Ёлочные игрушки

- Говорят, его держали на каких-то сильнодействующих психотропных препаратах. - Это, что же, Андрей Палыч — псих? - Шурка, ну что ты такое говоришь! Ты вообще думаешь? - А что я такое сказала? - У человека горе стряслось! Ты хоть представляешь, каково это отца потерять? Вот он и… вышел из строя. - Сошел с ума. - Шура! - крикнули все разом возмущенно. - Молчу-молчу, - Шура выставила вперед руки, сдаваясь под напором голосов. - Но все равно он был не в себе, - вставила она. - Ходил, как… овощ. - Точно, - согласилась Таня. - Зато теперь мерцает, как китайский Новый год, - Маша оглянулась по сторонам и сказала уже гораздо тише. - Мне кажется, что ему эти самые препараты просто заменили на другие… на наркотические. Повисла немая пауза. И дальше голоса зазвучали с куда большей активностью. Да уж. «Женсовет» не дремлет. И откуда это они, интересно, черпают эти самые «Сплетни дня»? Мне нужна была Катя. Я разыскивал ее уже больше часа. Как исчезла со словами: «Я сейчас… к Светлане… мне надо», так и не появлялась больше. А я без своей помощницы вообще сейчас не в состоянии что-либо решать, потому что в курсе всех дел только она одна. И даже Ромка разводит руками, мол, ничего не знаю, ничего никому не скажу. Катя, Катя, Катя… Как же так получилось, что в трудную минуту моей совсем не выдающейся жизни рядом осталась только она? Невеста сбежала, мама первое время была поглощена только своими переживаниями, и не смогла заметить, определить тот самый момент, когда я стал съезжать с катушек. Ромка… Ромка был со мной, но… Почему-то только Катя Пушкарева забила тревогу и отвезла меня к врачу, почему-то только она дежурила возле меня круглосуточно, и это еще не все! Дела в компании взвалила на себя тоже она! Она фактически руководила «Зималетто» весь этот месяц. И причем очень даже неплохо руководила. Получается, что везде и всюду я обязан Катерине. Да я на руках ее должен носить до конца своих дней! Но я идиот!.. Я придурок, каких свет еще не видывал! Мало того, что я не сказал ей даже банальное «Спасибо», я на нее наорал. За что? А я уже и не вспомню… Это был мой первый рабочий день после спасительного пробуждения. Мы сидели в конференц-зале — я, Ромка и Катя. Катерина докладывала о состоянии дел в компании. Она была крайне собрана, как большевик на съезде КПСС. Обложившись папками и многочисленными листочками, которые появлялись каждый раз будто бы из ниоткуда, она что-то вещала. А я был настолько не в форме, чтобы внимать ее речам, что постепенно закисал, голова клонилась вниз, рука ее беспомощно подхватывала. Катерина испуганно спрашивала меня о моем самочувствии и предлагала прерваться, но я, как будто на зло всем отказывался. А потом она принесла мне воды, и я вспылил. - Катя, я в полном порядке! И я в состоянии сам принести себе воду! Прекратите на меня так смотреть. Я здоров! - Простите, - прошептала она виновато. Быстро закончила доклад, и больше не проронила ни слова, так и ушла к себе — в теневую экономику, то есть в кладовку. - Палыч… Ну ты вообще… Дурак, - выговорил мне Малиновский. - Зачем ты так с ней? А я и сам не понимал зачем. Во мне словно поселился какой-то неугомонный вредитель-протестант, который ни с кем и ни с чем не соглашался и делал все наоборот. Вместо того, чтобы проводить больше времени с мамой, я хватал Ромку и уходил в загул. В долгий многодневный загул. В грязный, отвратительный загул... Я должен, нет просто обязан был сходить на могилку отца. Но вместо этого я делал вид, будто ничего такого не произошло, от разговоров об отце уходил. И вообще я источал сплошное благодушие. Я не работал ни минуты. Дела по-прежнему были на Катерине. Я только ставил подписи, даже не заглядывая в бумаги. И в таком темпе я прожил больше десяти дней. Я был беззаботен и весел со всеми. Со всеми, кроме Кати Пушкаревой. С ней не получалось. Никак. Стоило ей оказаться рядом, и я начинал хмуриться и поглядывать в сторону припрятанной бутылки виски. А еще я хотел кричать, она выводила меня из себя одним только своим видом. И я кричал. А потом ругал себя последними словами, каялся, но ничего не мог с собой поделать. Видел Катю и злость вспыхивала сама по себе. Может быть, дело в том, что она видела меня слабым? И до сих пор продолжает смотреть этим своим жалостливым взглядом. Может быть, и правда в этом все дело? Я не знаю. Но дальше так продолжаться не может. Я и так уже довел бедную девочку до ручки. Еще чуть-чуть и психиатра нужно будет вызывать ей. И поэтому сегодня утром я решил, что буду меняться. В лучшую сторону. И неплохо бы взять часть дел на себя. Президент я или как? Но вот незадача! Катя меня избегает. Как увидела с утра, так и испарилась из кабинета, якобы по делам. «Женсовет» продолжал жЮжжать. И я, поколебавшись долю секунды, все же решил пройти мимо них, мимо их тайного (ну или почти тайного) пункта переговоров — туалета. Пусть себе трезвонят сколько угодно. Кати там нет — я успел подсмотреть в приоткрывшуюся дверную щель — а значит, не стоит терять времени даром. Проверю-ка я еще раз мастерскую Милко… Но ни в мастерской, ни в бухгалтерии, ни на производстве Катя не обнаружилась. Я ощущал себя ослом, и от этого начинал снова закипать. - О, Палыч, а ты чего ходишь-бродишь? Катенька тебя уже обыскалась, - доложил мне материализовавшийся на моем пути Ромка. Я резко притормозил. - Катенька? Меня? Обыскалась? - яростно прошептал я. - Палыч, Палыч, тихо. Остынь! - Малиновский улыбался, но глаза оставались встревоженными. - И где же это она меня искала? Где она вообще пропадала? - Спокойно! Катя забирала Маргариту Рудольфовну из больницы, - неохотно сказал он. - Что?.. - злость слетела с меня разом. - Что с мамой? - Ничего… страшного. Обычная мигрень. Но ей уже стало лучше. Ты же знаешь Маргариту, она не выносит больницы, тем более отечественные. - И она позвонила Кате… чтобы она ее забрала? - Да, - Ромка смущенно почесал затылок. - А почему не мне? - Ну… Уффф… Палыч, ты… тебе сейчас не до проблем. Расстраивать она тебя не хотела. А Катя… Катя всегда поможет. Она такая! - он истерически хохотнул. - Маргарита ее очень ценит. - Ты намекаешь на то, что я не ценю Катю? - Ну что ты… - Малиновский замялся. Было видно, что этот разговор его тяготит. - Так где сейчас Катерина? - спросил я резко. - В моем кабинете. - Прекрасно! - я похлопал Ромку по плечу, и стремительным шагом направился в нужном мне направлении. Она сидела ко мне спиной, покачиваясь в кресле, и вела ожесточенные переговоры с поставщиками. - Владимир Семенович, мы же обо всем уже с вами договорились! Какие могут быть еще уточнения? Что? Нет, мы не согласны… Нет, это нам не подходит… Что? Ну, что же, в таком случае, мы вынуждены будем с вами расстаться. Всего доброго! - быстро сказала она и бросила трубку. Тяжело выдохнула и откинулась назад на спинку кресла. - Какие-то проблемы? Вздрогнула и резко развернулась. Посмотрела на меня слегка затравленно. - Нет… То есть да, - пробормотала она нервно. - У нас почти нет денег на фурнитуру. Компания «Феникс» уже готова была предоставить нам пятнадцати процентную скидку, но… передумала, - она устало потерла переносицу. - Ничего. Завтра мы встречаемся с «Макротекстилем». Еще есть шанс, - сказала так, словно убеждала саму себя. - Катя… - начал я, тщательно подбирая слова, - вы столько сделали для компании и для меня лично… И продолжаете делать до сих пор. Я вам очень… Да что же это со мной такое?! Почему так трудно произнести эти чертовы слова благодарности? Я опустил взгляд и поморщился, досадуя на собственную неотесанность и неизвестно откуда взявшееся раздражение. И тут Катя снова пришла мне на помощь. Снова. - Андрей Палыч, я не могла поступить иначе, - тихо отрапортовала она. - Я… я подниму вам зарплату. В три, нет, в четыре раза! - запальчиво заявил я. - Не стоит. Не нужно… - И вам нужен отпуск! Вы столько работали без выходных! Я все знаю, Катя. И про то, как вам было тяжело, и про ваши головокружения. - Не нужно, Андрей Палыч. У меня уже были новогодние каникулы, я отдохнула, - ее глаза сделались огромными, едва не выскакивали из-за кругленьких очочков. - А еще вам нужен помощник! Да! Распорядитесь, чтобы Урядов подыскал вам подходящую кандидатуру. - Нет… - Катя выглядела напуганной. А мне… Мне с каждым словом становилось легче. Словно спадал с плеч тяжкий груз. Я больше не чувствовал себя обязанным по отношению к ней. И эта ее паника, этот настоящий, неподдельный страх, выражавшийся в каждом ее движении, в каждом подрагивании пальчиков, в закусовании нижней губы. Такая Катя нравилась мне гораздо больше, чем обеспокоенная моим состоянием и готовая в любую минуту бежать неизвестно куда, чтобы исполнять мои пожелания. И меня понесло... как на ватрушке. - Катя! - воскликнул я и обрушил свою руку ей на плечи. Катенька испуганно сжалась. - Вам ведь нужен личный транспорт! - Н-нет. - Какое нет? Катя! Да! И еще раз «да». И не спорьте со мной! У вас ведь есть права. Я помню вы мне говорили, - я совершенно идиотски улыбнулся. - Когда мы ехали на дачу. Я помню, - добавил я еще раз, неизвестно зачем. - А что вы еще помните? - спросила она, глядя на меня тревожно. - Я все помню, - не желая вдаваться в подробности, сказал я. - Абсолютно все. Катя всхлипнула. Отскочила в сторону. И впилась в меня гневным, обвиняющим взглядом.. - Так вот в чем все дело, - сказала она, срывающимся голосом. - Вы все вспомнили? И, наверное, испугались, что я… Не стоит беспокоиться, Андрей Палыч! Я вас не собираюсь тревожить. И ничего мне не нужно: ни машин, ни помощников, ни повышения зарплаты. Ничего! Не стоит так… переживать. Вы говорили про отпуск? Что ж, я охотно воспользуюсь вашим предложением, но только после Совета директоров, - она смахнула проступившие на щеках слезы. - Только, Андрей Палыч, не нужно ничего… И постарайтесь забыть о том, что вы вспомнили. Катя стремительно выскочила из кабинета. Я смотрел ей вслед, отчаянно пытаясь понять, что же она имела в виду. Сказать, что я был удивлен, поражен, ошарашен — это ничего не сказать. Шок — вот то самое состояние, в которое ввела меня моя неординарная помощница. Что же, интересно, такое произошло в тот день на даче? И почему Катерина так… зла на меня. На меня? Странно. * * * Я снова и снова прокручивал в памяти те немногочисленные кусочки воспоминаний, которые мне и моему бедному мозгу удалось сохранить, но ничего такого — что могло бы вызвать у Кати Пушкаревой подобную реакцию — припомнить не смог. Снег, такси, заброшенный дом. Все. Но ведь что-то же было! Точно было. Причем такое… ТАКОЕ! Иначе почему Катя на меня так зла? Ведь Катя Пушкарева не способна злиться на меня, на своего начальника, между прочим, по определению. И уж точно она никак не может сбегать от меня, хлопать дверью, и не разговаривать в течение целого рабочего дня. ЦЕЛОГО РАБОЧЕГО ДНЯ! Что же я такое натворил, а? А может я ее ударил? Ведь мог же? Нет? Нет. Не то… Тогда я… Ох, моя голова! Виски! Точно. Мне нужен виски. Сейчас же. Я воровато прокрался к часам и вытащил из-за них бутылочку. Помаячил, покрутился, и решил ретироваться в конференц-зал. Еще один презрительный взгляд Катерины я точно не вынесу. Вот ведь дурак я был, когда злился на ее жалостливое: «С вами все в порядке, Андрей Палыч? Давайте я принесу вам чай с лимоном». Не ценил своего счастья. Янтарная жидкость просочилась в бокал. Я довольно улыбнулся. Итак, чем я мог расстроить… Нет, не так. Разозлить! Вот. Чем я мог разозлить Катю? Я серьезно задумался. Задумался. За-ду-мался. Черт! Не выходит! Это , кажется, тот самый вопрос, ответа на который попросту не существует. Куда проще попытаться разгадать какова площадь вселенной, в чем смысл бытия или как привлечь Сашку Воропаева к благотворительности, чем разобраться в сложнейшей душевной организации Катерины. Мне нужна помощь. Срочно! Я вернулся в кабинет и набрал Малиновского. Пока слушал гудки вызова, Катя вышла из кладовки… Ой, то есть каморки, и впилась в меня взглядом. Моя рука, сжимавшая телефон, плавно сползла под стол. Гудки сменились на приветливый голос Ромки, но я его не способен был сейчас слышать. Меня мысленно перекинули через ногу, отпинали, надавали пощечин и облили водой из графина. И откуда это, интересно, наша Катенька такой взгляд-то взяла? Кто ее этому научил? - Андрей Палыч, рабочий день закончен. Я могу идти. Последние слова не были вопросом. Катерина больше не спрашивала у меня разрешения, как обычно это делала, чтобы уйти домой. Боже, что же я такого натворил? - Всего доброго, Катюш, - ответил я ей вежливо. Катя развернулась строго на девяносто градусов направо и зашагала к двери, перекинув через плечо шарф. - Э-э-э… Катенька, - не выдержал я. Она остановилась. - Не могли бы вы задержаться на несколько минут. Она стояла по-прежнему спиной ко мне. Было видно, что принимает решение: остаться или уйти. Но все же развернулась, так же — на девяносто градусов, а потом еще на девяносто градусов. Неохотно подошла ближе и замерла в ожидании. Я должен что-то сказать. Должен как-то выяснить у нее, что же такого я натворил. Но ни одной идеи, ни одного жалкого словца у меня не находилось. Я стоял, перекатываясь с пятки на носок, и молчал. И чувствовал себя еще глупее прежнего. А Катя просто смотрела на меня. Прямо, открыто, без единой эмоции на лице. Без единой подсказки. - Катя, я ни коем образом не хотел вас обидеть. Молодец, Жданов! Неплохо начал. Теперь продолжай. Продолжай! Продолжай!!! Ну же! - Эм-м… Я вас очень ценю и уважаю, как преданного мне человека… Вы… - Не нужно, Андрей Палыч, - Катя устало отмахнулась от меня, и присела в кресло, обхватив руками сумочку. Я тоже сел. Положил руки на стол. И только сейчас заметил, что по-прежнему держу телефон. - Чего вы так испугались? - спросила меня Катя. Я пожал плечами и неловко улыбнулся. - Неужели думаете, что я буду каким-то образом влезать в вашу жизнь или же чего-то от вас требовать? Не переживайте вы так, Андрей Палыч… Как только «Зималетто» расплатится с долгами, я уйду и никогда больше вас не побеспокою. Но сейчас… сейчас давайте сделаем вид, что вы ничего не помните. Просто представьте… Попытайтесь представить, что тот день, тот вечер вам приснился… Пожалуйста, - прошептала она очень тихо. - Мне и так очень тяжело… Но не надо меня жалеть, и так пугаться! Я в состоянии справиться со своими чувствами, - Катя все-таки не выдержала, закрыла лицо руками, но всего лишь на долю секунды, а потом подскочила с места, смерила меня строгим взглядом. - Я пойду, Андрей Палыч, - и выскочила из кабинета. Повисла тишина. А потом телефон голосом Малиновского сказал: - Палыч, сиди на месте. Я сейчас, - послышались шорохи, связь прервалась. Прошла еще минута или две, дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял взъерошенный Ромка и таращил на меня горящие глаза. - Так, быстро рассказывай, что у тебя было с Катей!? - выпалил он. Я прижал ко лбу телефонную трубку, которая до сих пор покоилась в моих руках и задумчиво произнес: - Ох, Ромка. Если б я знал… - В смысле? - В прямом. Я не помню ничего. - Но я же слышал… Катя сказала… - Да знаю я. Но я так неудачно ляпнул про то, что все вспомнил… И теперь Катя думает, что я помню, а я… - Так-так-так, - Ромка забарабанил пальцами по столу. - Задачка с неизвестными переменными, значит. Он кинул на меня внимательный взгляд и решительно сказал: - Пойдемте, товарищ Жданов, проведем очную ставку с барной стойкой. Музыка гремела новомодными клубными ритмами и слегка мешала мне сосредоточиться на том, что вещал Малиновский. А вещал он нечто странное и до ужаса пугающее мои скукожившиеся нервные клетки. - Итак, в ходе тщательного независимого разбирательства мы имеем следующее: нумер один — в день икс на месте игрик некая гражданка Пушкарева Е. В., вместе с вами, гражданин Жданов А. П., имела некий содержательный разговор на тему ее чувств к вам (в чем она, между прочим, сегодня и созналась), нумер два — в тот же вечер поднялась такая метель, что ни я, ни такси не смогли пробраться к вам - на место игрик, а это означает, что ночевать вы остались вдвоем в ветхом, вымерзшим доме со сломанной печкой. Что было между вами — неизвестно… Ромка многозначительно замолчал, а я кинул на него мученический взгляд. - А что? Ты был не в себе, вам было холодно… - Малиновский, это исключено. Я не мог. - Но ты же не помнишь. - Не помню, - то ли сказал, то ли прохрипел я, и выпил залпом виски. - Вот, - победно провозгласил Ромка. - А на утро, когда мы к вам пробрались через снежные заторы, я обнаружил тебя в куче одеял на большой железной кровати с пружинами, ты смотрел на меня, как робот и ничего не говорил. - А Катя? - А Катя, вооружившись лопатой, откапывала проход к дому. - Ты думаешь… - Я даю девяносто процентов. Просто, Палыч, это ведь был для Катюши такой день… - Какой? - Ты что не знаешь? Я беспомощно покрутил головой. - Это был день ее рождения. Андрюха, она могла бы послать тебя ко всем чертям и поехать домой, где ее уже ждал праздничный стол и подружки из «Женсовета» с поздравлениями, но она потащилась за тобой неизвестно куда и неизвестно зачем. - Что ты хочешь этим сказать? - Только то, что это подтверждает ее чувства к тебе… Нет я, конечно, давно тебе говорил, намекал, - Ромка озорно усмехнулся. - А ты мне не верил. Я уже потерял счет пропущенным в себя бокалам виски, но хмель никак не желал меня брать. Я был трезв, зол и немного напуган неизвестностью и самой ситуацией, в которой оказался по своей же глупости. И какой черт меня дернул ляпнуть, Катерине, что я все вспомнил? Уж лучше бы я молчал и оставался в счастливом неведении. - И что мне теперь делать? - озвучил я ключевой вопрос дня. - Забыть? - Ни в коем случае! - восклинул Ромка. - Ты что! Андрюха, она же будет страдать. А страдающая женщина, в руках которой находится твоя компания — это как обезьяна с гранатой. Один неверный шаг, и тебя не спасут даже обереги на кредитной карточке. - Я надеюсь, ты не предлагаешь мне… - я неприятно поморщился, не в силах даже озвучить то, что завертелось в голове. - Ты должен будешь убедить Катюшу, что воспылал к ней нежными чувствами, а заодно и выведать поподробнее, что между вами было… или не было… - А если не было? - Это уже ничего не меняет. Жданов, она тебя любит. И тут ты ничего не исправишь. Если только поменяешь ориентацию… - С ума сошел что ли! - Я нет. А ты? - хохотнул он. - А я сойду. Повторно, - мрачно ответил я. Малиновский, конечно же, нес полную чушь. Обманывать Катерину, после всего того, что она сделала для меня, я не смогу. Я, несомненно, подонок, но не до такой же степени! Хочет Катя, чтобы я молчал, значит, я буду молчать, и буду делать все так, как она скажет. Это мой долг по отношению к ней… А то, что говорит Ромка про «обиженную женщину» - ерунда. Катя меня никогда не предаст, в этом я убеждался уже не один десяток раз. А то, что она меня любит... это тоже - глупости все... Катерина - серьезная девушка и я уверен в том, что она на такое не способна... Она наверняка меня просто пожалела... Или нет? Так, нет. Я подумаю об этом позже. А сейчас... Сейчас я сделаю все, чтобы Катя ни секунды не страдала. Вот так вот. Но Катя - это еще не все, что меня беспокоит. Кое-какие неприятные ощущения заскребли по затылку. Вся эта ситуация… она заставила меня не на шутку задуматься… Всего в одно мгновение я перестал сверкать, как начищенный ботинок Байрона, перестал радоваться каждому дню и хвататься за призрачные источники привычного удовольствия — я имею в виду свои загулы. Феномен по имени Катя Пушкарева встряхнул мою жизнь, как запыливший мешок, а меня самого выкинул под солнцепек — просыхать и собираться заново с мыслями и с самим собой. И я собрался, и вдруг понял, что по-прежнему болен. Просто поменял приспособление — я теперь не вычеркиваю негативные эмоции, я от них отмахиваюсь, убегаю, как последний трус. Вот, почему я так и не навестил отца, вот, почему я даже не пытался вникнуть в дела «Зималетто». Я боялся… Боялся проблем, любых проблем, и искусно их избегал. Моя фрагментарная амнезия прогрессировала, или мутировала, в новую форму — в сознательную. Это и радовало и пугало одновременно. Я приехал домой абсолютно трезвый и абсолютно настроенный на борьбу со своими мутирующими страхами. Меня встретила мама — бледная, постаревшая, но отчаянно бодрящаяся. Мама... Я кинул портфель на пол, подошел к ней и крепко обнял. - Все будет хорошо, - сказал я убежденно. И это были не просто слова. Это была молитва, мольба, направленная невидимым высшим силам. Телеграмма в космос… Надеюсь, доставкой будет заниматься не «Почта России».