Уизли?! Но... Который?

Гермиона Джин Грейнджер находилась в своей собственной небольшой квартирке, снятой на деньги, которые послужили ей наградой вместе с Орденом Мерлина «За проявленный героизм, трезвый ум и смелость перед лицом опасности», как с гордостью говорил на вручении наград новый министр магии — Кингсли Бруствер. Находиться в собственном доме она не могла, всюду на неё давили воспоминания о том, как она в последний свой день пребывания там стёрла родителям память. И хотя, стараниями профессора МакГонагалл, они уже начали кое-что вспоминать, девушка всё равно пока не хотела находиться в отчем доме. Она предполагала вернуться туда тогда, когда родители вновь вернутся домой, вместе с собой вернув в него уют и спокойствие, которые некогда царили там. Спокойно проводя время с очередной книгой в руках, Гермиона слегка, и скорее уже просто по привычке, поглаживала рыжую шерсть своего кота — Живоглота — который, довольный ласками своей хозяйки, громко мурлыкал, и приятная вибрация от этого звука распространялась по всему телу волшебницы. Рядом с кроватью, на которой полулежала девушка, стоял запакованный чемодан — семейство Уизли недавно прислало письмо, в котором все они дружно приглашали её погостить остаток летних каникул у них, чтобы отпраздновать кое-какое событие, но какое точно — девушка пока не знала. На работу устраиваться девушка пока не рвалась, всё ещё успеется, да и к тому же, всем им нужно отдохнуть после тяжёлой войны, оставившей отпечаток в душе и мыслях каждого из них. Именно поэтому волшебница охотно приняла приглашение погостить в доме, который за все эти годы стал ей действительно родным. С Рональдом Уизли их отношения не складывались по нескольким простым причинам: поцелуй в Тайной комнате оказался ничего не значащим, лишь способом выплеснуть накопившиеся эмоции; самая, наверное, главная причина — безумного вихря чувств попросту не наблюдалось ни у неё, ни у Рона; и на данный момент они были далеко друг от друга. Ему нужно было быть в кругу семьи, а ей — побыть одной. Как ни странно, слова поддержки, жалость и прочее, почему-то выводили девушку из себя и ей проще было наедине с собой переживать всю ту боль и горечь, которая засела где-то глубоко в душе и иногда застревала неприятным комком в горле. Гермиона, задумавшись о своём и совсем отвлекшись было от содержания книги, перестала гладить даже своего питомца, который, сверкнув глазами, спрыгнул с кровати и понёсся по направлению к кухне, начав при это громко и требовательно мяукать, прося у хозяйки таким образом еды. Грейнджер опомнилась, вскочила с кровати, отложив книгу и направившись на кухню, чудом не запнулась о чемодан и бормоча что-то о том, что она кормила вечно-голодное животное всего час назад, всё же взяла пачку корма для питомца, собираясь было уже насыпать немного в миску, но тут её правую руку будто обожгло раскалённым железом, и волшебница вскрикнула, роняя корм на пол. Живоглот, вопреки всему, не кинулся поедать рассыпавшуюся еду, а внимательно уставился на хозяйку, которая согнулась пополам от боли в руке. Вскоре, к счастью, боль отступила и Гермиона приоткрыла крепко зажмуренные глаза, тут же с удивлением посмотрев на своё запястье. На нём появилось слово, одно-единственное, но перевернувшее жизнь девушки с ног на голову. «Уизли».