Драбблы по Blood

— Хаджи, ты такой непонятливый, — дует губы, выпячивает их трубочкой или сердечком, глаза серьезные, брови хмурятся. — Хаджи, ты слишком хмурый, — встряхивает копной волос, поправляет кортик в моей руке, качает почти по-матерински головой. — Хаджи, ты слишком сильный! — шлепает по рукам, оправляя пальцы на струнах, боится, что я их разорву. — Хаджи, ты… ну ты просто невыносим! — топает ногой, потрясает кулаком, может, даже стукнет. — Хаджи!.. И так еще множество раз, каждый из которых неизменно встречаем моим молчанием. Я привык быть тенью за ее спиной, привык не обращать внимания на ее дурачества, привык внимать ее серьезности и брать ее боль на себя, привык быть ей опорой. Для меня нет иной судьбы кроме твоего желания: — Как скажешь, Сайя. Она всегда любила лиловый цвет. От нее почти всегда пахнет кровью и фиалками. Она терпеть не может розы, но те всю жизнь преследуют ее по пятам. Они смешно фыркает, когда короткие пряди попадают в глаза и колются. Она любит сладкое. Она любит часами слушать, как я играю для нее. Она безмерно эгоистична. Была когда-то. Она в глубине души очень завидует своему ученику. Она хочет видеть меня рядом с собой, а мне и не нужно большего. Она в первые месяцы после своего пробуждения еще не может привыкнуть, что я всегда за ее спиной, даже если она меня не видит, и то самое: «Хаджи?..» — выходит у нее детским, перепуганным. Она не может привыкнуть к тому, что я слишком быстро исцеляюсь от ран. Каждую из них она переживает как свою собственную, хоть вида не показывает. Она ненавидит пить мою кровь, но иного выхода у нее просто нет. Она прекрасная девушка и невыносимо вздорная девчонка. Она моя хозяйка и мое высшее счастье. Она моя возлюбленная, хотя Шевалье и не имеет права говорить это вслух без позволения. — Ты слишком молчалив, Хаджи, давай поговорим, — знать бы только, о чем я имею право с тобой разговаривать. Порой мне кажется, что я потерял однажды свою судьбу. Ты привыкла думать за нас обоих, ты привыкла принимать решения, ты редко спрашиваешь моего совета, а я… есть ли у меня свои желания кроме тех, что ты высказываешь вслух? — Сыграй мне, Хаджи, — да, пожалуй, есть одно. Ты привыкла к смертям и к боли. Ты привыкла к бесконечным потерям. Ты привыкла просыпаться раз в тридцать лет в мире совершенно новом. Ты привыкла быть несчастной. Я же просто хочу, чтобы ты была счастлива. Я вижу, что всякий раз ты радуешься лишь тому, что видишь знакомое лицо, привычное. А я всегда надеюсь на что-то большее. — Обещай мне, Хаджи, — надеюсь и верю, что хироптерам не будет конца, что мы сможем пройти рука об руку еще сотни лет. И надеюсь, что однажды я все-таки от тебя устану. Пока что впустую. Ты слишком отважна, хотя бы потому, что ты умеешь бояться. Ты действительно пуглива, но научилась это так скрывать за бравадой, что только я вижу, где заканчивается правда и где начинается ложь. Ты слишком ответственна. Ты одинока, потому что не хочешь быть с кем-то. Со мной, например. А у меня есть только один шанс доказать тебе обратное. — Скажи, Хаджи, — мерно стучит гарда о ножны, выдвигается и вкладывается обратно в ножны меч, а ты все так же, как и сотню лет назад, смотришь в одну точку — на огни города. — Когда мы, наконец, справимся с этим, когда мы всех их уничтожим, мы же… Ты никогда не договариваешь до конца. Только удивленно, каждый раз как в первый, распахиваешь глаза, часто моргаешь. Но расслабляешься через секунду, чувствуя, как мои руки тебя обнимают. Ты хочешь видеть в этом жесте обещание, а я просто пытаюсь доказать тебе что-то, что еще ни разу не произнес тебе вслух. В этот момент мы оба улыбаемся украдкой, чтобы ни один из нас не видел. Ты — потому что боишься слабости. А я… наверное, по той же причине. — Ты теплый, Хаджи.