Чем милы холодные воды Долгого Озера...

Губернатор Озерного Города необыкновенно расщедрился, выделив Торину Дубощиту и тринадцати его спутникам целый дом в личное пользование, временную резиденцию Короля Подгорного, настоящие хоромины в два этажа, на двадцать комнат, с отдельной баней и с собственными маленьким причалом для лодок во дворе.. Неясно, то ли этот человек рассчитывал на щедрую благодарность гномов в будущем, когда те отвоюют подгорное царство, то ли просто не хотел идти наперекор народу, так радостно встретившему вернувшегося из изгнания легендарного правителя… Нашим путникам замыслы градоправителя были неизвестны. Заподозрить за ним меркантильный интерес было несложно, но поддержки в этом городе все равно было просить больше не у кого, так что гномы довольствовались тем, что получили, и не думали о худшем. Бильбо Бэггинс тоже был несказанно рад после ужасов Темнолесья, одиночества эльфийского подземелья и страшных неудобств речного путешествия оказаться в личной комнате, сухой, уютной и безопасной… Правда, здоровье его в последние дни оставляло желать много лучшего. Два дня, проведенные в ледяной воде и две ночи под не по-летнему прохладным ветром в мокрой одежде обернулись для него серьезной простудой. Если еще накануне вечером он еще держался довольно неплохо, особенно на людях, и захлестнувший водоворот событий, новых лиц и новостей как-то отвлекал от собственного плохого самочувствия, то ночью бедному полурослику стало совсем худо. Он долго не мог нормально заснуть, просыпался от приступов кашля, а также громко чихал, мешая спать гномам в соседних комнатах. Ну, хоть за громогласный гномий храп, не дававший хоббиту нормально спать на привалах, особенно поначалу, он им отомстил… Шутки шутками, но наутро Бильбо проснулся совсем разбитым. То, что его температура поднялась намного выше нормы, было заметно уже невооруженным глазом. Стало понятно, что в его ситуации проблеме уже не поможешь горячим чаем или даже чем-то покрепче, как советовали некоторые гномы… Если утром мистер Бэггинс еще мог встать с постели, но ему этого совершенно не хотелось, то после полудня он уже не поднялся бы на ноги даже при всем желании. В компании Торина во врачевании больше всех смыслил Оин, но и от него сейчас было не слишком много толку. Дело в том, что гномы не подвержены человеческим болезням (разве только ожирению, что было очевидным на примере Бомбура), поэтому их целительские навыки сводились в основном к боевым ранениям, переломам и ожогам. Пока Оин задумчиво курил трубку и сетовал на то, что у него нету под рукой медицинских трактатов, а Дори и Глоин спорили о том, что лучше помогает от простуды – ромашковый чай или горячий эль, Бэггинс потихонечку начал терять сознание. Последнее, что он помнил четко – то, как Торин приказал пригласить из города «кого-нибудь, кто умеет лечить». Бильбо страшно лихорадило. Голова его казалась такой тяжелой, словно налитой свинцом, так что он не мог оторвать ее от подушки. Во рту пересохло от нарастающего внутри жара, в горле что-то царапало, да и в груди было что-то неладно. Воздух в комнате казался раскаленным, как над горнилом, и окружающие объекты стали преломляться в нем, колыхаться и расплываться. Бэггинс будто в очередной раз надел Кольцо, только на этот раз не сам исчез, а исчезло все вокруг него. Все вокруг погрузилось во мрак, в котором хаотично проплывали вспышки, пятна, звуки и ощущения. Сквозь сковавший его тяжелый бредовый сон он смутно различал голоса гномов, которые беспокойно суетились за дверью его комнаты. Но голоса друзей казались ему такими далекими, словно доносились из параллельного измерения. Он же, тем временем, был совсем один в этой своей мутной тьме, а когда он попытался кого-нибудь позвать, то понял, что не может выдавить из себя ни звука… Оставалось только прислушиваться к разговорам, доносящимся откуда-то издалека. Торин что-то гневно приказывал, Балин с ним спорил, Дори пытался кого-то мягко и вежливо урезонить… Обрывки речи путались и мешались между собой, их становилось все сложнее и сложнее различать, и полурослик уже даже не старался понять, что вокруг происходить, потому что от думанья у него раскалывалась голова. А к голосам за дверью тем временем присоединился еще один, высокий, то ли приятный… а то ли, наоборот, визгливый… и споры стали ожесточеннее… - …Сказала, что «к вашим услугам», так значит, готова служить!.. – решительно заявил Голос. Кто-то топнул ногой… Или хлопнул дверью… Но этот звук показался хоббиту таким ужасным, будто в глубокой шахте взорвался гоблинский громобой. Болезненно поморщившись и зажимая уши ладонями, он попытался зарыться в подушки и спрятаться от всего внешнего мира, который так его раздражает – свет режет глаза, звук бьет по ушам, даже простой воздух леденит кожу... Или не леденит, а наоборот, обжигает. Он внезапно вспомнил, что ему ведь нестерпимо жарко, и откинул одеяло. А из вокруг него продолжали звучать голоса. - …Воды принесите, и поскорее... Да любой, из озера давайте, ведро!.. И откройте окно пошире, здесь должно быть свежо… Прохладная ладонь легла на лоб хоббита. В горячей голове пронеслась мысль, что это – едва ли не самое приятное ощущение на свете, и хоть бы она оставалась там подольше… Но незнакомая рука не умела читать мысли, поэтому, несмотря на протестующее бормотание, поднялась со лба и удалилась куда-то по своим делам. Мало ли, какие дела могут быть у Правой Руки. Или даже у Левой. - Я же говорила – простудишься… - то ли из воспоминаний, то ли из настоящего прошелестел прибрежным камышом Голос. В следующий момент, который Бильбо достаточно хорошо запомнил, ему положили на лоб холодный компресс. К губам поднесли чашку с чем-то прохладным, и он жадно выпил всю воду, не обращая внимания на горький привкус. Влажная ткань мягко коснулась его щек, ушей и шеи, а затем невидимые руки расстегнули ворот рубашки. Такие холодные пальцы тянутся к нему… вот-вот сомкнутся на горле… «А он вкусссный, моя прелесссть?.. Он сссочный?.. Хрустящщщий?..» Нет… Только не это… Он этого не хочет… Хоббит заметался на кровати. - Не надо сопротивляться… Не бойся... Руки стали проворно и уверенно расстегивать на нем рубашку. Затем что-то подхватило его под спину и, поддерживая над подушками, избавило от верхней одежды. Когда же оно мягко, но настойчиво добралось до его штанов, полурослик снова пытался запротестовать, но был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и сдался. Когда его, непонятно зачем, раздели, свежий воздух соприкоснулся с кожей, отчего по ней пробежали мурашки, а мельчайшие волоски на теле встали дыбом. Прямо у себя над ухом хоббит слышал плеск и журчание воды. В бреду он не отвечал за достоверность своих ощущений, так что это в равной степени мог быть и гигантский водопад, и ложечка воды, опрокидываемая в чашку. Мокрая холодная губка стала суетливо обтирать его сжигаемое горячкой тело, дольше всего задерживаясь на груди, шее, сгибах локтей и запястьях. В воздухе разнесся странный запах, яблочный и кисловатый, как легкий игристый сидр… Только каждое влажное прикосновение к горячей коже на контрасте казалось обжигающе-холодным. Бильбо забила крупная дрожь, так, что аж зубы застучали. Он попытался глубоко вздохнуть, но воздух застыл у него в легких, и полурослик провалился в темноту, но ненадолго. - …Что-то лучше ему не становится… - …А ты, вообще, знаешь, что делаешь?.. Нет, голоса, не ругайте Руки… Они хорошие, наверное, они делают, как знают… А вы больного хоббита разбудили… Потом, чтобы сбить жар, его обернули мокрой простыней. Влажная ткань прилипла к телу, пробирая морозом до самых костей. Бильбо попытался шевельнуться, но это было тяжело – его опутало… Паутиной. Да, паутиной, спеленали, как куколку… Сейчас впрыснут яд и высосут все соки так, что одни кости останутся. Или оставят повисеть подольше, чтобы он «дозрел»… А меча, как назло, нет под рукой. Ни меча, ни палки, ни даже камней… Хоббит сейчас почему-то засомневался даже в том, если ли у него руки вообще. Он не хотел для себя такой участи. И неужели совсем никто его уже не спасет?.. Кажется, он заплакал. Или просто хотел заплакать, но жар высушил всю влагу на глазах, и он не смог проронить ни слезинки. Только разразился сухими всхлипами вперемежку с кашлем. Но все же он был не один. С ним были еще Руки и Голос… Но что они могли сделать против полчищ пауков, гоблинов, троллей и прочей нечисти, которая грозила им из темноты? Это же всего лишь Руки и больше ничего… Их всего лишь две… По крайней мере, в количестве где-то между одной и тремя. А Голос так вообще нематериален. И Бильбо сам почувствовал, как они суетятся вокруг, эти странные, невидимые и неведомые, но единственные его союзники сейчас. Они тоже не знают, что делать… Но тут Руки прекратили мельтешить где-то на краю поля его обзора, и он перестал видеть их, как раньше, боковым зрением. Только вы хоть не собираетесь оставить меня одного?.. Бильбо даже хотел попытаться их позвать, но позабыл, как на всеобщем языке называется все то, что находится вокруг него… Но вдруг его снова что-то коснулось. Не горячее и не холодное, не скользкое, не щетинистое, как паучья лапа, а нежное и приятное. Его обняли, крепко, но при этом осторожно, как малое дитя, и он уткнулся носом в мягкую ткань, пахнущую яблоками, сеном и речной водой. К горячему лбу прижалась холодная щека, а через пару минут… или пару часов, хоббит почувствовал, как по его лицу скатилось несколько капель… Может быть, пот, а может быть – слезы, его… или чьи-то еще… И Бэггинсу, о чудо, стало немного легче. Ощущение невыносимого жара и замогильного холода одновременно отступили, кромешная тьма немножко рассеялась, и хоббит успокоился. Он почувствовал себя в безопасности настолько, чтобы немножко поспать. Он ведь так устал… Следующие годы… Или дни. Или часы. Или всего лишь несколько мгновений, которые показались невыносимо долгими, Бильбо Бэггинс провел в бреду и забытьи. Недолгий сон без сновидений чередовался с вспышками сознания, во время которых маленького хоббита преследовали странные видения. Эти видения неспешно плавали по волнам его затуманенного сознания, но как только он пытался сконцентрировать свое внимание на каком-то отдельном образе, тот тут же тонул во тьме, как муха в чернильнице, увлекая его за собой. Но, резко просыпаясь в своем бреду, Бильбо никогда не оставался один. С ним рядом постоянно кто-то находился. Пару раз ему даже удалось различить лицо… Это лесная эльфийка… Королева Лихолесья, с волосами яркими, как солнце, в венце из осенних листьев… Или это просто олень… Белый олень тыкался в него влажным носом и облизывал языком… А вот Торин, а с ним его Оркрист, слепит глаза, сияет ярче звезд… А вот деревья из Вековечного Леса стоят над ним и скрипят что-то на древнем, непонятном языке, покачивая длинными замшелыми бородами… И, конечно, Руки и Голос пребывали с ним неизменно. Бледные, дрожащие длани… Бедные, наверное, они сами уже устали… Они подносили чашку с прохладной, терпкой от трав водой к его пересохшим губам, когда он хотел пить. Они переодевали его, когда с него в очередной раз сходило семь потов. Они гладили его по голове, запуская пальцы в сбившиеся кудряшки хоббита. Именно эти руки Бильбо судорожно искал в темноте, когда ему вдруг стало казаться, что он тонет, и они сразу пришли к нему на помощь, крепко сплетя свои пальцы с его и не давая ему захлебнуться. А голос все время пытался обнадежить полурослика, твердил, что болезнь скоро закончится и все будет хорошо, и шептал ему добрые, ласковые слова… Жаль, он только совсем не запомнил, какие. Но зато когда шепот щекотал его ухо, Голос казался ему почти материальным и принадлежащим не миру грез, а миру людей.