Rewind

— А чёй-то вы делаете? И эти слова были первым, что услышали молодые люди ранним летним утром. Точнее, услышал Сидни, Ханна же каким-то удивительным образом на эти слова не отреагировала, продолжая мирно сопеть в подушку. Сегодня ночью ей снилось что-то странное, совершенно непонятное, то, что заставляло хмуриться сквозь сон и невольно бормотать что-то неразборчивое. Правда, знаете, было что-то в этом сновидении совершенно другое: не те привычные и ужасные картины, что она видела прежде, не та мифическая боль, которая колола глубоко в груди. Всё было иначе. Ощущения были другие. От всей этой череды событий, что генерировал её мозг, кутаясь в легкую негу сладкой дремы, несло чем-то необъяснимым, но таким счастливым. Как известно, самые безумные и странные на первый взгляд сны несут в себе больше всего скрытого смысла. Хотя, возможно, она просто делала вид, что пребывает в глубокой дреме. Тяжело приоткрыв один глаз, Сидни увидел маленькое чернявое детское лицо, что с интересом смотрело на них. Брови мальчика слегка приподняты в удивленном жесте, глаза в очередной раз загораются неподдельным огнем. Он говорит тихо, практически шепчет, постоянно косясь на умиротворенное лицо собственной матери. Молодой человек, на секунду растерявшись, вмиг возвращается обратно, закрывает глаза и бессильно опускает голову обратно на подушку. — Спим, — коротко поясняет он, на автомате пододвигая Ханну к себе. Хочет почувствовать тепло её тела под своей рукой, чтобы точно убедиться, что это не сон. Теперь это уже не могло быть сном, и то, как он обнимал её всю эту ночь — прямое этому подтверждение. Ему был необходим телесный контакт, а потому он держал её подле себя крепче, чем вообще обнимал кого бы то ни было, а Ханна… а Ханне было просто приятно чувствовать тяжесть чужой руки, которая так крепко и так нужно прижимает её к себе. Он не повторял ошибок дважды, и Ханна знала это, не собираясь совершать ещё одну. На данный момент своей жизни у неё больше нет сил наступать на любимые грабли, которые монотонно бьют её по голове, но, к сожалению, не вбивают туда никаких правильных мыслей. Напротив, ещё одного такого удара с их стороны — и её хрупкая психика может не выдержать. Девушка улыбается, пробормотав что-то сквозь глубокий сон, и тут же замолкает. Маленькие пальчики коснулись деревянного основания кровати, цепляясь за него. Босые стопы приподнимаются на носочки, а хитрые карие глаза с неподдельной заинтересованностью рассматривают картину, развернувшуюся перед ним. Ханна спит, сопит как самый настоящий кролик, и кажется, что ничего уже не способно её разбудить. Сидни перевернулся на спину, расфокусированным взглядом рассматривая то потолок, то ребенка. — А почему вы спите вместе? — настороженно, но едва слышно проговаривает он, всматриваясь в лицо отца. Большие карие глаза вновь превращаются в маленькие щелочки, и этот его взгляд — испытывающий и такой родной — мгновенно вывел Сидни из привычного психологического равновесия. Сказать сейчас, что парень растерялся — не сказать совершенно ничего. Шестерёнки в голове судорожно крутились, пытаясь придумать наиболее безобидный вариант ответа, но, к огромному сожалению одного молодого человека, ничего, кроме банального: «Я твой батька» в голову ему не приходило. Приходило только одно — осознание, что это не самый лучший вариант. Только вот осознание бессмысленности всего этого ему в голову ещё не приходило и придет, наверное, ещё не скоро. Дети... Они как губка. Они все слышат, все запоминают и все видят. Видят то, что от них пытаются скрыть. Чувствуют то, что им не положено видеть. Взрослые, к которым с натяжкой можно было бы отнести и Сидни Кросби, к сожалению или счастью, теряют такую способность со временем, хотя, кажется, им было бы полезно и самим иногда побыть маленькими детьми, хотя бы… просто для того, чтобы увидеть, как жалко это всё выглядит со стороны. А испытывающий взгляд все ещё упирается в висок молодого человека. Сидни устало растирает лицо ладонями, пытаясь проснуться, трет глаза, пытаясь согнать такую привычную дрему, и, если честно, совершенно неосознанно, но кидает взгляды на спящее и невероятно умиротворенное лицо, скрытое под копной своих раскиданных по подушке волос. Она в очередной раз хмурится, начиная медленно шевелиться, но все ещё не открывает глаза. Сидни молчит, переводит взгляд на сына, что продолжает упорно смотреть в его сторону, склоняя голову набок и растягивая губы в беззубую улыбку. — Мы… просто спим, — наобум произносит Сидни, стараясь не замечать, как собственные брови взметнулись вверх от произнесенной им глупости. — Ну да, просто спим, — добавляет он так, словно это должно перестать звучать так глупо, но нет… Эффект остается тот же. На секунду молодого человека даже испугал серьёзный вид этого мальчика, что продолжал стоять и, кажется, совершенно не двигался, смотря только в его глаза. И, ей-богу, этот взгляд, видимо, это то единственное, что перепало ребенку от матери. Так странно. Казалось бы, всего один мимолетный взор, направленный в его сторону, а Сидни уже чувствует себя полнейшим дебилом, лишенным любых мыслительных способностей. — Ты не хотел шляться ночью по улице, да? — произносит Дилан утвердительно, с некоторым нажимом, продолжая смотреть на него и активно махать своими маленькими ручками. — Мама говорит, что низя ходить одному, когда солнышка на небе нет. Сидни усмехается, кивая головой, и замечает, что когда его лицо освещается мимолетной улыбкой, его маленькая копия делает то же самое. И вся его мимика, все его движения, да даже та же манера говорить — были точь-в-точь, как у него. И не описать вам чувств человека, который видит своё маленькое и любимое на каком-то молекулярном уровне отражение прямо подле себя. — Даа, — произносит Сидни, пытаясь не смеяться, вспоминая вчерашний шумный вечер и горячее продолжение. — Именно так она и сказала. — Да, — заспанно говорит ребенок, пряча руки в карманы спальных штанов, — это она может, — и он говорит это таким тоном знатока, что Сидни волей-неволей начинает смеяться. Мальчик вновь смотрит на него, как на ненормального, и мигом забирается на кровать, вместившись в образовавшееся свободное пространство. — Я есть хочу, — откидываясь на подушку, произносит он шепотом, складывая руки на груди и начиная рассматривать белоснежный потолок. Забавно надувает щеки, выставляя губы вперед, и этот взгляд Сидни, которым он наблюдал все эти манипуляции, невозможно было бы доподлинно передать ни одной фотокамерой этого мира. *** Дорога успокаивает. Тонкой серой лентой стелется по земле, незаметно возникая под колесами плавно рассекающего её просторы автомобиля. Редкие знаки мелькают на обочинах. Нечастые автомобили подмигивают своими огнями вдали. Тихая музыка из радиоприёмника прерывается редкими помехами, что создает внутри салона какую-то странную атмосферу какого-нибудь старинного фильма про путешественников, что предпочли вечный путь привычной и тихой жизни в уютном доме. Солнце поднимается над горизонтом, ударяя по глазам своими яркими лучами и разливая по небу свои волшебные краски. Сквозь приоткрытое окно в кабину врывается шум дороги, резкий скрежет шин где-то далеко и такой нужный в этой утренней духоте порыв ветра, треплющий волосы. Девушка безумно любила путешествия именно за подобные эмоции, и в такие моменты ей просто хотелось высунуться в окно, чтобы наслаждаться шумом ветра и безграничной свободой, молчаливо наблюдая за тем, как бесконечно длинная дорога, уходящая далеко за горизонт и, возможно, не имеющая конца и края, петляет среди зеленых ландшафтов. Плавное движение убаюкивает, и Ханна не успевает ухватить тот момент, когда голова медленно прислоняется к оконному стеклу, опирается на него, а большие карие омуты продолжают всматриваться куда-то вдаль своим на удивление счастливым взглядом. Глаза смеются, и против этого уже ничего не попишешь. Продолжает смотреть вперед, несколько поерзав на сидении. Всматривается в тот путь, который им ещё предстоит преодолеть, но не имеет возможности вымолвить хоть словечко. Диктор из приемника отпускает пару шуточек о популярных сейчас в сети новостях, и Ханна вымученно улыбается в ответ. Сидни позволяет совсем незаметной усмешке коснуться его губ прежде, чем он вновь вернет себе серьёзное выражение лица. Он глубоко вздыхает, чисто машинально растрепав и без того находившиеся в полном творческом беспорядке волосы. И в лучах просыпающегося солнца, в его теплоте и такой приятной сердцу атмосфере было совершенно… Спокойно. Эндрюс отворачивается к окну, тут же чувствуя легкое прикосновение к своей руке. Переплетает свои пальцы с чужими, но ничего не говорит. Кидает косой взгляд на их соединенные руки, совершенно неосознанно останавливая взгляд на часах молодого человека. Всего лишь 8 часов утра, а ощущение такое, словно она не спит уже пару суток. Ханна чувствует, как в душе загорается тепло, да такое, какого она никогда в жизни не испытывала еще на себе. Продолжает смотреть вперед, вслушивается в какую-то французскую песню, играющую в машине и прикрывает глаза, пропадая в её мелодии. Улыбается, невольно повторяя некоторые её слова сжатыми губами. Au final c’est retour à la case départ. В конце — возврат в исходную точку. Если честно, девушке далеко все равно на то, куда они едут, нет никакого дела до того, сколько часов они уже провели в пути и сколько ещё проведут. Ей просто нравится то, что все идет своим чередом. Если честно, она даже не поняла, как согласилась на это маленькое путешествие, основной задачей которого была встреча Сидни с каким-то высокопоставленным дядечкой. Конечно, сначала девушка не соглашалась на это ненужное для неё времяпрепровождение, но в итоге сдалась. Сдалась, когда узнала, что сестра и её муж — Тайлер — забирают любимого племянника к себе на ночевку. Взгляд устало проходится по лицу молодого человека, что выглядит чересчур напряженным сейчас. Пальцы одной руки крепко сжимают руль, сосредоточенный взгляд устремлен вдаль. Серьёзен, хотя и позволяет себе невольно улыбаться. Думает, как начать разговор, к которому ему уже надоело возвращаться, но пока не находит нужных слов и предпочитает молчать. Не хочет ссориться, но уступать не хочет ещё больше. Ханна, залитая утренним солнцем, скованно зевает, тут же возвращая свой взгляд за стекло. За окном мелькают локации, зелень сливается в один неясный калейдоскоп, но девушка, если честно, совершенно не обращает на неё внимания. Дорога. Такая тяжелая, такая непривычная, далекая, трудная. Та, которую молодые люди только недавно отыскали. Единственно верная. Единственно правильная. И речь здесь вовсе не о том идеально гладком аэродроме, что бессильно несет их по просторам родной страны. Дело ведь совершенно в другом. В том, что скрыто, и никогда не будет найдено. Дорога, которая привела их друг к другу, не была усыпана розами, не отличалась прямотой своих линий и, возможно, вообще не должна была приводить их к друг к другу, но только она могла принести этим двоим ощущение истинного счастья… Ведь, Господи, пора бы уже запомнить, что если все в вашей жизни происходит слишком легко — это не может быть гребанной правдой. Поищите подвох, и уверяю, вы его найдете. Только самый трудный путь ведет к счастью. Только самая трудная дорога приносит удовольствие от своего преодоления. В жизни Ханны происходило много вещей, которых она не понимала. Много вещей, что вводили в тоску и заставляли чувствовать себя безжизненной в тот момент, когда у всех вокруг все было настолько хорошо, что, ей-богу, не хватало только розовых пони, бегающих по радуге. Вечные ромашки да семицветы, раскиданные на чужих полях, конечно, привлекали внимание и вызывали зависть, но были они настолько далеко, что девушка даже не надеялась к ним прикоснуться, молчаливо наблюдая за тем, как в её собственной жизни в то время прорастали только сорняки. Однако за густой темнотой ночи всегда наступает яркий и светлый солнечный день. И для Ханны этот день наступил совсем недавно и, к радости, пока ещё не собирается заканчиваться, хотя девушка и чувствует неминуемо приближающийся закат. К счастью, мы с вами находимся не на страницах той антиутопии, где в один миг выключили солнце. Здесь молодые люди сами решали, когда им это самое солнце включать. Прошло не слишком много времени с начала мастер-класса одного молодого хоккеиста в родном городе, но блондинке казалось, что те две недели, которые он проводил здесь, длились невообразимо долго только потому, что она чувствовала себя излишне счастливой. Как будто именно сейчас судьба решила отыграться за все события, происходившие в её жизни. Сидни проводил с ними практически все свободное время, а Дилан, маленький такой Дилан, был просто в безмерном восторге, когда его взрослая копия отводила мальчугана на каток или на рыбалку, да куда угодно, куда Ханна ему не позволяла идти. Девушка, разумеется, немного спорила, но в конечном итоге бросала это гиблое дело, говоря своё лаконичное и такое раздражающее её саму когда-то: «Делайте, что хотите». И они делали: веселились, игрались, и на мгновение девушке начинало казаться, что это — все, что ей нужно в жизни. Порой, когда она и сама присоединялась к их играм, она чувствовала настоящее единение, чувствовала себя частичкой одной неимоверно счастливой семьи. В те моменты ей казалось, что Сидни был бы прекрасным отцом, который мог проявить и строгость, когда это необходимо, и неимоверную доброту. Возможно, ей было даже жаль, что она не сказала ему раньше, не осталась в тот день, и, конечно, верни время назад, она бы все изменила, но это уже невозможно, да и нет смысла снова ворошить уснувшее прошлое. Хотя, в их случае, наверное, правильнее будет сказать, что его невозможно усыпить. — Почему ты не хочешь? — в очередной раз начинает молодой человек, наконец, заезжая на одну из подземных автостоянок. Глушит мотор, на что девушка только непонимающе оглядывается по сторонам, замечая лишь редкий и неспособный пробить эту темноту свет какого-то уличного фонаря. Надо же, она даже не заметила, как они успели доехать до города, но зато она успела почувствовать взгляд молодого человека, что бесстыдно прожигает её профиль прямо сейчас. Сидит полубоком. На лице странная смесь выражения уверенности и сомнений. Руки держит на руле и, вроде бы, совершенно не стремится отсюда выходить. Он расслаблен, но девушке все одно становится не по себе от одного его вида. Они приехали в супермаркет. Ближайший крупный магазин от Коул Харбора. Теперь, когда они возвращались домой полностью вымотанными дорогой и большим городом, ни у кого особо не было сил для разговоров, но Сидни в очередной раз пытался навязать свою точку зрения и, если честно, даже не сомневался в своей победе. — А почему я должна? — пропускает короткий смешок, расплываясь в довольной улыбке, словно получая какое-то маниакальное удовольствие от того, как легко ей удаётся вывести его из себя. К сожалению, а, может быть, к счастью, это как раз та вещь, в которой она никогда не может себе отказать. — Сколько нам ещё до дома? — Часа четыре, я думаю. — Руками сжимает руль, всматриваясь на раскинутую перед взором парковку, с сотней, а, может быть, и больше занятых мест. Впереди, на темном асфальте, валяются осколки каких-то бутылок, брошена пара продуктовых тележек, почему-то перевернутых и лежащих в темноте подземного паркинга. Если быть откровенным, никаких положительных эмоций сия картина не вызывает. Лишь только вдали едва заметно светятся маленькие огоньки вывески магазина, выделяется огромная дверь, больше смахивающая на гигантскую мясорубку. Вытаскивает ключ из замка зажигания, и радио тут же затихает, оставляя единственным источником любых звуков только проникновенный голос молодого человека. Ханна несколько секунд смотрит на выражение его лица, прекрасно понимая, что Сидни скорее сдохнет, чем проиграет ей в словесной перепалке, и, не давая ему никакой возможности ответить, первой покидает машину, встречаясь с неприятным запахом чего-то тухлого, что тут же бьёт по носу. Первую секунду она хочет гордо уйти, проследовав в магазин или ещё куда, но, быстро оглядев масштабы бедствия, девушка понимает, что никуда она, собственно, не пойдет. Атмосфера здесь явно не такая, в которой хочется гулять в одиночестве молодой и весьма привлекательной девушке. Как-то… слишком устрашающе для одной из самых развитых торговых сетей страны. Осматривается по сторонам, кутаясь в полы вязаной кофты, нервно оттягивая её рукава. Ждет, когда молодой человек также соизволит покинуть своё логово, и обнимает себя руками, осматриваясь вокруг, когда, наконец, слышит долгожданный хлопок двери позади. Шаги. Чувствует, как её легонько приобнимают за плечо, невольно сжав его, и тут же произносят один простой вопрос, который подходил под любой шаблон банальности, которую он мог сказать. Тихо, но с едва слышной в голосе хрипотцой, что ей всегда так нравилась: — Наверное, потому что семья должна быть около меня круглый год, а не только пару месяцев летом? — молодой человек старается говорить шепотом, тихо, чтобы никто из присутствующих не заметил его дерьмого и ядовитого тона, но своё раздражение скрыть у него не получалось. Он знал, что Ханна перемены не любила. Всегда предпочитала постоянство чему-то новому, отчего запросто могла бы получить ученую степень в области: «Я избегаю всех проблем, но постоянно в них влипаю». Он понимал, уважал её мнение, но вот конкретно эта позиция выводила его из себя похлеще, чем привычные силовые приемы, призванные выбить его из строя до конца хоккейного сезона. — Я не хочу менять страну. Здесь слишком много вещей, которые меня держат, — стоит на своём, первой проходя в торговые залы. Говорит также шепотом, но ей это не доставляет особого дискомфорта — это её обычный тон. Молодой человек берет тележку, начиная медленное движение вдоль рядов, на что Ханна только закатывает глаза в очередной попытке не засмеяться, когда она видит, как молодой человек, звезда мирового хоккея, рулит тележкой и пытается зайти во все повороты наиболее эффектно. — Ты не думаешь, что опоздаешь на встречу? Кажется, тебя и в Кол Харборе хотят разорвать на Британский флаг. — Меня везде хотят разорвать на Британский флаг, — серьёзно произносит, качая головой. — А до встречи ещё примерно шесть часов. Так что единственное, куда я могу опоздать — это вечерний барбекю, — усмехается, — но из-за того, что я его готовлю — без нас не начнут. — Мило, — произносит скованно, выбирая несколько апельсинов, так любимых маленьким Диланом. — Но не думай, что эта тема закрыта, — добавляет молодой человек, укладывая в тележку пару пакетов мяса, — я не монах, Ханна, — добавляет он, абсолютно непринужденно смотря на неё, — Поэтому твои «мы никуда не поедем» совершенно точно не прокатят. — Мы никуда не поедем, Сидни. Дилану будет тяжело. Другая атмосфера, другие люди вокруг, — тараторит, произнося эту простую фразу, словно скороговорку, в которую и сама-то уже не верит. — У меня работа. — Ему будет гораздо сложнее после того, как он пойдет в школу. Сейчас он даже ничего не заметит, — говорит с ощутимым нажимом, весьма уверенно и методично загоняя Ханну в собственную ловушку. Ещё усилие — и она сдастся без боя, но молодой человек почему-то не стремится увидеть перед собой белый флаг. — Сидни, эта тема закрыта. — Да? — произносит устало, усмехаясь. В глазах плещется издевка, да такая, которая маленькую бедную Ханну может смыть с лица земли. Губы растягиваются в язвительную улыбку, и девушка хмурится, увидев это выражение его лица. Потому что оно ничего хорошего не предрекает. Он опять играет, и Ханна, к сожалению, правил этой игры не знает. А правило здесь только одно: все и всегда будет так, как хочет Кросби. Любой Кросби. Эндрюс в этом положении заранее капитулировали. Игра закончена. Она проиграла. Ханна скованно усмехается, продолжая смотреть на то, как её молодой человек опирается на железную тележку и глядит на неё из-под опущенных бровей. Смотрит так, словно он нашкодивший ребенок, но Ханне почему-то кажется, что главный виновник всего происшествия, которое ему вменяют — она. Она, и никто больше. Сидни выпрямляется, окинув девушку строгим взглядом. Ханна хмурится и кривит лицо в попытке передразнить его, сама не сразу соображая, что именно делает. Кривляния, как последний элемент воздействия. Как последний шанс для ребенка оспорить решение родителя. Ладонями крепко сжимает красную ручку тележки. Несколько секунд смотрит по сторонам, взглядом цепляясь за каждую вывеску-указатель, а потом, кажется, совершенно точно высмотрев то, что ему необходимо, обдумав все, что хочет сказать, он просто дьявольски усмехнулся. Вскоре, как бы между делом, но так уверенно, что у девушки по спине побежала толпа предательских мурашек, произносит: — Я так не думаю, — толкает тележку вперед, начиная медленно движение. — Дома об этом поговорим, — добавляет сурово, и у девушки даже язык не поворачивается ему как-то возразить. Что бы там ни было, но Ханне… доставляло какое-то странное, почти маниакальное удовольствие смотреть на то, как он злится. Злится, но всеми фибрами души старается этого не показывать. Ведь Сидни… Господи, да он просто чертовски красив в своей молчаливой злобе. Правда, хорошим подобные его интонации ещё никогда для неё не заканчивались. *** Весь день проходил для Ханны в каком-то странном режиме, на протяжении которого она всё чаще ощущала себя в странном состоянии «полета». Нет, серьёзно. Она не понимала абсолютно ничего, что происходит, иногда молчаливо кивая и соглашаясь со всем, что её спрашивают. Кажется, Сидни встречался со спонсорами, в очередной раз обсуждая какие-то обязательства или что-то в этом роде. Погода на улице стояла великолепная. Солнце, лениво проплывая по небу, дарило утопающему в зелени городу свои последние, но невероятно теплые лучи. Казалось, что именно в этот момент вся жизнь в отдельно маленьком взятом городке замерла на несколько мгновений, а в той мертвенной тишине, установившейся над черепичными, словно игрушечными крышами, можно расслышать любой, даже самый тихий звук, издаваемый маленькими крыльями ни в чем неповинной и просто пролетающей мимо пчелы. Ветра не было совершенно, и даже тихие легкие дуновения не смели нарушать ничей покой. Улицы пустовали, а иногда даже начинало казаться, что ни единый автомобиль сегодня не проезжал мимо одного единственного, но такого любимого кем-то дома, в котором, словно на максимальном контрасте с тихой и умиротворенной природой, жизнь продолжала бежать своим чередом. — Когда они приедут? — тихо спрашивает Сидни, присаживаясь на диван, и практически не двигается с места, откинув голову назад. Как ни крути, но долгое времяпрепровождение за рулем утомляло, заставляло чувствовать себя выжатым лимоном, но молодой человек, как это часто и случается, не желал показывать своих истинных эмоций. Слишком сильный, чтобы признаваться. Слишком железный, чтобы показывать свою слабость. Он, естественно, говорит об одном единственном маленьком человечке, который за две мимолетные недели начал значить для него больше, чем все то, чем он жил до сих пор. Именно с обретением своей маленькой копии Сидни начал по-другому смотреть на некоторые вещи. В какой-то момент ему даже показалось, что он обрел все то, что ему когда-либо было нужно или когда-нибудь ещё понадобится, чтобы быть счастливым. Это… своеобразное чудо, произошедшее в его жизни. Ему нет логических объяснений, и, наверное, обо всем этом молодой человек мог так никогда и не узнать. Карты в его жизни могли и — что греха таить — должны были выпасть иначе. Так оно, наверное, было бы правильно и весьма логично, но… Чудеса призваны для того, чтобы ломать любые логические законы в щепки. Чудеса случаются тогда, когда ты их совершенно не ждешь. Ханна растерянно кивает, проверяя телефон, но ничего принципиально нового на его экране не обнаруживает. Всё то же сообщение, пришедшее минут эдак тридцать назад, когда девушка так непривычно для неё самой наблюдала, как сам Сидни Кросби готовит мясо для барбекю, расположившись на её кухне. Конечно, то, что после взаимодействие с одним могущим хоккеистом кухня была больше похожа на место кровавого сражения, чем на милое и приятное помещение для приготовления вкусной и не всегда полезной еды, Ханна предпочла бы промолчать. Открывает кран с холодной водой, подставляя руки под ледяную струю, и, даже не поворачиваясь, кидает куда-то за спину: — Уже скоро должны, — стряхивает с рук мелкие капельки воды, насухо вытирая их полотенцем. Стоит посередине комнаты, медленно выходя в гостиную, останавливаясь около пристанища молодого человека. — Не волнуйся, заботливый папаша, — добавляет девушка, слегка прищуривая свои большие карие глаза, и суживает их до маленьких щелочек. Сидни пропускает короткий смешок, тут же схватив недалеко стоящую девушку за талию, и легко заставил её сесть к себе на колени. Ханна смеётся, и в глазах её в этот момент плещется бесконечность. Смотрит на довольное и в то же время напряженное лицо Сидни напротив и, улыбаясь, спрашивает: — Это что ещё за финт? — Какой финт? — слегка переигрывая, проговаривает молодой человек, приподнимая свои темные брови в почти что искреннем недоумении. Ханна кривляется, начиная вести себя как маленький ребенок, и чувствует, как чужие руки все крепче сжимаются на её тоненькой осиновой талии. — А насчет папаши… Когда ты планируешь рассказать пацану правду? — Сидни не договорил, не конкретизировал, но оба прекрасно понимали, что он имеет в виду. Ему было тяжело общаться с собственным ребенком так, как ему приходилось. В рамках того, что они совершенно чужие друг другу люди. Конечно, Дилан любил Сидни. Уже любил. А если не любил, то чувствовал ту привязанность, которая совершенно точно перерастет в любовь. Дети ведь все чувствуют. В том числе и те невидимые узы, которые связывают людей между собой. Ханна задумалась, по сути, эта тема была не самой приятной для обоих. Просто… девушка не знала, что говорить в подобных случаях и как им следует начать разговор. Она, если честно, даже никогда не думала о том, что подобные мысли когда-либо будут терзать её пытливую головушку. Улыбка с лица быстро пропала, встретившись с напряженным взглядом Сидни. В этот момент казалось, что молодые люди не дышат. Ханна отводит взгляд, мельком пробегаясь по всем вещам, которые только может найти. Вздыхает, пытаясь найти в голове подходящие ответы, но сегодня в ней пусто. Нет ничего кроме банального, но такого глупого: — Давай дождемся, когда он достигнет совершеннолетия, — произносит кротко, забавно морщась и прищуривая веки. Лицо Сидни в этот момент выражало только крайнюю степень удивления, легко граничащую с искренним непониманием и совсем капелькой злобы, — а потом подкинем ему в комнату записку? — произносит настороженно, внимательно вглядываясь в лицо парня, что только закатывает глаза в ответ на её дурацкое предложение. Девушка пропускает короткий смешок, а уже через минуту их звонкий смех сотрясает стены этого хиленького дома, в который Сидни Кросби никогда бы не пришел, если бы не так удачно сложившаяся ситуация. Девушка бессильно опускает голову вниз, прижимаясь своим лбом к чужому. Смотрит в глаза, улыбаясь, кажется, готовится провалиться в очередной поцелуй, когда до ушей доносится пронзительный громкий визг, влетающий из приоткрытого окна: — Догоняй, догоняй! — кричит знакомый голос во дворе, и оба родителя машинально отреагировали на звук, резко повернув голову и рассмеявшись. — Очень вовремя, — разочарованно произносит Сидни, выпуская ее из своей медвежьей хватки, и Ханна, успев коротко поцеловать молодого человека в губы, тут же вскакивает обратно на ноги. В прихожей мягко скрипнула дверь. Резкие, немного рваные звуки слегка тревожили устоявшуюся умиротворенную атмосферу. Молодые люди в гостиной молчали. Ханна отсаживается на другую сторону дивана, а Сидни глубоко вздыхает, то ли выражая недовольство, то ли всепоглощающую усталость. Коротко кивает в сторону двери, молчаливо спрашивая, кто за неё находится, но ответить Ханна не успевает: — Мы вернулись! — сначала в комнате слышен только крик Линн, а позже появляется и она сама, мягко, словно порхая, будто не идя по земле. На лице играет лучезарная улыбка, в голубых глазах плещется самое настоящие счастье, и, кажется, даже совсем маленькие, крошечные мимические морщинки, изрезавшие когда-то идеальное лицо, сейчас выглядели как-то по-особенному. Она легко обнимает сестру, коротко кивает Сидни и все время смотрит в сторону входной двери. — Какие вы молодцы, — как-то скомкано произносит Ханна, устремив ласковый взгляд в её сторону. Коротко кивает на Сидни, по-детски стараясь не смотреть в его сторону, и щеки её в этот момент предательски пылают, словно они все вмиг вернулись в прошлое, где Линн застала их вдвоем не в самом приличном положении. — Где все… твои? — после небольшой паузы проговаривает она, кидая осуждающий взгляд в сторону Сидни Кросби, которого, кажется, подобная рассеянность только веселила. Линн бегло оглядывается назад, прислушиваясь к сдавленной речи из прихожей, а после только едва заметно пожимает плечами: — Тайлер сейчас подойдет, — негромко поясняет она, слегка улыбаясь, на что Ханна только одобрительно кивает головой, уходя в кухню и принимаясь за нарезку томатов к столу. — Дети же побежали играть в саду. Тайлер, многоуважаемый муж Линн, появился в комнате буквально через несколько минут после произнесения в её стенах его имени. Он появился совершенно бесшумно, словно кошка, и все черты лица его были лишены какой бы то ни было оригинальности. Казалось бы, он был такой же, как и все остальные мужчины в этом возрасте: в меру серьёзен, в меру детсковат, достаточно высокого роста и находился в том состоянии тела, когда нельзя было доподлинно сказать, склонен он к полноте или, напротив, был излишне худ. Серо-голубые глаза его в некоторой растерянности скользили по маршруту Сидни Кросби — Ханна Эндрюс, и, как ни старался он скрыть своего удивления с малюсенькой примесью восхищения, сделать этого он все же не мог. Он коротко здоровается с Ханной, легко приобняв её под жутко серьёзным взглядом со стороны дивана, а позже и сам источник этого взгляда встает, подавая руку для дружественных рукопожатий. Сидни старается сохранять невозмутимое выражение лица, но едва ли у него это получается, когда он видит перед собой испуганные глаза собеседника. Он не привык, что люди реагируют на него подобным образом, и никогда, наверное, не привыкнет. Хотя от кого, а от Тайлера (человека, по заверению Ханны, делового и важного в своих кругах) подобной реакции не ожидал совершенно. Усмехается, кинув какую-то несмешную шутку, призванную несколько сбавить напряжение, но все одно не может отказать себе в улыбке. Собственно, как и все остальные присутствующие в этой комнате девушки, что тут же залились звонким смехом, хотя, как могли, и старались этого не допустить. *** Семья — самое важное, что есть в этом мире. Самое прочное, что может связывать между собой людей. Семья — то, с чего начинается абсолютно все, что только может быть в жалкой человеческой жизни. Обретая семью, человек практически всегда обретает смысл жизни, ведь именно в этот момент он перестает жить для себя, умирая в собственном эгоизме, а начинает жить для тех людей, которые являются центром его вселенной. Его заботит уже не только собственная жизнь. На часах около пяти часов вечера, солнце уже не так сильно палит, не сжигает траву, медленно перемещается по небосводу, поочередно освещая то клумбы с цветами, постепенно закрывающимися и опускающими голову, то изумрудные кусты, шелестящие под натиском вечернего ветерка, приходящего со стороны озера. От небольшого дома образуется тень, в которой молодые люди и расположили один небольшой, но уже закрытый какой-то скатертью деревянный стол. Рядом с домом, в тени, стоит небольшое железное оборудование — барбекюшница, которую Сидни притащил Бог знает откуда. Молодой человек проверяет готовность мяса на решетке, попутно переговариваясь с Тайлером, что стоит чуть поодаль, дымя сигаретой. Они говорят, кажется, абсолютно обо всем, о чем только можно, но при этом совершенно точно не говорят ни о чем важном. Сидни не сильно хотел распыляться на человека, которого видит впервые жизни, а потому на его попытки поговорить реагировал достаточно охотно, но без особого энтузиазма. Детский крик нарушает устоявшуюся идиллию. Их смех и топот ног по земле, когда они в очередной раз играют в догонялки, живо доносится до всех присутствующих и вызывает море положительных эмоций. Дилан пинает мяч, не сразу попадая по нему, и кричит, прерываясь на смех, когда Алекс отправляет ему обратный пас. Девушки, сидящие за столом, с неподдельной теплотой смотрят на детей, играющихся неподалеку. Они смеются, перекидываясь между собой какими-то рядовыми фразами, планами на дальнейшую жизнь, и, наверное, именно в этот момент они пребывают в состоянии довольно-таки близком к состоянию эйфории. Семейные узы для них — самое важное, что только может быть на Земле. — Нет, я не хочу уезжать, — невероятно серьёзно, но очень тихо произносит Ханна, покрепче накидывая на себя кофту, так беспардонно украденную у Сидни. Она хмурится, завидев приближающуюся к дому парочку, и задорно улыбается, помахав им рукой. Натан Маккиннон и его девушка — Мила, разумеется, тоже не остались без приглашения, как не осталась без него и Тейлор, которая, по каким-то невидимым причинам, пришла вместе с этой забавной парочкой. Сидни тут же покинул общество Тайлера с широченной улыбкой, в общем-то, ему не особо свойственной, приветствуя друзей и сестру. Ханна же не двигалась с места просто потому, что совершенно не знала, как отреагирует её лучшая подруга на её — по личному мнению Ханны — предательство. — Ну, ты же понимаешь, что тебе все равно придется? — шепотом интересуется Линн, краем глаза замечая Тейлор, перекидывающуюся парочкой словечек с её мужем, но различить их, к сожалению, не может. Хмурится, хотя и понимает, что никаких причин для волнения нет. Ханна только забавно скривила лицо, выражавшее крайнюю степень смятения. Иными словами такое, будто она ещё и сама не могла доподлинно понять, хотелось бы ей, чтобы слова сестры стали явью или нет. Она, кажется, только открывает рот для ответа, как уже слышит возмущенный, но такой родной вопль со стороны: — Ханна Уитни Эндрюс, — отдельно чеканя каждое слово, проговаривает или, скорее, кричит Тейлор, чем изрядно пугает всех присутствующих, в том числе и детей, которые внезапно отвлекаются от своей игры. Дилан хмурит брови, подойдя ближе, и смотрит на то, как какая-то девушка с угрожающим видом приближается к матери. Он наклоняет голову, недоверчиво подходя к Сидни, и несколько раз дергает его за футболку, кивая головой в её сторону, — я не видела тебя целую вечность, все ещё зла, что ты скрывала от меня целую тучу информации, но имей совесть подойти и обнять меня, черт возьми! — её голос звучит угрожающе, но уже через секунду она сдавленно смеётся, подходя к подруге. Ханна встает, тут же попадая в медвежьи объятия, но почему-то начинает смеяться. Потому что семья — это не только список того, кто кому и кем приходится. Семья — это намного больше, чем просто родословная. Семья — далеко не всегда отметка в паспорте. — Ну и где мой многострадальный племянник, — произносит Тейлор шепотом, оглядываясь по сторонам, но сразу на глаза мальчик, продолжающий стоять за спиной Сидни, не попадается. — Дилан, да? — спрашивает она, в очередной раз оглядываясь. Мальчик, услышав своё имя, быстро подбегает к матери, обнимая её за ноги, и смотрит на незнакомую девушку из-под опущенных бровей. Его взгляд ясный, но настороженный, словно он боится этой кричащей девушки, которая сейчас неимоверно милым голосом произносит: — Я Тейлор, — и протягивает ему руку. Мальчик смотрит скептически, поднимает взгляд на мать, что тут же легко откидывает мешающую челку с его лба, и вновь смотрит на протянутую ему руку. Наклоняет голову набок, но ничего не говорит, ещё раз взглянув на Ханну, убегает к Алексу, что уже давно стоит рядом с другими мужчинами. — Возможно, тебе стоило меньше орать на всю округу, — произносит Ханна утвердительно, но не может скрыть растущую улыбку. — Вдруг он тебе даже не племянник? — фраза вырывается быстрее, чем мозг успевает её обдумать, и девушке бы очень сильно хотелось прикусить язык, когда она заметила целых два осуждающих взгляда в её сторону. — Ты сегодня точно нарываешься, — немного устрашающе говорит Сидни, так не вовремя оказавшийся в зоне слышимости. — У тебя хороший слух, — проговаривает медленно, сама не зная, куда ей деться от мимолетного стыда, но все же позволяет себе улыбку, когда слышит такое лаконичное и смеющееся «очень» с его стороны. — Я бы скорее поверила в то, что это не твой сын, — младшая Кросби смеется, на что Ханна только кривится, проходя к скамьям. — Но то, что этот ребенок имеет отношение к Сиду — факт, не требующий доказательств. — Иди к черту! — раздраженно бросает, но больше смеясь, чем испытывая раздражение. Сжимает губы в тонкую ниточку, обиженно закатывая глаза. — Да ладно тебе, — вскользь бросает подруга, — я больше десяти лет этого момента ждала, теперь имею право говорить все, что вздумается. Радуйся вообще, что не убила, — угрожающе добавляет она своим предельно-милым тоном. — Я хотела. После того, как мясо, наконец, было приготовлено, а все гости уже расселились за столом, разговоры лились практически без остановки. В компании царила дружественная атмосфера и постоянный смех. Алкоголя, вопреки желаниям некоторых участников сего процесса, на столе не наблюдалось, что, впрочем, не делало это вечер хуже. Темы, что постоянно сменяли друг друга, кажется, затрагивали все сферы жизни, уходя то в спорт, о котором спортсмены (как это не странно) говорить не хотели совершенно, то в политику, о которой никто из здесь присутствующих говорить также не имел особенного желания. Дилан сидел на коленях у матери, что то и дело пыталась вытереть его чумазое лицо парочкой наложенных рядом салфеток. Он с интересом рассматривал всех присутствующих, смеялся, когда это делали все остальные, но по всему ему виду было понятно, что мальчику нравятся большие компании. Хотя он, если говорить откровенно, несколько пугался незнакомых людей. — Так я так и не понял, — после непродолжительного смеха муж Линн берет слово. — Вы, — показывает пальцем на Ханну и Дилана, что с подозрением щурясь, смотрит на мужчину, — собираетесь остаться здесь? — Да, — уверенно. — Нет! — стальным голосом. Произнесли они практически одновременно, чем вызвали некоторый комичный эффект, и косые взгляды переглянувшихся между собой гостей. Дилан, доселе сидевший смирно, быстро спрыгнул с колен матери и в очередной раз побежал играть во что-то вместе с Алексом. Молодые родители невольно переглянулись между собой, молчаливо пытаясь убедить друг друга в своей правоте, но не получая нужного результата. — Включила эгоистку и сопротивляется, — лениво поясняет Сидни несколько раздраженным тоном, на что мужская часть общества только снисходительно улыбается. Смотрит в её сторону, на что Ханна глубже забирается в его кофту. Вдыхает запах одеколона, прикрывает глаза, наслаждаясь им. Сидни несколько секунд качает головой, удивляясь её упрямству, а потом просто дергает капюшон, натягивая его на светловолосую голову. Карие глаза смотрят с возмущением, но он, кажется, совершенно на это не реагирует. Через несколько минут Алекс зовет всех играть в мяч, и большинство молодых людей и девушек спешат исполнить его просьбу. Родители мальчика встречают эту идею с энтузиазмом, Тейлор просто хочет оставить молодую пару наедине, прекрасно понимая, что им есть, что обсудить, а юная семья Маккиноннов и без того хотела совершить маленькую прогулку до озера. Ханна, такого поворота событий не ожидавшая, на несколько долгих минут забылась, смотря на оживление людей впереди. Тишина, установившаяся между ними, не напрягала её, хотя и ничего приятного в ней девушка найти не могла. На самом же деле, она прекрасно понимала, что долго такое затишье между ними не продлится, и просто ждала, когда нервы Сидни не выдержат. Но, к сожалению или к счастью, сдалась первой именно она: — Почему ты так уверенно говоришь о том, что забираешь нас? — говорит раздраженно, скидывая с себя натянутый мужчиной капюшон. — Мы что, вещи? Конечно, Ханна прекрасно понимала, что все одно не захочет оставаться здесь, в Кол Харборе, без человека, который столько значит и для неё, и для Дилана, который, по каким-то причинам, сразу и слепо доверился этому молодому мужчине. Понимала, осознавала, но внезапно взыгравшая гордость не давала так просто сдаться. — Ну, может быть, потому, что я знаю? — произносит Сидни уверенно, и в этом его тоне больше плещется молчаливый приказ и давление, чем предположение и вопрос. — Я не говорил бы так, если бы не был уверен, — Ханна надувается, поворачиваясь к молодому человеку всем телом, и вид её — такой разозленный, но невероятно неуклюжий — смешит его. — Мама! — Ты не можешь быть уверен в том, чего не знаешь наверняка! — приближается к его лицу, произнося эти слова в пространство, где запросто смешивается их дыхание. Возмущение плещется в крови, и Ханна не замечает, как мужской взгляд медленно скользит по лицу, останавливаясь на губах, а потому именно в этот момент самоуверенность Ханны заметно тускнеет и теряет былую окраску. — Проблема в том, что ты этого хочешь, — произносит уверенно, кладя ладонь на хрупкую коленку. Ханна качает головой, улыбаясь, складывает руки на чужие плечи, и недоверчиво смотрит на молодого человека. — Можешь сколько угодно говорить, что это не так, но от количества повторений эта информация все одно не станет правдивее, — добавляет тоном, не принимающих никаких возражений и отказов, и от этого голоса, этих прикосновений, которые, она надеется, никто не видит, мурашки огромными табунами бегут по всему телу. — Мама! — детский голос звучит несколько отдаленно, но молодые люди даже не слышат его. — А с чего ты взял, что я хочу? — Ханна уже почти сдалась, но продолжает бороться. Чувствует, как ладонь Сидни скользит вверх, касается талии, уходя за спину и пробираясь под ткань собственной кофты, обжигая кожу своими прикосновениями. Внизу живота зарождается тепло, нервы скручиваются в один морской узел, но девушка продолжает держать себя в руках, хотя и чувствует, как дыхание и пульс учащаются от одного взгляда. Смотрит на Сидни, переводит короткий взгляд на играющую на дороге компанию и облегченно выдыхает, понимая, что никто из них этой картины не видит и видеть не может. Похоже, молодой человек предпочел любые слова делу, и Ханне, как бы это сказать помягче, не особо нравилось такой развитие событий. Целует. Девушка чувствует, как её губы вмиг накрывают чужие. Чувствует, как мгновенно её подчиняют, и начинает отвечать, тоненькими пальцами касаясь чужой скулы. Молодой человек ведет себя довольно раскованно, но черту не переходит, за что Ханна ему премного благодарна, поскольку сама уже совершенно не понимает, где эта черта расположена. Чувствует чужие прикосновения, и от такого, казалось бы, простого действия в её сторону, у неё просто едет крыша. Пытается собрать остатки самообладания воедино, понимая, что Сидни совершенно точно специально выводит её из равновесия, не позволяет себе впасть в такое же состояние. Отталкивает молодого человека, ладонями упираясь в его грудь, и замечает, как торжествующе смотрят на неё демоны, спрятанные в его глазах. Щеки пылают, и девушка в очередной раз оглядывает по сторонам, боясь напороться на чужой осуждающий взгляд. Хотя, казалось бы, можно ли стыдиться выражения собственных эмоций? — Здесь люди! — произносит она осуждающе, пытаясь отстраниться назад, но едва ли её это получается. Сидни показательно оглядывается по сторонам, почти актерски выгибая бровь и как бы всем своим видом говоря: «Здесь никого нет». — Они не смотрят, — как саму собой понятную вещь проговаривает он. — Нас не видно за этими чертовыми кустарниками. Расслабься, — произносит коротко, вновь потянувшись к её губам, но Ханна мигом отворачивает голову, отчего поцелуй скользит по щеке. — Всё равно, — практически шипит, пытаясь отстраниться, — Дилан здесь. Дети здесь. Чего ты добиваешься? — гневно восклицает она, сжимая чужую руку, что исследует внутреннюю сторону бедра, своими коленями. — Прекрати! — проговаривает угрожающе, стараясь отодвинуться. В очередной раз смотрит по сторонам и радуется, что из-за достаточно высокого стола их практически не видно. Со стороны, наверняка, выглядят как довольно милая парочка. — Согласись, — Ханна закатывает глаза, усмехаясь, хотя и прекрасно понимает, что не в её положении качать права. Сидни смотрит на неё тяжелым взглядом, приближаясь к уху, и тихо продолжает, — и я сразу прекращу все сейчас, чтобы продолжить потом, — закрывает глаза, растворяясь в звуке его голоса, и тяжело выдыхает. Открывает глаза, встречаясь с насмешливым взглядом напротив: — Это запрещенный прием. — Другие тебя не берут, — насмешливо, но тяжело произносит Кросби, на что Ханна может только прикрывать глаза, стараясь затушить тот пожар, что мигом её охватывает. — А что будет, если я не соглашусь? — произносит, едва связывая слова в предложения, но бесстрашно смотрит прямо в чужие темные глаза. Которые смеются. — Ты точно хочешь это знать? — качает головой в ответ, и Сидни уже понимает, что он выиграл. Разжимает хватку, отводя свой пристальный взгляд и возвращая девушке свободу. Слышит негромкий топот ног и опускает голову вниз, пытаясь вернуть себе нормальное дыхание. Прикрывает глаза. — Мама! — Дилан кричит уже намного ближе, чем был до этого, и именно его голос несколько отрезвляет Ханну. Она, еще не до конца понимая, что происходит, смотрит на приближающегося к ним кудряша и невольно улыбается. Дилан бежит, перебирая маленькими ножками по земле, и тут же останавливается у деревянного стола. Забирается на пластмассовый стул, доставая для себя кусочек нарезанного апельсина. Взгляд бегает от матери к Сидни, но мальчик продолжает молчать, хотя дети и чувствуют намного больше, чем может себе представить любой родитель. — Пойдем играть, — обращается к матери, проворно пытаясь вытянуть её за руку, — Мама, ну пойдем, — тянет за руку, и Ханна встает, делая несколько шагов на трясущихся и ватных ногах. Мальчик ведет её за собой, но через несколько секунд останавливается, разворачиваясь всем телом. Смотрит на мать, потом на сидящего в одиночестве Сидни, вновь возвращает свой взгляд Ханне, что только невесомо кивает. Мальчик делает несколько шагов до скамейки, пролезая до отца, и несколько раз тянет его за футболку. Сидни не реагирует, чем несколько злит малыша, что с ещё большим усилием пытается его растормошить. — Ну, ты што, спишь что ли? — негодующе говорит он, ногами забираясь на скамейку и пытаясь дотронуться до его широких плеч. Мужчина говорит что-то про то, что сейчас сам присоединиться к игре, но Дилана такой вариант не устраивает. Он только резко спрыгивает и пуще прежнего начинает тянуть его за футболку: — Ну, пошли же, — проговаривает, едва не замычав. — Папа, пойдем! — говорит он неожиданно, потянув его за руку. Буквально в одну гребанную секунду Сидни начинает чувствовать себя так, словно на него вылили пару ведер ледяной воды, а по телу пустили пару сотен электрических разрядов. Он несколько секунд смотрит в глаза мальчику, что отвечает на подобный зрительный контакт, и никто не смеет нарушить эту тишину. Осознание приходит медленно, и, кажется, даже сам Дилан не сразу понял, как только что назвал человека, сидящего напротив. Дети чувствуют невидимые узы, связывающие их со своими родителями. Дети смотрят на мир сердцем, ещё не научившись глядеть на него тем взглядом, каким его оценивают взрослые. — Как ты меня назвал? — слова разбегались, как тараканы при свете, а голос Сидни Кросби уже не имел такой самоуверенности, какой располагал при разговоре с Ханной. В этот миг, в один пустяковый миг, его жизнь перевернулась и сделала несколько невообразимых кульбитов. Одно дело — понимать, что перед тобой стоит твой ребенок, относящийся к тебе, как к малознакомому человеку, а другое дело — услышать, как из его губ вырывается такое приятное, но непривычное слово: «папа». Сидни улыбнулся, кидая взгляд на Ханну, которая пребывала в немалой растерянности. Поднимается, ощущая, насколько настойчиво ребенок заставляет его подняться с насиженного места: — Она — мама, — указывает на девушку. — Ты — папа, — улыбается, словно ему самому нравится произносить это слово. — Мы ведь семья, да? — произносит неуверенно, переминаясь с ноги на ногу. Сидни кивает, усмехаясь, подхватывает ребенка на руки, и именно в этот момент он чувствует себя невероятно счастливым. Таким, каким ещё никогда в жизни не был. Да, они семья, и эта семья может заменить Сидни Кросби абсолютно все, ведь именно сейчас он понимает, как много приобрел одной поездкой в Кол Харбор, и именно сейчас он осознает, что до этого в его жизни не было абсолютно ничего из того, что ему было действительно нужно.