Нерв

- Вау. Ну надо же, какой он мелкий… Птенчик прямо. Ненависть заклокотала у горла там, где недавно стелился лишь стылый туман. Ривай переступил через пустые бутылки и препятствия из разбросанной обуви – постель была на удивление свежей, одежду она запихнула в шкафы беспорядочными комками, скорее всего, но он отдал ей должное, - видимость порядка была создана на «ура». «Птенчик прямо». Пф. Они были молоды и по-опасному необузданы – он не обратил внимание, – а она прозевала момент, когда птенчик стал готов когтями вспарывать чужую плоть, оставляя кровавые борозды, и драную кошку загнать в угол, гипнотизируя её взглядом, создав видимость, что жертвой здесь и правда быть может только она... Раз плюнуть. Ханджи играла бровями, щурилась хронической слепотой, хихикала гортанным смехом, словно ведьма глубоко из преисподней, боясь уже захохотать от души так, как если бы горела на костре. Все они остыли от этих пожарищ, рассыпались пеплом, развеялись над морем по ветру. Кошка проглотила птенца и облизнулась. Где-то за стенами, горизонтами, материками, были бескрайние великие миры, но Ривай не прельщался, не мечтал – Ривай был болен, у Ривая был комплекс Подземного города, Риваю хотелось покоя или смерти, может быть, и ничего… Ничего больше, кроме поросших грибком стен этой ванной комнаты, где они провели лучшие… Да-да, лучшие мгновения своего существования. «Это всё потому, что это место единственное, где ты видел меня чистой, да, капрал?» - смеялась, даже будучи под слоем воды, ненормальная: он сдержано обвивал костлявыми пальцами длинную надломанную шею, насильно погружая ее на глубину, пока не начинала захлебываться – не могла прекратить хохотать, и она, мутная, лилась в легкие, растворяя кислород, и он слеп похлеще нее в осознании, как просто, однако… Как элементарно, как легко, всё-таки. Как сладко… Её убивать. Ривай поджал пальцы на ногах, почувствовав, как скользко хлюпнуло под подошвами. - Всё потому, что это место одно из тех, где я вижу тебя голой, очкастая. Фантазию включай. - Ух. Какие мы извращенцы. Я прямо вся горю. "Гори. Гори, сжигай себя дотла изнутри, мучайся в адовой агонии, я посмотрю. Лишь только…" Ривай цыкнул и слабо качнул головой. "Лишь только…" Живи. Ривай медленно приблизился к чугунному бортику и глянул сверху вниз, словно силясь разглядеть темноту в глубине колодца – спокойно и слегка любопытно. От остывшей воды уже не поднимался пар – по поверхности шла рябь от дуновения его дыхания, и её силуэт под толщей воды мутился перед глазами, смазывался, размывался, как если бы взгляд ему застилала кровь или, не дай боже, слезы. Боги, как прекрасна она была, когда молчала... Боги, как красива она была, когда пряди волос, сливаясь с водой, струились по течению, словно не были инородным телом – даром, что темные, как гнилая вишня, и как правильно сглаживались зарубцованные розовые шрамы на матовом теле, которое не имело права быть помеченным ничем, кроме его пальцев, зубов и губ, дьявол… - Ханджи… Дура. Ты убьешь меня потом, если я позволю тебе проспать свою смерть? Ривай сипло выдохнул и резко погрузил руку по локоть – вода была ледяная, – в сравнении с Ней. То, что она жива, свидетельствовало только то, что ее температура неизменно, в сравнении с его, была теплее градусов на пять; он почувствовал, он прочувствовал это каждым нервом, он знал, он знал, она – была его нервом. И она билась в его руках трепыхающимся сердцем, легкая, промокшая до нитки, обмякшая в каждый изгиб его ладони, удобно согнутого локтя, косточки на плече, впадины на ключице… «Моя. Моя. Убью лишь собственными руками...» Ривай сипло выдохнул и рывком вытащил ее на поверхность – голова откинулась назад, тусклые капли заблестели на потемневшей от загара коже, повисли на опущенных под влагой ресницах, создавая на щеках причудливую тень. «Я… Какой птенчик тебе, идиотка, если только тебя и ловлю, выпавшую из гнезда?» - Я… Твоя сонная артерия, и если не станет меня, вопрос, что будет с тобой, ребром уже не станет тоже. Ривай медленно, медленно, медленно опускался коленями в вышедшую за берега воду и не сводил с нее выжигающего, испепеляющего, растворяющего взгляда. Ханджи дышала хриплыми рывками, дугой выгибаясь в его руках, и он опустил ее прямо на грязный кафель, позволяя откашлять зашедшую в легкие жидкость. Она хватала его руку, как в последний раз – она всё делала, как в последний раз, – и, дьявол, опять, опять, снова улыбалась сквозь сводящие горло судороги. - Ну чего ты, милый? Заснула я, заснула просто, допоздна читала гребанный отчет, забыла, что не мылась три недели, а ты же любишь красивых и чистеньких… Для тебя старалась. Ривай. Рива-ай?» Закройся. Ради всего Святого, закройся. - И если ты… моя сонная артерия… - Ханджи сипло захихикала и откинула голову на бортик ванной. – То я… Ривай плавно поднялся и пренебрежительно тронул мыском сапога ее обнаженное бедро. Он сделал вид, что был готов к этому ответу, но… - Ее вырвать позволю только тебе одному…