Королевские руки

У принца были приятные руки. Дариун хорошо понимал, причина не в том, что тот благородных кровей — не было в нем никаких благородных кровей, тогда как в самом Дариуне ещё как были, а потому, что он ещё совершенный мальчик, ребенок, хоть и очень старается как можно скорее повзрослеть. Дариун не помнил, какие у него самого были руки в отрочестве. Привычно разглядывал страшный шрам на своей правой руке и вроде бы помнил, что не было у него когда-то этих мозолей, которые давно не сходят сами собой, которые приходится срезать, а они такие твердые и застарелые, что даже не появляется кровь. Тетя Асма, помнится, брала его руки в свои, гладила сбитые костяшки, смотрела, как на ребенка, хоть был он уже подающим надежды юным учеником воина. У неё были очень нежные руки, мягкие, как и приличествует женщине высокого положения. Рукам принца уже положено было огрубеть от упражнений с мечом и луком, от поводьев, от долгого путешествия и тягот, а они всё ещё были гладкими, словно умащенными маслами, которыми натирали после купания детей. Никаких масел у них, конечно же, не было, разве что у Фарангис, но то были масла ритуальные, для привлечения духов, для защиты от духов, для усиления молитв, и вряд ли у самой Фарангис пальцы оставались такими же мягкими, какими бывают у жриц, никогда не покидающих храмов. А принц Арслан не делал ничего специально, только подолгу оттирал ладони и пальцы в горных ручьях, в которых путники набирали воды в дорогу. Кисти у него становились красными, будто окунул в разбавленную краску, которой расписывали деревянные дощечки в деревенских домах, чтобы защититься от джиннов. Рукам было больно, догадывался Дариун. Его огрубевшие руки не промерзали от воды, но когда он умывался в ручье, вода стекала на шею, к ключицам, где кожа была не такой натруженной и не походила на броню, и он долго чувствовал после засевший инеевыми иголками холод, словно снежинки собрались внутри и понемногу таяли. Принц морщился после и покусывал губы, когда поводья впивались в ладони. Изредка совал руки под плащ и грел у живота, никто и не замечал, но Дариун смотрел и видел. Может быть оттого, что именно он больше всех и смотрел на принца, не всегда потому, что обязан был вечно за ним смотреть. Свободный мальчик Элам тоже был не взрослым, но у него руки, даже на вид, были уже давно далеко не детскими. Голамов с малолетства привлекают к труду, бесконечные порезы превращаются в сетку тонких шрамов, кожа грубеет и становится похожей на черепашью, плотной, не проколешь запросто. Элам редко мыл руки, только перед тем, как начать готовить еду. То ли сам смекнул, что так надо, то ли Нарсас научил. Принц же старался отмыться при первой возможности. Привычка, понимал Дариун. Благородным, привыкшим к домашним купальням, в походах всегда тяжело, он и сам в ранней молодости страшно тосковал не столько по родной постели, сколько по горячей воде и ароматному мыльному песку. Но принц не жаловался, только совал пальцы под ледяные струи, а после терпел, ждал, когда отогреются. Дариун подошел, присел рядом. — Вы позволите, Ваше Высочество? Элам хлопотал у костра, Фарангис с Нарсасом ушли на охоту, бард развлекал повара песней и считал, очевидно, что это достаточный вклад. Никому не было дела до принца и его черного рыцаря. Рыцарь взял холодные, он даже своей грубой кожей почувствовал насколько холодные, пальцы, тонкие, почти детские, осторожно стиснул в руке. Отпустил. Арслан улыбался и смотрел чуть в сторону, щеки у него были, будто тоже умытые водой из ручья. Дариун развернул его руку, чуть погладил другую. Обе поднес к губам.