И только имя твоё я в кармане ношу Никому не расскажу, не поведаю быль…
Маринетт, ширкая ногами спустилась по лестнице и в заботах о том, как расплатиться за квартплату, забыла свою сумку в комнате. Пришлось возвращаться. Столько лет прошло, столько случилось, а Маринетт всё еще тут. Все еще одна. Увы, время было не на её стороне. За сорок пять лет она так и не смогла устроить свою жизнь. Много лет назад родители умерли, а девушка не смогла жить самостоятельно. Сейчас от бывшей скромной красавицы осталась лишь тень. Седые, некогда бывшие синими, волосы. Они свисали с головы редкими смотанными прядями. Грязные ноги, заточенные в обувь на несколько размеров меньше. От этого её походка становилась медленной, боль заставляла еле-еле переваливаться с ноги на ногу. Одежда представляла из себя синюю неопределённого размера кофту, штаны с небольшими потертостями на коленях. Давно и изменился её взгляд, её движения стали более резкими и грубыми, не было уже этой плавности и грации. Конечно, Маринетт никогда не обладала ловкостью движений и аккуратностью. Левую бровь рассекал белый рубец старого шрама, оставшегося после падения об школьный бордюр. В последний год над девушкой сильно издевались. Квами, героизм и слава казались теперь чем-то далеким и непостижимым. Когда Тикки в один вечер исчезла, Маринетт не винила её, не пыталась найти. Она сама знала, что уже не может защищать Париж. С каждым днем синяки на её теле увеличивались, а глаза всё больше темнели. В них нельзя было увидеть ту ночь после жаркого дня, синее небо которой усыпано миллиардами звезд, только чернеющее небо, скрывающееся за снежной метелью, что ледяными снежинками оседало на моей морщинистой коже и прожигало ее насквозь. С каждым днём её мешки под глазами увеличивались. Люди видели все, а Маринетт даже не смотрела в зеркало. С каждым днем её и раньше задумчивый и потерянный взгляд становился размытым, затуманенным болью, пустым, безразличным.***
На кладбище никого не было. Маринетт была здесь одна и её это устраивало. Тишина и покой, старые свесившиеся над могилами деревья. Тут её никто не тронет, никто не осудит и не скажет мерзкого слова. Присев одним коленом на уже сухую землю усыпанную прошлогодними листьями, Маринетт внимательно всмотрелась на слова выгравированные на дорогом мраморном надгробии. Вот уже пара лет, как Адриана не стало. А Маринетт так и не могла поверить в то, что все кончилось. Живя в этом мире всего один раз, Дюпен-Чен так и не смогла ему признаться. Иссохшие от времени руки начали дрожать, к глазам подступать слезы и она чувствовала, что сейчас у неё начнется истерика. Можно вернуть всё, но не умерших. Самые дорогие люди лежат сейчас здесь, на этом тихом кладбище. Это место приносило слишком много эмоций — слёзы, тоска, разочарование. Но в то же время облегчение и покой. Нельзя было сюда не ходить. Она все ещё любила Адриана. Она бы отдала за него жизнь, она бы отдала всё угодно, лишь бы вернуть тот день. Попытаться хоть как-то повлиять на ход событий. Но все твердили лишь одно - что свыше все предрешено, и люди веками верили этим голосам. По впалым щекам уже скатывались маленькие капельки слёз, падая на одежду, руки, теплую землю. Она просидела полчаса, плача и тоскуя. Но дождь больше не капал с серого неба. А солнце, тем временем, вышло и светило все ярче, согревая холодную от слез кожу лица Маринетт. В какой-то момент она сдалась упорству солнца и запрокинула высоко голову, желая, чтобы теплые лучи согрели её еще сильнее. Всегда, когда она являлась на кладбище, было тяжело уходить, будто бы там держат и не хотят отпускать. Вот она, привязанность к тем, кого уже нет в живых.И только имя твоё сохраню навсегда…