лишь сейчас. Я тот, кто убил твоего сына. Тебе судить меня. Женщина посмотрела на него так, что он наконец-то понял, о чём говорила тогда наставница: «Отнять жизнь не трудно, но вернуть её не возможно и заменить ты её не можешь. Ты будешь вечно бродить с этим грузом, и, когда ты осознаешь это, ты поймёшь, что убивая, ты убивал себя. Запомни, пастыри – не более, чем живые мертвецы, встречающие свой конец, на поле битвы, без родного имени на устах». В его роду не осталось, кому его помнить, всё сжёг огонь ненавистных наёмников – дом, семью и его имя, тоже... Осталось не испепеляемая ненависть в сердце и отвращению к миру... - Пастырь, как тебя звали? Человек в рясе поднялся и прошептал ей на ухо. Женщина мягко улыбнулась и поцеловала его в лоб. - Я, прощаю тебя, конечно, мне больно за то, что ты сделал с моим сыном, но те слова, что ты передал – бесценны. Я радуюсь только тому, что нашёлся человек и вразумил, хоть одного из вас. Если ты встретишь своё наставницу, скажи ей, что в этом доме, для неё открыты двери. Пастырь, запомни, что я буду помнить тебя, и пока я жива, имени твоего не забуду. Поэтому, я прошу тебя... найди тех, у кого ты отнял родных и извинись. Я могу дать тебе своё благословенье, надеюсь, что ты примешь его. Пастырь не поднимал головы, он не мог показать, то, что должно быть скрыто. Плачущий, человек в рясе был слишком открыт для того мира, который он так недавно научился любить. Пастырь смог лишь прошептать: - Да. Никто не поставил могилы его семье, ни соседям, ни странникам, что попались под руку наёмников. Никто их не вспомнит, никто не знает и некому передать об их погибели. Лишь дети, которых отправят на рынок как товар, выживут, но лишь часть, кто неделю, кто год протянет у жестоких хозяев, но одному сорванцу, что не побоялся напасть на наёмников, отдадут в церковь, где из него сделают прекрасного убийцу, но всё же расчеты оказались не так верны, как казалось... Пастырь прожил неделю, у Вареи. Он починил ей дом, помог с огородиком и на честные деньги, которые он заработал на продаже лекарственных трав, продавая их несколько лет, купил ей корову, пару коз и пса, который охранял бы от не добрых людей. Он хотел ей оставить ещё денег, но она отказалась. - Я верю, что это честно заработанные деньги, поэтому оставь их у себя, ими ты можешь помочь ещё кому-нибудь. На следующий день человек в рясах и чётками в руках исчез, говорили, что он отправился на север, чтобы помочь инквизиции в их тёмных делах. Лишь один человек знал, что, куда бы ни направился пастырь, он не возьмёт в руки оружия, и будет выполнять своё обещание данное двум женщинам. Человек в рясе шёл по дороге и подбрасывал монетку, вспоминая, что это история лишь светлая сторона, той медной протёртой монеты, что бедняк отдаёт церкви, в надежде на прощение, но остаётся и тёмная, которая с течением времени будет изменяться, но в какую сторону, никто не знает. Придёт время, когда Пастырь выполнит обещание, и, вернувшись, домой, он сможет сказать со спокойной душой: «Я Дома».