Просто притча

— Значит. Так. — воскликнул Меркурий Сергеевич тихо, но так, что бушующие и веселящиеся шныры услышали его. Как раз было необходимо занять время, за которое Кузепыч успеет вернуться за забытым в ШНыре котелком и картошкой (само собой, случай в жизни шныров настолько редкостный, как одновременное солнечное и лунное затмение). В результате многие младшие, которые уже почти средние шныры только и делали, что придумывали способ по оригинальнее выразить своё удивление неожиданной рассеянности самого предприимчивого жмота во всей школе. — Продолжим. И. Начнём. С обсуждения. И разминки. Мозгов. Думаю, пора. — утвердительно продолжил преподаватель воздушного боя. Вот. Притча. Следующая:       «Пришёл однажды пыталец к мудрецу и спросил: «Мне рассказывали, ты мудрейший из людей, я искал тебя много лет, что бы узнать ответ на вопрос, что более всего меня волнует: скажи чего в этой жизни следует боятся более всех страхов?»       Мудрец, внешне никак не отреагировав на скитальца и его слова, тихо ответил: «Ничего».       Странник услышал и обрадовался, что теперь знает ответ на свой вопрос, поблагодарил и пошёл дальше.       Мудрец всё так же неподвижно сидя, не проявляя эмоций, только склонил голову, когда тот ушёл. Он был мудр, очень мудр, и потому столь печален он был.» — Эта, первая, часть. Можно, начинать, обсуждение.       Шныры задумались. В краткий миг наступившей тишины, казалось, было слышно, с каким звуком у каждого проходит мыслительная деятельность. У кого-то скрипя, как год провалявшийся без дела велосипед, у кого-то как не смазанная дверь, у третьих скрип напоминал хождение по замёрзшим вокруг сугробам, что свидетельствовало о явной нехватке подогрева движка мыслительного процесса. Хозяева такого движка тут же принимались постепенно заводить его, начиная «обогрев» с чего-нибудь простого, как, например, с мысли: «А не съесть ли шоколадку со сгущёнкой?» и далее в том же духе.       Попадались и те, которые старательно, с очень умными задумчивыми лицами, или даже ленясь натягивать на себя маску «задумчивого умника» явно прикрывались молчанием, что бы подумать о чём то явно отвлечённом. У таких в голове даже не скрипело, а звучало что-то похожее на спешно настроенную скрипку или требовательно-подхалимно мяукавшего кота.       И только у одной из присутствующих, за три секунды протикав, тут же дал звон внутренний секундомер: — Насколько я поняла, тут некая игра слов и смысла? — спросила Рина. — Эй! Я первая об этом подумала! — тут же в своём репертуаре возразила Фреда. — А я думаю, — важно начал Даня, — тут ясно указывается на смысловой консенсус филологического наклона в область философского формологического и синтаксическо-метафорического подтекста лексического… — Давайте короче, очередная заумная фигня, — громко обрубил Макар. — Да уж. Тут я впервые соглашусь с этим типом из области маргинального мира. Можно что-нибудь не из области фантастических задачек на вынос логики, которые мы и так проходили на занятиях? — неожиданно вклинился в разговор Влад Ганич. — Можно. Только. Это. Не. Задачка. А просто. Разговор. С темой, — серьёзно заявил Меркурий Сергеевич. — Вот. Продолжение. Притчи:       «Прошло много лет: Юноша возмужал, не сказать что стал царём, завоевателем или очень богатым человеком, но всё же был успешен, уверен в себе, многие считали его храбрым, не зная, что до самого конца его не покидало внутри смутное ощущение. Он едва успел достроить дом, посадить одно хиленькое деревце, за которым принялась ухаживать его жена с дочерью, а затем сын. Но самое главное, что он всячески стремился себя чем-нибудь занять, заполнить свою жизнь хоть чем-нибудь значимым, почти не давал себе времени на простой, тишину и смирённое созерцание достигнутого.       Ибо достигнув чего-то, что он достигал, он принимался выдумывать и достигать что-нибудь иное. Но в одном нельзя было этому человеку отказать, к чему бы ни стремился и чего бы ни достигал, ни искал, он хоть и добивался, но медленно, выбирая зачастую самые запутанные и бестолковые пути для достижения желаемого. И всё же, следует отдать должное, не останавливался и не оставлял работу не оконченной.       Единственное, о чём он не позволял себе даже думать — это о ни о чём.       В конце концов, уже не молодой и не зрелый, но ещё не совсем старый, подавился косточкой от вишенки и внезапно умер. К нему пришла Смерть. Он, со страхом, печалью и досадой, что его жизнь закончилась так внезапно и нелепо спросил у неё…» — Мда уж, смерть нелепая, но в самый раз сюда! — заметил, перебив, Макар. Юля тут же сильно толкнула его в бок. — А почему смерть вышла такая нелепая? — спросила любознательный Сашка и тут же хихикнул, вспомнив уже обрастающий бородой анекдот о пришедшей к пьянице утопающей в дешёвой бижутерии высохшей старушке с косой, которой всего лишь пришла за хомячком. — Да потому что жизнь человека была нелепая! — внезапно заявила до сих пор молчавшая Юля. Все, включая включая сидящего рядом Макара, повернулись к ней. Даже Меркурий Сергеевич удивлённо кашлянул, как обычно он встречал правильный ответ на вопрос, который мог узнать только очень опытный шныр, а новичок угадал его буквально методом тыка. — А, почему. Ты так. Решила, — утвердительно спросил старый шныр. — Да потому что! Отправляться к древнему супермудрому старцу только что бы узнать, чего в этой жизни нужно больше всего бояться! Тут или психом надо быть или… не знаю… Да и какой смысл может быть в таком знании?! Как это может стать чьим-то смыслом жизни?! — отчаянно заявляла девушка. — А ты. Стало быть. Видишь. Другой. Смысл. И в чём. Же. Он, — Меркурий Сергеевич явно был недоволен осуждающим тоном ученицы. — Смысл в том, что бы не самому бояться своих страхов, а наоборот, что бы они сами тебя боялись! — так же серьёзно заявила младшая шнырка. — Я после болота вообще ничего не боюсь! О да! — поддержал объект своего обожания Макар. Благо другой объект его обожания, тоже женского пола, но в отличие от первого, относилась к роду и семейству непарнокопытных, наделённая крыльями и очень любившая испробовать свои крепкие, несмотря на травоядный образ жизни, зубы на брюках и ботинках первого объекта. И сейчас она спокойно дремала в конюшне. — Прекрасно! Значит будет с кем устраивать диверсию на базу Гая. Как на счёт завтра в девять утра? — задорно воскликнула Юля, не глядя на обожающего её субъекта, но всем и без того было ясно, кому был адресован сей вопрос.       К счастью, Макара прервала вовремя проснувшаяся из своего вечного «сомнамбулизма» Лена, чем поневоле спасла и юношу и ситуацию. — А в чём на самом деле тогда смысл этой истории? В том, что надо искать смысл жизни? Или в том, что надо заранее знать, чего бояться, чтобы не прожить всю жизнь, отвлекаясь на ненастоящие, мелкие страхи? — обратилась она, попеременно прикрывая свою зевоту ладошкой.       Сидящий недалеко Кирюша аж присвистнул от удивления, никак не ожидая от своей «пассии» в самом нефигуральном смысле слова, такого чуткого, можно сказать избирательного внимания. — Как по мне, глупо бояться как чего-то одного, так и всего сразу. Хотя, это непросто… — засомневалась Рина, а потом твёрдо ответила: — но точно знаю, что страх не следует вводить в культ или в «смысл жизни»! — И почему же! — спросила вечно со всеми спорящая Фреда. — А затем, что страх — это есть зло, которое рано или поздно сожрёт того, кто его слишком рьяно чтит. — продолжала Рина. — Вот почему маленькие дети не боятся, как их не пугай? — Ну, это смотря чем пугать, и в каком возрасте пугают ребёнка. К примеру, научно доказано, что до шести лет дети не боятся ни монстров, ни маньяков, ни «злобной и жутко горячей бяки, живущей в розетке и очень нелюбящей спичек и влажных ручек»… — с заумным видом вклинился Даня. — Ого, так вот чем занимался шестилетний Даня, оставаясь дома наедине с великой и ужаасссной нянькой, по имени Двестия Пятьдесятовна Вольт! — ехидно заметил Кирюша. — Но если, допустим, младенца отнять надолго от матери или увести коляску с ним… — не сдавалась Фреда. — Это младенец так выражает свою печаль и недовольство! — опережая, заметила Рина. — Попытайся сама вспомнить себя в таком возрасте. — Интересно как? Ты, можно подумать, себя с младенчества помнишь. — Помню! Я всё помню! — тут, на последнем слоге последнего слова, Рина чуть осеклась, слегка подрастеряв обычную уверенность в своих словах. Впрочем, этого почти никто не заметил. А даже если Фреда и заметила возможность зацепиться, её тут же опередил Сашка: — А если бы я отправился к тому мудрецу, я бы у него спросил каким способом можно легче всего победить свои страхи… ну, какой из имеющихся в принципе наиболее эффективный. — А по моему, ответ на этот вопрос очевиден? — туманно заявила Лара. — …?! — Ну как же, любОффь! Так везде написано! — чуть неуверенно потупив пушистые от природы и от инея, облепивший естественную «пушистость» ресничек, глаза. — Интересно где? На столбах с объявлениями, рекламных билбордах, газетах, книжках? — при последнем слове перезавёдшаяся Фреда умудрилась одновременно «хекнуть». Причём, получилось без изменений, фирменно, по фредовски. Хоть сейчас патентуй все права на тиражирование и рекламу! — Да ты что, сейчас… вообще такая тема… да везде! — Лара, заволновавшись, аж руками развела вокруг, словно подтверждение её правоты было написано на всех деревьях окружающего их леса. И, надо сказать, несмотря на неубедительность жеста с Ларой в этот момент никто спорить не стал, единогласно и молча решив оставить поле битвы за ней. Во всяком случае, Лара всё же верила в то, что говорит, а у Фреды был просто спортивный интерес в любом споре.       Меркурий Сергеевич же только вздохнул. Почти все младшие шныры вроде бы улавливали суть верно, но настолько несерьёзно и словно нарочно ёрничая, что он просто завершил притчу: «- Неужели всё, ВСЁ закончилось? И всё, всё что я сделал в своей жизни станет тем же, куда я наверняка уйду. А я ведь одной только вещи в жизни боялся, но всё же сомневался до конца… Значит, дальше Ничего?»       Смерть же просто произнесла:       «А что же обязательно ничего? Чего же ты так всю жизнь боялся?»" — Мда уж! — прозвучало одновременно возле костра.       По этому возгласу стало ясно, что ничего более заумно закруглённого они не слышали. На сей раз Меркурий Сергеевич их опередил: — Значит. Всё. Поняли, — спросил он тоном, отсекающий любые сомнения. — Ага, — заявила Рина, — всё как всегда, боятся нет причины в принципе. Как и ставить страх как самоцель! — Но это точно самое последнее дело! Если вообще, не дело, а чёрте что, — согласно заключила Юля. — А если поставить как самоцель борьбу со всеми страхами? — Сашка, конечно, был не трус, но эксперименты любил. Иногда даже и теоретического плана. Хотя, зная Сашку, можно было не сомневаться, что в его случае может существовать только та теория, которая не замедлит превратиться в практику. — Знавал. Я. Одного. Такого. Тоже, считай. Жил. Только войной. Со своими. Страхами. Как и. С чужими. Да и. Вообще. Со страхами. Как. Таковыми, — начал Меркурий. — Дело. Конечно. Личное. И. Даже. Благородное. Но только. Через три. Года. Как пчела. Прилетела. Из нырка. Не вернулся. Хотя. Успел. Даже старшим. Стать, — и замолчал. — Но почему? — прервали тишину остальные шныры во главе с Сашкой. — Сложно. Сказать. Кавалерия бы. Лучше. Ответила. Но лично. Мне. Сдаётся. Тут. Слишком. Очевидно стало. Родство слов. Страх. И Страсть. А там. Где страсть. Всегда. Одни. Страдания, — задумчиво завершил Меркурий. Остальные шныры, конечно же, ничего не поняли. Но понял Макар. Хотя и очень по своему. — По ходу тут постепенно тихие шныровские посиделки переходят в зону вечера пионерских страшилок! Ну-ка, кто помнит историю про синюю руку в красный пупырышек! Уууу! — Да ну тебя, Макар! Всю мрачность испортил, — Юля сердито натянула шапку на глаза своему приятелю. — А я всё равно не понимаю, причём тут страх в этой истории? — вскинулась Фреда, — ему же русским, или каким там языком было сказано: бояться ничего не надо! А он боялся какого-то «ничего»! — Но ведь мудрец же и ответил, что если и есть, чего в этой жизни боятся, так это «ничего». Так же? — наивно похлопала густыми ресницами Лара. — Оп-па, гляньте-ка кто пробудился! И ты туда же? — Фреда, как это мысленно окрестила Рина, тут же «распушила ёжика». — А что сразу же «туда же»? — заявила обескураженная «краса всея Шныра», — я вот не интересуюсь чего мне надо боятся, мне и так известно, что я боюсь. По ночам на кухне постоянно пробегает, даже эльба спрашивать не надо. — А эльбы тут с какого бока? — растерялся теперь уже Кирюша. Порой входил в курс беседы он медленнее даже самой заторможенной молодой шнырки во всей Школе ныряльщиков. Которая в свою очередь незаметно прикорнула у него на плече. — Да ни с какого, но Ленка верно угадала, да и вообще, ведьмарская тема какая-то! — Юля ещё раз несильно толкнула веселящегося от такой вспышки внимания Макара в бок за попытку последнего возразить «а причём тут ведьмари?».       Остальные шныры, уже не поймёшь, кто старший, а кто младший, весело пререкались, позабыв и про последнюю тему разговора, да и про первую заодно. И, странное дело, если смотреть со стороны, вроде и не скажешь, что очень дружелюбно или весело общаются молодые шныры, а только всё равно холода и мороза уже не чувствуется. Даже Алиса, намеренно не участвовавшая в беседе, поскольку ещё до начала рассказа всем объявила бойкот и тихо дулась, теперь невольно втянулась в обычные шныровские «перекричалки». Да только видно, что даже у неё глаза бегают и горят, выдавая нестерпимое желание вставить что-то в общую «дискуссию», имя которой обычная, чисто дружеская орава.       Вскоре вернулся Кузепыч вместе с котелком картошки, которой не пожалела на «неблагодарных и вечно прожорливых лентяев» старушка Суповна. И, надо сказать, «не пожалела» она немало, даже удивительно, как Кузепыч донёс всё это добро до места стоянки шныров.       Меркурий Сергеевич же в это время, как сам, будучи новоявленным младшим шныром слушал эту, показавшуюся ему скучной, обычной задачкой на логику по философии шныра, притчу. Тогда ему казалось, что тут надо ответить как-то верно, мол, это очередное испытание на «вшивость» придуманное для них старшими. Такими испытаниями и так полна жизнь шныров, и Меркурий Сергеевич, тогда просто Владик, искренне не понимал, в чём смысл этих постоянных проверок. Поэтому он подумал, что тогда, когда они обсуждали эту притчу, он ответил неверно.       Её рассказывал тоже старший, так же уже немолодой мужчина, любящий говорить все предложения ооочень медленно. Так медленно, что над ним шутили, мол, если оставить его наедине с Гаем в одной комнате на три-четыре часа, то можно быть уверенным, что даже бессмертный предводитель ведьмарей расколется и сознается во всех грядущих планах эльбов по завоеванию мира. И по совместительству этот шныр был преподавателем по пилотажу и воздушному бою, который, рассказав притчу, заметил тогда на последующий вопрос юного Меркурия: «Ааааааа эээээтттоооо ииии неееее заааааагадкаааа, простооооо притчаааааа… хотяяяя, дляяяяяя когоооо кааааак».       И только спустя много лет, сам став старшим шныром и учителем, Меркурий осознал, что именно эта притча — это не загадка, и даже не история, а просто… «для кого как». А также «когда как», и, если вкратце: «Правильный. Ответ. Тут. Сама беседа. Как таковая».       Она же. Не. Проверка. «На вшивость». А просто. Показывает. Кто. Есть. Кто.