Узнай мою свободу

Льдистые торосы кажутся стеклянно-скользкими, но это обман. Наши лёгкие сапожки ни на миг не предполагают, что можно предать хозяев, позволить мёрзлой земле уйти из-под ног. Буран, орда снежинок подгоняет нас, и полы лоохи заменяют крылья, а если пурга вдруг и взбрыкивает, перекрывает дорогу — ну же, сердце моё, мы ли не выросли в горах, нам ли не взлетать на холодные вершины на её крыльях? Зеленоватая, как и в дни нашей юности, луна — наш ориентир. Гончие с кристальными спинами чуют нас, чуют близость добычи, но увидеть, а тем более настичь у них лапы коротки. Впрочем, пусть они не знают об этом до последнего — так веселее! Бежим, старушка, бежим, вселенная моя! Староваты мы, чтобы принимать всерьёз патетические высказывания вроде «пропадать, так вместе», но если понарошку вообразить, будто мы в это верим — так приятно щекочет нервы! О да, моя горная ведьма, уж ты-то понимаешь… Прыгай! Катимся вниз по огромному покатому склону, как лыжники, не отпуская рук, весело перекрикивая свист ветра. Одна кристальная тварь поскальзывается и кубарем заваливается вперёд и вниз — вот потеха! Её товарки отстают, потом вовсе пропадают. Должно быть, пошли в обход. Срываю с головы чёрный тюрбан и заметаю следы, точно хвостом — теперь нескоро найдёте! Со смехом переглядываемся — и я опять и опять, в который раз за все столетия не могу надышаться тем детячьим счастьем, что светится в твоих глазах. Пригнись! И мы снова хохочем, как на первом свидании, когда гончая пролетает над тобой и втыкается уродливой башкой в сугроб. Твой лёгкий воздушный поцелуй — и корявые суковатые кусты, чудом не смятые под гнётом ледяной толщи, вспыхивают огненным кольцом. Гончие садятся на кристальные задницы и обиженно скулят. Видит око, да зуб неймёт! Куда теперь? Ты и в самом деле не знаешь, любовь моя? Конечно, зачем я спрашиваю. Ты сама стала всем Миром, и когда говоришь обо всём, что с ним связано, мне остаётся только почтительно замолкнуть. Но Мир подходит к концу, и нам с тобой придётся выйти за его пределы, а там — изволь слушаться меня! Эй, за что снежком по носу, я и так говорил не всерьёз! Всё бы тебе хиханьки… да, дырку над тобой в небе, и мне тоже! А я рассказывал, что всё-таки встречал Того, с Кого всё начиналось? Да, я помню, как ты раз за разом мне не верила, я и сам поверил далеко не с первого раза. А ты и сейчас ведь не веришь, хулиганка — жаль, арестовать тебя за это я уже не могу, а если б и мог, вести всё равно некуда, кроме как за Кромку. Потому что Он ждёт нас, Он не оставит — да, давай ещё снежок! А теперь иди сюда! И не возмущайся, что холодно целоваться — сама теперь виновата, ведьма, бунтарка, бесстыжая, единственная! Когда это я говорил тебе неправду — неважно, своей волей или по ошибке?! То-то завидно должно быть гончим. Вот они мы, переплетённые, только лапу протяни. Чёрное с белым смотрится дивно. Но нет, здесь и сейчас, в огненном круге тающего снега мы неуязвимы. Наконец-то я донёс тебе свободу, которую дарит Он. Миру конец, а значит, конец и всему, за что мы несли ответственность. Этот Мир прожил хорошую долгую жизнь, отчасти и нашими с тобой стараниями, но настала пора сменить род занятий — да хоть переквалифицироваться в управдомы. Но это потом, а сейчас — бежим, родная, бежим дальше, только не ногами, а так, как уже не умеет никто, кроме нас. Мы канем в лунное небо, но не долетим до него и даже не увидим, выйдут ли из стены бурана закованные в кость и сталь охотники. Огненное кольцо отчеркнёт от нас последний миг жизни этого Мира, и уста наши разомкнутся уже за пределами всех Миров, на другой стороне Хумгата. Да, леди Ханемер, и я вас тоже.