Циркуляр

- Мэм, - говорит агент Фьюри, изумленно вскидывая на начальство единственный глаз. – Это кажется неуместным. Директор Хилл смотрит в ответ с ледяной насмешкой, но ногу все-таки возвращает на место. Под столом не видно, как далеко от колена Ника, и весь остаток брифинга ему кажется, что носок ее ботинка вот-вот снова коснется его брюк. В кабинете они одни, и камеры выключены, да и крышка стола скрывает все от любопытных взглядов, но больше ничего такого не происходит, и Ник испытывает даже смутное разочарование. Легкое и будто бы не всерьез. Да и что было-то? Да может, директор его просто так нервно пнула! Впрочем, если так у нее проявляется нервное напряжение, то служба у него явно выдастся беспокойной. Меньше всего это ненавязчивое поглаживание похоже на пинок. Ник забывает об этом думать через пару дней, и это, пожалуй, слишком долгий срок для такого пустякового события. А вспоминает об этом, когда читает циркуляр о сексуальных домогательствах, ожидая, пока вся команда соберется на очередное совещание. Сумасшедшая русская шпионка в этот момент как раз подпихивает локтем агента Бартона, и тот ухмыляется, просматривая что-то в ее планшете. Нику кажется, что читают они все одно и то же, учитывая, что пришло это письмо всем одновременно. Но жутковато становится, когда их директор, отрывая взгляд от своего монитора, бормочет что-то вроде: «а это, пожалуй, прекрасная мысль». Ник надеется в тот момент, что просматривает она не все ту же самую почту. Да хоть пособие по началу ядерной войны, только не это! Потому что такое совсем не смешно, а они все здесь суровые профессионалы. Примерно на этой мысли сумасшедшая русская шпионка как раз радостно подскакивает, чтобы заключить вошедшего в дверь агента Коулсона в такие горячие объятия, что циркуляр кажется сущей безделицей. Фил замирает, но потом, кажется, разгадывает ее маневр. Агент Бартон совершенно нецензурно ржет, когда тот обнимает ее в ответ. Картинка выходит занятная, и краем глаза Ник видит, как прежде, чем возмущенно шикнуть на них, директор Хилл мечтательно ухмыляется. После совещания Ник прижимает к себе любимую базуку и не видит директора Хилл еще четыре счастливых дня, наполненных стрельбой, бегом и прочими физическими упражнениями на свежем воздухе. Но приходит пора возвращаться. И начинается все примерно так, как описано в том циркуляре. Вежливо отказываясь «сходить куда-нибудь вечером и пропустить по стаканчику», Ник гадает, и кого это вообще осенило мыслью такое написать. Теоретически это должно бы предупредить сотрудников о том, какое поведение является неприемлемым, на деле же лишь подает идеи. И хорошо, что начальства у Ника не так уж и много. Вежливым отказом директор, конечно же, не удовлетворяется. Лишь отступает на время. На час или два, и Ник надеется, что хотя бы не советуется с отделом планирования. Проверить это подозрение не выходит, но через час или два Хилл вызывает его к себе в кабинет. И выглядит при этом до того профессионально и благопристойно, что Нику становится жутковато. Он даже шаг назад делает, когда Мария Хилл подчеркнуто по-деловому ему улыбается из-за своего большого стола. - Запри дверь, - говорит директор, и Ник подчиняется, лишь стиснув зубы. Впрочем, пока тревожиться рано. Вдруг просто секретное что-то? Хилл ухмыляется, тянется к ящику и выуживает оттуда бутылку виски. Ставит на стол и тянется снова. За бутылкой следуют два стакана. Что-что, а планировать директор шестой интервенционной тактико-оперативной логистической службы умеет на славу. - Не хочешь идти, так выпьем прямо тут, - безапелляционным тоном объясняет она свои действия, и без того ясные и в пояснениях не нуждающиеся. Должно быть, просто из вежливости. - Мэм, - начинает агент Фьюри, но слушать его, конечно же, никто не слушает. - Да-да, - отмахивается начальство и кивает на кресло напротив своего, - неуместно, я помню. Можешь подать на меня жалобу. Потом. Когда правда будет, на что жаловаться. Ник думает, что это неплохая идея. Думает, когда отпивает глоток, одобрительно морщась при этом, думает, когда смотрит в упор на откинувшуюся в своем кресле директора, думает, когда следит, как она без особых затей переставляет посуду на пол, и особенно думает о подаче жалобы, когда стягивает с директора одобренное уставом белье, устроив ее перед этим на удивительно удобном столе. Чудо, а не мебель! Впрочем, вот об этом ему уже думать некогда. - Я получу премию? – спрашивает он после, когда приводит одежду в порядок. Директор Хилл все еще сидит на столе, даже и не думая хоть чем-то прикрыться. Смотрит в ответ задумчиво и качает в воздухе босой ногой. - Посмотрим, - говорит она наконец и усмехается, - как будешь работать. - Я всегда эффективен, - оповещает ее Ник ровно, а потом уточняет: - так какая форма для жалобы? Директор Хилл улыбается еще шире и по памяти называет номер и буквы. Ник кивает и запоминает их так же крепко, как все, что сегодня увидел. Впрочем, этому он не удивляется. На память ему жаловаться в принципе не приходилось. - Мэм, - говорит он в следующий раз, еще до того, как зрение возвращается к нему полностью. Глаз вообще отказывается открываться, а еще во всем теле чувствуется жар и нездоровая слабость. Он пытается вспомнить, что произошло, что взорвалось, а еще прикинуть, сколько времени он провалялся на снегу прежде, чем его отыскали свои. Вяло раздумывает, успел ли что-нибудь себе отморозить. Единственное, о чем он не думает, так это о том, чья рука сжимает сейчас его локоть. Это ему ясно и без раздумий. - Что? – отвечает она внезапно просто и по-человечески. Без следа прошлой холодности. – Сейчас-то я не на службе. Значит, уместно. Ник распахивает глаз и видит, насколько она устала. Он хочет спросить, почему же, в таком случае, директор Хилл еще здесь. Почему вообще она здесь? Так ведь не набегаешься за каждым раненым агентом. Но произносить эту глупость вслух отчего-то так и не отваживается. - И я на больничном, - признает он ее правоту и накрывает ее руку своей.