Утро домашнего волшебства

      — Рейна, а тебе кто-нибудь нравится?       Ручка с громким стуком падает на деревянную парту, размеренный шелест тетрадных листов прекращается в один момент, а щёки в мгновение ока алеют, выдавая молодую, полную жизни девушку с головой.       — Ну я же вижу, что нравится.       Элис, та самая Элис, что обыкновенно на лекциях сидит, полностью увлечённая предметами и лекционным материалом, до безумия серьёзная и ответственная, идеалистка до мозга и костей, сейчас сидит прямо перед Рейной и с интересом, растягивая пухлые розовые губы в коварной улыбке, буквально клещами вытягивает из бедной Марин подробности её личной жизни. Ладони Рейны крепко сжимают синюю ручку с отметинами от ногтей на колпачке — признаком того, что ранее тема этого бессмысленного разговора поднималась не один раз. В груди девушки медленно расползается стыдливое чувство трусости, давящее на мысли так же сильно, как монотонный бубнёж скучного профессора, с упоением вдалбливающего совершенно бессмысленный материал голодным и сонным студентам.       — Рассказывай.       А про что рассказывать? Про то, как некрепкий пакет, до верху наполненный спелыми алыми яблоками, разорвался пополам, пустив фрукты в свободное странствие? Про то, как его руки, такие большие и крепкие, смешно начали ловить яблоки по всему тротуару, собирая их в свою выцветшую майку? Как он улыбнулся после своей доброй и самой прекрасной на свете улыбкой, заставляющей плавиться девушку, как любимый пломбир под палящим солнцем?       Рейна закрывает глаза и качает головой, сжимая ручку ещё крепче и впечатывая колпачок в её основание так, что спустя несколько часов девушка будет жалеть, что он не снимается. Эти воспоминания — слишком личное. То, как он помог донести фрукты до дома, как старательно отказывался от приглашения выпить чаю с домашним печеньем вместе, а после широкими шагами ушёл в неизвестном направлении, оставив напоследок только лишь своё имя, — об этом ли нужно рассказывать? Рейна до сих пор помнит стук его подошвы о серые и грязные ступени подъезда — раз, два, три, четыре — и привкус разочарования на кончике языка.       — Как его зовут хоть?       Роберт. Его зовут Роберт. Такая же крепкая буква «р», как и в имени Рейны, а ещё чувствуется сила, твёрдость, непоколебимость… И что-то до невозможности домашнее и уютное, такое особенное, которое невозможно испытать даже в кругу семьи перед домашним камином в канун Рождества.       Его зовут Роберт. Но Элис это знать совсем не обязательно.       — Ричард.       — Он иностранец?       Глаза Элис горят неиссякаемым интересом, живой, неисчерпаемой энергией, и Рейне хочется спрятаться от такой подруги за горами скучных учебников и тетрадок по искусству. Роберта Марин никогда не считала выходцем из какой-нибудь другой и неизвестной страны и попросту не интересовалась этим, пребывая в непоколебимой уверенности, что он свой, ведь не может от француза, испанца, итальянца веять чем-то настолько родным и спокойным.        — Почему иностранец? Просто имя такое необычное родители дали…        — А ты знакома с его родителями?       Рейне хочется сбежать из этой душной и сонной аудитории, скрыться от болтливой подруги… и встретиться с Робертом. Марин лишь закрывает уши ладонями, прячет глаза за длинными каштановыми волосами и энергично качает головой из стороны в сторону: «Нет, какие родители, Элис, ты с ума сошла?»       Он никогда не говорил о них, бережно держа девушку за руку, да и разговор об этом никогда не заходил. Переплетение пальцев, звонкий смех Рейны, словно маленький рождественский колокольчик, мягкая улыбка Роберта — темы серьёзных разговоров обыкновенно уходили за черту «несбыточное», не планируя возвращаться ещё долгое время. Родители — очередная ступень серьёзных отношений, которой Марин даже боялась, опасаясь того самого важного момента, когда взгляд отца семейства придирчиво пробежится по ней, определяя, подходит ли она для любимого сына, а матери придётся оценивать её кулинарные навыки.        — Нет ещё? — Элис смотрит с прищуром, чуть улыбаясь, отбивая пальцами дробь по деревянной столешнице. — Как жалко. А ты его со своей семьёй познакомила?       «Нет, — Рейна медленно поднимает взгляд, смотря прямо в сверкающие весельем голубые глаза подруги.        — Нет, — слово тонет в оглушительной трели звонка, и Марин рывком хватает телефон и закидывает его в потрёпанную, но до безумия любимую сумку. Она буквально срывается с места, оставляя удивлённую Элис позади, достигая заветного выхода из кабинета в считанные секунды.       Глоток свежего воздуха, толпа возбуждённых студентов, в которую Рейну затягивает, как в водоворот, вибрирующий телефон в сумке, прижатой к ноге количеством людей в коридоре.       Рейна сдувается, как шарик, а в затылке появляется тупая пульсирующая боль.       Остальные лекции раздражающей Элис придётся провести без Марин под боком.       Марин пойдёт домой, в объятия мягкой кровати, чёрного сладкого чая и любимого Роберта — бухты спокойствия и умиротворения.