My little Madness

Мерное покачивание повозки убаюкивало лучше любой колыбельной, с каждым взмахом ресниц, веки становились все тяжелее и тяжелее, словно невидимые маленькие человечки сшивали между нижними и верхними невероятно тонкие нити. Юный архитектор усмехнулся своей ускользающей мысли… Нет намного-намного тоньше паутины. Быть может кому-то покажется это сравнение ужасно отталкивающим, но в свои, относительно, юные годы, он прекрасно понимал кого стоит бояться в этом мире. И это точно не пауки и ползущие змеи, даже крысы, снующие по скрипящему чердаку их фамильного имения, гораздо благороднее и милосерднее многих выходцев высшего света. - Мы уже подъезжаем, mon cher ami, не стоит выходить в свет в заспанном виде, - сидящий напротив мужчина чуть улыбнулся в густую бороду, чей цвет уже давно покрылся благородным серебром, - Господа Арман Моншармен и Фирмен Ришар не очень обрадуются если к ним прибудет помятый архитектор. - Господа не обрадуются, узнав, что с вами не мой отец, господин Жозеф, - юноша тяжело вздохнул, сняв округлые очки, он достал из нагрудного кармана носовой платок с вышитыми алой нитью инициалами «А.Б» и аккуратно протер тоненькое стекло, - Они ожидают увидеть двух именитых творцов, а не… меня, - говорил он тихо, практически шептал, чтобы избавить голос от подаренной природой нежности, - А когда они узнают, что руководить работой будете не вы то… - Не стоит вам так принижать себя, mon cher ami, ваш отец мог бы гордиться вами, если бы узнал каких невероятных успехов вы достигли в академии… - Жозеф Водремер замолчал, стоило его собеседнику поднять глаза, аккуратная бровь изящно встрепенулась вверх, словно грациозная черная кошка, красноречивей любых слов высказывая свое негодование, - Mon cher… - Вы знаете, в каком случае бы отец гордился мною, - закончив протирать стекла, юноша плотно сложил платок, скрыв инициалы, и убрал обратно в нагрудный карман, со стороны его доброго старого друга послышался лишь тяжелый вздох понимая и горького сочувствия. По-девичьи пухлые губы изогнулись в горькой торжествующей ухмылке, но чем ближе они приближались к величественному зданию, тем сильнее лицо молодого архитектора омрачалось тенью, грудь, плотно сдавленная многочисленными слоями бинтов, ныла, а сердце сжимали невидимые когти, словно чувствуя неминуемую беду. - Алекс… - Жозеф тяжко вздохнул и кивнул своим не высказанным словам, Александр был ему благодарен, меньше всего сейчас хотелось – слушать про родителей, скрыв глаза за стеклами очков, молодой человек деловито поправил рукава, бинты шее, повозка замедляла ход, значит они прибыли. Если бы они знали, чем обернется этот, на первый взгляд легкий заказ, уехали бы без оглядки? Развернули бы повозку в обратную сторону, отправив слова безграничного сожаления, что не могут приступить к ремонту северного крыла Гранд Оперы? Как и то, сложилась бы жизнь Александра-де-Буа если бы судьба была более милостива? Был бы горд отец? Может быть… может он хоть раз в жизни улыбнулся? Алекс лишь чуть поморщился от этих мыслей, пока добрый друг Жозеф вел светские беседы с хозяевами здания оперы, несомненно приезд архитекторов заставил всех жителей этого маленького островка изящных искусств покинуть свои обители, чтобы взглянуть на новые лица. Хрупкие танцовщицы тихо шептались между собой, поглядывая в сторону молодого незнакомца, более умудренные жизненным опытом певицы лишь прикрывали лица веерами и неспешно перекидывались томными взглядами между собой, ведя безмолвную неспешную беседу, крепким работягам было не до любования, каждый из них слушал обсуждения главного архитектора и хозяев оперы. Алекс даже не нужно быть медиумом, чтобы прочитать по напряженным лицам, что у них на уме. - Проектом будет заниматься… - Водремер запнулся, взглянув на своего протеже, мужчина прикрыл глаза и тяжело вздохнул, - Мой… дорогой друг и прекрасный ученик – Александр-де-Буа. - Но позвольте! – возразил один из директоров, Алекс попытался отыскать в памяти тот момент, когда Жозеф представлял их друг другу, но к сожалению… он был слишком поглощен своими мыслями и великолепием Гранд Оперы, что тот представление друг другу просто выветрилось из его головы. Тощий мужчина-фигляр смерил по-девичьи хрупкую фигуру стоящего перед ним юнца и недовольно скривил тонкий рот – обычная реакция, к которой юный де Буа давно привык, право… лицо родного человека, искаженное недовольством и презрением всякий раз как только они встречались взглядами, давно перестало разрывать сердце острыми ножами, так почему должно быть больно от недовольства незнакомца? - Мы ожидали увидеть его отца, именитого архитектора, а не… неизвестного мальчишку? - Ох, право, я имел дерзость взять одного из самых талантливых выпускников школы изящных искусств, где когда-то учился я сам, - морщинистое лицо Жозефа тронула тень печали, мужчина приподнял косматые седые брови и горестно покачал головой, - Это был ужасный просчет с моей стороны, - Алекс аккуратно закусил губу с внутренней стороны, стараясь держать рот под контролем, но он так вероломно желал изогнуться в едкой ухмылке. - Тогда нам стоит уехать, мой талантливый друг получал и другие приглашения, быть может нам стоит рассмотреть их, mon ami? - добрый друг украдкой подмигнул, чуть улыбнувшись в густую бороду, Алекс смиренно кивнул, прижав руку к груди, выказывая смиренную покорность, хозяева оперы обменялись взглядами, тот что был похож на плотный шар попросил минуту на размышление и увел товарища чуть поодаль, чтобы обсудить между собой. Александр стоял без движений, чувствуя на себе множество глаз, он старался скрывать эмоции под маской ледяной беспристрастности, даже если достопочтимые господа откажутся в их услугах, добрый друг подберет другой проект, хотя от великолепия Гранд Оперы захватывало дух, ему даже не нужно посещать заброшенное крыло, чтобы уже представить, что именно можно было спроектировать в этом прекрасном месте. Величественный зал для приемов или еще одну сцену с могущественными атлантами, держащими на своих плечах небосвод потолка, воистину! Он бы спроектировал освещение таким образом, чтобы простому обывателю казалось, что он сидит под звездным небом, а действо на сцене растворяло между ними всякие границы. Красный атласный бархат… нет синий! Мягкий синий бархат, темное дерево и изогнутые линии, словно лозы. Массивные величественные титаны, окруженные звездами, гипнотической синевой и звездами. Пальцы подрагивали от желания приступить к первым наброскам, юноша достал из нагрудного кармана скромный блокнот и небольшой кусочек карандаша, раскрыв на чистой странице, Алекс приступил к конспектированию своих мыслей, чтобы не упустить не одной детали, даже если сейчас им придется уйти, он не мог потерять тот поток вдохновения и мыслей, который подарил ему лишь один только зал Гранд Оперы, он писал, потеряв для себя весь окружающий мир, томные взгляды прим, щебетание юных танцовщиц, лишь на секунду архитектор остановился от странного чувства… словно его спину прожгло огнем. Словно кто-то смотрел на него так пристально, словно собирался отделить плоть от костей, вытряхнуть все страхи и секреты прямо сюда, на изысканный пол, чтобы затем неспешно отбросить ненужное тростью и достать ту самую сокровенную страшную тайну, которую скрывали плотно-стянутые бинты, лоб покрылся испариной, спину обожгло холодным потом, а сердце стучало где-то в глотке. Этот взгляд… так мог смотреть кто угодно, но не обычный человек. Мир скрылся за белоснежным туманом, а блокнот с карандашом с глухим ударом упали на землю. - Вам плохо? – плеча коснулась теплая аккуратная ладонь, через запотевшие очки проглядывались очертания красивой юной девы с густыми волосами цвета молодой пшеницы, девушка наклонилась, чтобы подобрать упавшие вещи, но Алекс опередил ее и тут же убрал вещи в карман, не позволяя даже мельком взглянуть на записи. - Алекс, бог мой, вас так поразила Гранд Опера, что вы решили уже приступить к работе или решили ответить на письмо господина Габриеля? Я уверен, он будет очень рад, что вы решили взяться за его особняк так скоро? Александр снял очки и медленно протер их носовым платком, оставив вопрос без ответа, но Жозеф и не жал ответа, прекрасно зная, что тот никогда не произнесет ни слова, когда присутствуют посторонние. Молодая дева с удивительными волосами цвета пшеницы, плавно переходящими в цвет ночного небосвода, вздрогнула, тревожно обернулась, на долю секунды прожигающий нечеловеческий взгляд на спине гостя исчез, словно некто скрывающийся во тьме перевел взгляд на молодую деву, с лика незнакомки схлынула кровь, а губы задрожали от плохо скрываемого ужаса, девушка отошла на шаг назад, прижав руки к груди, словно архитектор обернулся ужасным чудищем, и тихо прошептав слова извинения вернулась к подружкам. - Мы посовещались, - тишину нарушил хлопок в ладоши, тучный мужчина широко улыбнулся гостям, пока его тощий товарищ держался рядом и старался придать лицу более доброжелательную улыбку, - И решили, что будет ужасным преступлением отказываться от ваших услуг, уважаемый господин Жозеф Огюст Эмиль Водремер и… - Александр-де-Буа, - услужливо повторил Жозеф, пряча улыбку в густой бороде, тучный мужчина взмахнул рукой, мельком соглашаясь со словами приглашенного архитектора, но Алекс прекрасно осознавал, что уже в это мгновение имя выветрилось из памяти… Хах, словно это было в новинку. Острый укол неприязни ужалил молодого архитектора под лопатку, что ему злиться на директора, которого интересует блеск и нажива, если… Александр запретил себе думать, сжав зубы до скрипа, юноша молча отправился вслед за благородными сэрами и добрым другом, стараясь отогнать от себя дурные воспоминания и настроится на рабочий лад. Работа всегда отвлекала, помогала забыться… Забыть дом с холодными стенами и такими же людьми. Главное сейчас не думать об этом! Самое главное — это проект, сделать первые наброски чертежа, чтобы предоставить в ближайшие дни заказчикам. Алекс практически не слушал пустую болтовню директоров, на перебой, словно базарные тетки, рассказывающие о великолепии их театра, какие постановки здесь отыгрывали самые именитые артисты, какие люди посещали этот храм искусств. Юный де Буа желал лишь одного – дойти до подготовленной ему под работу комнаты и запереться на несколько часов. Бинты под рубашкой сдавливали ребра, каждый вздох давался с большим трудом, но он давно к этому привык, главное сейчас дойти до рабочего кабинета и закрыть дверь на замок, чтобы немного ослабить их. А еще этот взгляд… Хищный, голодный, не человеческий взгляд… Словно у мифического оборотня. С рождения бурное воображение живо нарисовало таящегося в тенях монстра с ядовито-желтыми глазами, сияющими во тьме. Длинные острые уши прижались к голове, с длинных острых клыков капает вязкая слюна, а фиолетовый длинный язык скользит по ним, в ожидании скорее вкусить горячую кровь и добраться до самых сокровенных тайн, которые скрывались в нутре жертвы. Непропорционально длинные лапы дрожали, передние лапы от желания вонзить острые как лезвие ножа когти в плоть своей жертвы, а задние… от прыжка. Одного единственного прыжка, разделяющего не подозревающую жертву и охотника. Краем глаза юноша заметил движение, словно массивная бесформенная тень скользнула сбоку, уходя ему за спину, чтобы нанести удар… Александр остановился и обернулся на каблуках, слишком резко и дергано для человека его статуса, очки съехали к кончику носа. В это же мгновение, словно только и дожидаясь своего часа, мир начал терять очертания, растворяя предметы в воздухе, словно сотворенный кистью импрессиониста. Но пускай мир начал плавать перед глазами нечеткими силуэтами, никаких сияющих глаз или мелькнувшей во тьме неестественного силуэта. Лишь любопытные танцовщицы спрятались за тяжелой тканью занавеса и тихо засмеялись, словно стайка озорных птиц. Если это просто игра воображения, почему сердце продолжало биться в неистовстве? А по распаренной коже скатывался ледяной пот… Сглотнув в горле вязкий комок, юноша поспешил нагнать директоров и учителя, позабывших о его существовании… в прочем, как и всегда. Кажется, добрый старый Жозеф задавал ему какие-то организационные вопросы, но Алекс отвечал коротким кивком головы, возможно и директора что-то спрашивали… он не помнил. Кровь в голове шумела, заглушая все звуки окружающего мира. Дорога до рабочего кабинета, по ощущениям длилась целую вечность, но, наконец, миновав бесконечные гримерки, Алекс увидел ту самую неприметную дверь, скрывающуюся в тени. Скромную и невидимую для всех… - Господа, это возмутительно! Быть может, вы издеваетесь над моим дорогим другом? Так знайте, что все нанесенное ему оскорбление будет мною рассматриваться как оскорбление мне самому! – в искреннем возмущении всплеснул руками Жозеф, его косматые пышные брови сошлись на переносице, сморщив немолодой лоб до схожести со старым черносливом, Алекс сдержал рвущуюся улыбку и слегка коснулся пальцами плеча доброго друга, безмолвно призывая его ко спокойствию. Господин Вондермер повернул голову в сторону своего молодого протеже, гнев сменился беспокойством, косматые гусеницы брови поползли вверх, меняя русло глубоких морщин в другую сторону, а серые глаза, излучавшие невероятное тепло даже к юному отпрыску господина де Буа, чуть заслезились. - Но, mon ami, - голос зазвучал тихо и жалобно, мужчина тяжело вздохнул, стоило его юному протеже снова подарить ему мягкую практически незаметную улыбку, покачав головой Жозеф тяжко вздохнул и сжал сухой теплой рукой тоненькую, изящную кисть с длинными тонкими пальцами, - Как скажешь мой дорогой друг, но… если тебе будет некомфортно, прошу, говори мне сразу! Я не могу допустить, чтобы ты работал в подобных условиях. - Уверяем Вас, многоуважаемый Жозеф Огюст Эмиль Водремер, - прощебетал один из директоров, увы, но Алекс снова не смог разобрать кто из них являлся кем… можно ли это считать маленькой местью? Как это ничтожно для человека его положения, но он может себе позволить это маленькое сладостное злорадство в качестве компенсации. А директор все говорил и говорил, сыпал как соль заковыристые комплименты, изворачивался подобно рыбе на суше, чтобы умаслить дорогого гостя, - Если вашему п… партнеру, что-то не понравится или он сочтет эту прекрасную комнату недостойной, мы тотчас распорядимся, чтобы ему подготовили другую! Наш незаменимый помощник будет готов выслушать его просьбу в любое время и передать ее нам. К чести местных хозяев… комната действительно была оснащена всем самым необходимым, пускай она была небольшой и напоминала наспех убранную в последнюю минуту гримерку, Алекс бросил ехидный взгляд в сторону сиротливо стоящей в углу вазы без цветов, провел в глубь комнаты, проводя кончиками пальцев по деревянной спинке стула, стирая с нее невесомый налет пыли. Интересно, чтобы сказал отец если бы ему предоставили подобную комнату? Конечно… ему предоставили бы лучшую просторную комнату для работы, возможно она и была готова… а может быть Алекс слишком хорошего мнения об этих двоих? Не нужно иметь развитые социальные навыки, чтобы рассмотреть в них двух прохиндеев, которым повезло выкупить этот монументальный дворец искусств не из любви к искусству, а из-за жажды славы и наживы. Боже правильный даже такой не искушенный в общении человек как он мог это понять, коротко кивнув на прощание доброму другу, которого директора уже тянули скорее пройти в их кабинет, чтобы обсудить дальнейшие дела, сроки ремонта и необходимые материалы для будущего ремонта. Только когда дверь за спиной захлопнулась, отрезая его от всего остального мира, Александр смог выдохнуть с облегчением и снять пиджак, как раз пригодился сиротливо стоящий манекен в углу комнаты, повесив на его плечи пиджак, а на безликую голову свою шляпу, архитектор улыбнулся новому знакомому. - Тебе не хватает жизни, приятель, - Алекс мягко улыбнулся безликому и достал из нагрудного кармана блокнот с маленьким карандашом, архитектор задумчиво покрутил в руке карандаш, глупая мысль и, возможно, директора разозлятся за порчу имущества, но это же его комната? Смахнув с головы манекена шляпу, Александр-де-Буа встал на носочки, чтобы дотянуться до деревянного овала, гордо именовавшего себя головой, грифель оставил на потемневшем дереве аккуратную линию брови, новый хозяин комнаты очертил линию глаз, правда правый вышел немного больше, чем левый, нос вышел слегка кривым, тонкий рот изогнутый в легкой, почти незаметной, улыбке. В завершении его голову украсили волнистые линии волос, а плешивую маковку Алекс спрятал за своей шляпой. - Вот так мой дорогой друг, пускай обделили меня талантом художника это всяко лучше чем… быть безликим и забытым, правда? – хозяин комнаты пригладил плечи и рукава, - Чуть позже придумаем тебе имя, не могу же я просто называть тебя «приятель»? – архитектор позволил себе тихо засмеяться, но смех быстро уступил надрывному кашлю, горло ставило от плотно затянутых бинтов. Пока он один можно их снять… Все равно в ближайшее время он не ожидал гостей. Подойдя к зеркалу Александр развернулся в пол оборота к своему безмолвному другу и чуть наклонил голову набок. - Умеешь хранить секреты? – глаза хитро прищурились, к сожалению или счастью манекен оставался безмолвным, Алекс ответил на молчание тихим смешком и расстегнул пару пуговиц на горловине рубашки, обнажая плотно забинтованную шею, аккуратным движением развязал крепкий узел, медленно освобождая горло. С каждым новым витком, ему становилось все легче, словно освобождалось от оков не только ноющая часть тела, но и самый страшный секрет, давно рвавшийся наружу… Отпрыск знаменитого архитектора де Буа плотно замотал бинты и отложил на изящный столик с резными ножками, напоминающими лапы льва, быть может чуть позже, Алекс с интересом рассмотрит всю мебель предоставленную директорами в распоряжении новому архитектору, но сейчас… Сейчас юный де Буа провел кончиками пальцев по аккуратной шее, лишенной даже малейшего намека на мужественность, даже адамово яблоко не возвышалось над ровной… Естественно, усмехнулся… точнее усмехнулась Александра, не пристало девушке иметь адамово яблоко. Как и сбегать из дома, чтобы поступить в академию изящных искусств, посметь окончить вопреки всему и отправиться с достопочтимым добрым Жозефом. Ей не пристало и вовсе рождаться. На что рассчитывала Александра, согласившись на эту работу? Что отец, наконец, ее оценит? Увидит… затвердевшая от невзгод часть души неодобрительно фыркнула, она снова разочаруется, ей снова будет больно! А если обман раскроется, то это ударит по репутации доброго Водремера. Но… может быть, если она превратит ветхий зал в настоящее произведение искусства отец оценит ее старания? Да и, пока, никто ничего не заметил, да она постоянно молчит, но кому до этого дело? Слава отца… да кто вообще знает о ее существовании? Если… Александра нахмурилась и отошла от зеркала, она запретила себе думать об этом. Думы об отце разрушительны, подобно штормовому морю они затянут ее все глубже и глубже, отвлекая от самого главного – работы. Застежки старого друга – чемодана с радостным щелчком открылись, Алекс-де-Буа достала весь свой скромный скарб: сменная одежда, набор карандашей, бумага и линейки. Все что ей сейчас нужно. После обеда, она снова скроет все под толстым слоем ткани и отправится в зал, чтобы оценить масштаб предстоящих работ, а пока ей нужно было просмотреть чертежи, которые обещали подготовить директора, и сделать первые наброски. Только… искомых она так и не нашла. - И это хваленые директора? Неорганизованные болваны, - сложив ладони домиком Алекс прижала кончики пальцев к переносице носа и тяжело вздохнула, - Им бы только пить и почивать на лаврах… уффф, надо было сразу искать чертежи… придется помучится с ними еще некоторое время. Гранд Опера… действительно была восхитительной, величественной и великолепной. Даже шагая по рабочим коридорам, Александра не могла сдержать восхищенно вздоха от чувств, переполняющих ее нутро, все это место – один огромный организм, начиная от уборщиков и работяг, а заканчивая директорами и примами. Правда великолепие скрывало в себе один самый страшный изъян – чужеземцу было легко потеряться в бесконечных лабиринтах декораций, лестниц и проходов, работяги были слишком заняты своими делами и только изредка недоверчиво косились в сторону потеряшки. Еще несколько пролетов и, когда еще не приступивший к своим обязанностям архитектор понял, что голоса рабочих стихли, она поняла, что… потерялась окончательно. Куда она свернула? Где находилась? Вокруг лишь старые выцветшие от времени декорации деревьев, архитектуры и задних планов. Голова начинала кружиться от бесконечных лестниц и мостиков, уходящих в самый вверх или, наоборот, куда-то под пол. Это напоминало рабочие коридоры в стенах отцовского поместья, где Алекс часто пряталась, только там узость коридора и темнота успокаивали, а тут… невероятные масштабы поражали и вселяли животрепещущий ужас. Она вновь почувствовала себя беспомощной крохой, мышкой, спрятавшейся в стенах дома, ожидающей, когда здоровый хозяйский кот с огромными острыми когтями доберется до нее. Ноги отказывались двигаться, внутри сердце сдавило невидимыми когтями, ей стало так страшно, что хотелось развернуться и бежать обратно в свою комнату, но… она сможет найти дорогу? Хах… кажется Алекс не помнила в какую сторону она в последний раз повернула. Как же хотелось засмеяться и заплакать от бессилия, она была готова закричать, чтобы позвать на помощь, но… Внезапное прикосновение заставило подпрыгнуть на месте, слишком резко для человека ее уровня, но… сегодня первый рабочий день, которому предшествовала утомительно долгая дорога. Алекс нервно поправила на лице очки и обомлела. Перед ней возвышался… некто. Мужчина в черном цилиндре, хоть в театре стояла духота, на его плечах висел тяжелый теплый плащ с меховым воротником, но ни это удивляло… белоснежная маска скрывала его лицо, лишь тонкие щели для глаз, носа и рта. Ничего лишнего, никаких изображений, но… этот белоснежный фарфор пугал сильнее любого грима. Незнакомец медленно убрал руку и наклонил голову набок, рассматривая потеряшку, так пристально… Прорези в маске были очень узкими, поэтому Алекс не могла сказать наверняка моргал ли этот странный человек, пока смотрел на нее. - Простите… - хриплый шепот сорвался с губ быстрее, чем Александра успела подумать, она вздрогнула всем телом с ужасом надеясь, что голос сейчас не раскроет ее с головой. Горло свело от спазма, бинты удавкой сжимали кожу, девушка попыталась задавить рвущийся кашель, подавляя их еще глубоко в недрах, на несколько минут воцарилась гнетущая тишина. Но мужчина оставался безучастным, словно бы и не услышал женственные нотки в этом нервном судорожном шепоте, скрывающий свой лик за маской чуть опустил голову, переключив внимание с глаз на губы, Алекс не двигалась, почти не дышала, вытянувшись как перед расстрелом, со стороны она больше похожа на туго натянутую струну, которая вот-вот лопнет, да и ощущала себя девушка… в принципе аналогично. - Кажется у вас свело голосовые связки, - приглушенный за маской голос показался… приятным? Во всяком случае он был мелодичен, слова тянулись медленно, плавно, каждый слог он смаковал словно изысканный деликатес, перекатывал на языке, придавая голосу некую мистическую нотку, - Я настолько ужасающ? - Нет, - горло снова сдавило от кашля, Александра не видела, но могла поклясться, что за тонким белым фарфором незнакомец ехидно улыбается, многие актеры любят играть в такую игру с молоденькими наивными барышнями. Об этом ей рассказывал старый приятель Виктор, как именитые артисты окутывали себя флером таинственности и опасности, чтобы вскружить голову, а затем увести к себе в гримерную и заполучить желаемое… - Нет, прошу прощения, мне тяжело говорить, - девушка сдавленно закашлялась, подтверждая свои слова и тихо прохрипела слова извинения вновь. В голове вихрем пролетали обрывки мыслей, ей нужно было придумать правдоподобную историю, причину тихого шепота и забинтованного горла. Пожар? Загадочная болезнь? Нет… только не болезнь, врожденный дефект? Уж в Отель-Дьё де Пари, где ей не повезло подрабатывать, чтобы собрать необходимые средства на жилье и учебу, она повидала… всякое. Мужчина медленно наклонил голову в другую сторону и протянул руку. Время замерло, исчезло все запахи, звуки, лишь рука, скрытая за тканью белоснежной перчатки, неминуемо сокращала расстояние до ее… шеи? На секунду Александре-де-Буа почудилось, что вот в следующее мгновение тот, кого так беспечно посчитала простым актером обхватит длинными тонкими пальцами ее горло, чтобы затем… В ушах зазвучал мерзкий, но очень знакомый, хруст, да… отчего-то ей показалось в этот момент, что незнакомцу в белоснежной маске хватит сил если не сломать ей шею, то… задушить. Холодный пот скатился по спине, ноги категорически отказывались слушаться призыв к побегу, Алекс просто стояла и смотрела как рука незнакомца… сместилась чуть левее. Сжав белоснежную ткань воротника, он аккуратно поправил ткань и опустил руку. Одним только богам известно сколько пришлось приложить усилий, чтобы заставить свое тело держать достойно и не отшатнуться, словно пугливый цыпленок. - Этот пролет небезопасен, половицы очень старые и могут сломаться в любую минуту, будет ужасно жаль, если приглашенный архитектор найдет здесь свою бесславную смерть, так и не приступив к работе, - за тонким фарфором послышался тихий зловещий смех, он стих в следующую секунду, но Алекс казалось, что этот странный человек продолжал улыбаться, исказив рот в жутком дьявольском оскале, словно он ожидал этого больше всего на свете и пришел как раз именно полюбоваться этой трагедией, - Ах, это было бы ужасно. Такой позор для Гранд Оперы, - если бы словом можно было отравить вино, то одной только каплей яда, пропитавшей собой каждое произнесенное слово незнакомца, можно отравить целое море. Его сотрясало в припадке извращенного наслаждения от одной только мысли, что изувеченное переломанное тело молодого архитектора с этим милым смазливым личиком найдут не менее смазливые танцовщицы. Ох. Эрик представил как в ужасе распахнуться их красивые глазки, как ужас искривит их милые приторные личики от одного только взгляда на бледное бездыханное тело, успевшее покрыться синими пятнами. Как задрожит от страха милая Кристина. Ликование опалило огнем вечно мерзнущее тело, руки дрожали от желания сжать эту тонкую шею до хруста, пока ничтожный юнец в попытках освободиться будет извиваться как червяк на крючке, как жизнь стремительно начнет покидать это молодое, не отягощенное никакими хворями, тело. Он бы заставил мальчишку держать глаза открытыми, чтобы ловить каждое мгновение угасающей души. О да… как эти совершенно нормальные, одинаковые глаза начнут меркнуть и затуманиваться от нехватки кислорода, как эта чистая, не тронутая болезнью, кожа покроется начнет приобретать неестественный оттенок. Эрик мог бы насладиться муками архитектора здесь и сейчас, но… Разве это интересно? Конечно же нет. А как же узнать, что может предложить по ремонту молоденький сыночек известного архитектора? Никто не сможет лучше понять и прочувствовать стены Оперы лучше него? Эрика! Но все же… свежая кровь всегда так интересна. Александра стояла без движений, почти не дыша, сердце неистово билось в груди, отдаваясь болью в висках, но она продолжала стоять. Не шевелиться, не шуметь… не убегать. Три «не» которые навсегда останутся в памяти, оглушительный лай псов, брань отца или хищные желтые глаза волка смотрящие прямо в душу. Никогда не нарушать эти правила если хочется жить. - Идем, - наконец спустя долгое время томительного ожидания, мужчина в маске сжал ее руку и быстрым размашистым шагом последовал вперед. Де Буа едва поспевала за этим странным мужчиной, спотыкалась о трещины в досках, едва не сшибла плечом декорацию, сбивалась с шага и едва не упала, запнувшись о мешок с песком, но незнакомец продолжал идти, не обращая внимание на дискомфорт гостя. Складывалось впечатление, что он получает с ее неудобства какое-то извращенное удовольствие, а посему и ведет какими-то окольным путями, растягивая их путь. А ведь она не сказала, в принципе, куда направлялась! Откуда этому странному типу вообще знать, что ей нужны директора? В голове промелькнула позорная мысль вырвать руку из цепкой хватки длинных тонких пальцев, немилостиво сжимающих ее кисть и убежать обратной дорогой. Но они уже так далеко ушли, что даже если она это сделает, то чего добьется? Потеряется еще сильнее и станет настоящим посмешищем для всей оперы? Внутренняя часть Гранд Оперы давила на сознание своей мрачной неестественной тишиной, где бы они ни были сейчас… они находятся в рабочей части здания (как легковерно посчитала Александра), а значит тут должны были быть люди! Хоть какая-то жизнь, но воздух сотрясал лишь звук их шагов, дыхание человека в маске и ее собственное, казалось, что и в самой Опере только они вдвоем. Два странных призрака, неведомым образом прикованные к стенам храма искусств и вынужденные бесцельно ходить в поисках упокоения. Алекс поежилась от этой мысли, как и от ощущения ледяной руки незнакомца. Если бы ей завязали глаза и только после этого повели, она бы посчитала, что руку сжимает настоящий вампир или призрак, неестественных холод легко преодолел белоснежную ткань его перчатки и тонкий рукав ее рубашки. Они шли, шли и шли. И этой дороги не было конца, когда в один момент раздававшиеся в дали голоса рабочих не коснулись ушей. Никогда Алекс не была рада слышать недовольные разговоры уставших работников и шушуканье молоденьких балерин. Незнакомец остановился в ту же секунду, как послышались голоса. Не хотел пересекаться с работягами? Возможно, это одно из множества чудачеств известного актера? - Дальше идите прямо, на сим я вас оставляю, - человек в маске произнес тихо, чтобы голос коснулся лишь ее ушей, Алекс кратко кивнула так же, тихо поблагодарив своего странного проводника и поспешила вперед, - Но, может быть, мы с вам еще встретимся. Алекс обернулась, но странного незнакомца уже не было… Были ли его слова лишь плодом воображения? Не стоило сейчас об этом думать… ей нужны чертежи! Вот зачем она покинула кабинет (точнее старую гримерную)! Стоило ли говорить, что изумленные лица директоров, когда архитектор появилась за их спинами с лихвой компенсировали то количество потраченных нервов от пережитых мучений? Александра из всех сил сдерживала улыбку мрачного торжества, когда тощий невысокий мужчина подпрыгнул на месте, когда почувствовал, что за его спиной вдруг кто-то появился. Его более… округлый коллега нервно промокнул салфеткой побелевшее лицо и нервно улыбнулся, стараясь сохранять доброжелательный вид, пока маленькие глазки бегали по скромной одежде нанятого архитектора, покрытого белесым слоем паутины и пыли. Молоденькие танцовщицы тихонько засмеялись и тут же покорно опустили глаза стоило директору повернуться в их сторону, темноволосая важная леди в дорогом красном платье не удостоила растрепанного мальчишку даже кратким взглядом, продолжая распеваться. Единственный кто не находил в этом что-то смешное или забавное – молодая дева самыми необыкновенными волосами, которые когда-либо видела де Буа. Кажется, именно эта леди хотела помочь поднять упавший блокнот. Блондинка с синими кончиками волос сжала руки в молитвенном жесте и рвано вздохнула, словно перед ней появился призрак, кровь схлынула с лица, если бы не глубокие темные круги под глазами, ее можно было посчитать чудесным творением из фарфора, выполненную самым талантливым мастером своего дела. Этаким ангелом, по странному течению обстоятельств, стоящему прямо тут и без своих крыльев. Это могло показаться многим стоящим тут мужчинам, особенно молодому виконту, но не Александре. Архитектор лишь мельком взглянула на бледный лик. - Ох, Александр… - Жозеф поспешно подошел к растрепанной ученице, тихо сетуя о непрезентабельном виде недостойном для отпрыска известного архитектора, мужчина снимал с растрепанной шевелюры белесые нити липкой паутины, - Не знал бы тебя, подумал, что местный призрак выбрался из своей обители, чтобы удостоить нас своим присутствием. Алекс изогнула бровь, но немой вопрос остался без ответа, директора нервно засмеялись, переглянулись между собой, их нервные улыбки сменились откровенным пренебрежением и даже омерзением, когда по бледному лицу пробежался паук, она, к чести будет сказано, оставалась весьма равнодушной к маленькому наглецу, решившему скрыться в густой шевелюре, но та лишь кратким взмахом руки отправила его в полет. Пауков леди де Буа с детства не боялась, уж кого… а маленькие создания не больше навершия булавки ей точно не причинят вреда. А иногда и выручали. Особенно когда в сезон охоты приезжали отцовские друзья вместе со своими сыновьями. Воспоминание о покрасневшем от страха и злобы графском сынишке, заставили ее слегка дернуть уголком рта, да… она с лихвой отомстила за противную жабу, засунутую ей за шиворот. Как жаль, что после этого гости от нее не отстали. Александра заставила себя взять в руки и избавиться от навязчивых воспоминаний, она пришла сюда не для праздных воспоминаний. А за чертежами. Заботливый друг и учитель подозвал к себе молодого помощника директоров – улыбчивого юношу по имени Реми, стоящего поодаль от остальных с подносом, на тонком металлическом блюде блистали под ослепительным светом ламп бокалы, наполненные светло-желтым напитком. Скорее всего шампанским… не слишком ли рано? - Вот выпей, я не представляю где ты был, но тебе стоит немного успокоиться и послушать пение великолепной Карлотты, уверен, ты еще никогда ничего подобного не слышал. О ее великолепном сопрано ходят легенды, друг мой. - Чертежи, они должны были быть у меня, - тихо прошептала Алекс, стараясь говорить так тихо, чтобы ее услышал только Жозеф, но мужчина лишь махнул рукой призывая к безмолвному восхищению великолепного сопрано примы. Александра покорно стояла без звука, зажав пальцами тоненькую ножку хрустального бокала. - Леди Карлотта, обладает невероятно сильным и восхитительным голосом, сейчас она готовится исполнить партию Маргариты, - тихо пояснил Реми, слегка наклонившись к уху архитектора в очках, располагающаяся улыбка нервно дернулась, когда он заметил сидевшего на пряди волос черного паучка, умело скрывая брезгливость, личный помощник поддел белесую липкую нить пальцами и незаметно выкинул. Александра так и не прикоснулась к шампанскому, голос примы действительно был ошеломительно сильный, настолько сильный, что от самой высокой ноты, тонкий хрусталь зазвенел и лопнул прямо в руке. Де Буа глубоко вздохнула и медленно выдохнула сквозь плотно стиснутые губы, сегодня явно был не ее день. И каково же было ее изумление, когда причина столь странного приключения… оказалась в ее комнате?! Лежала на столе так… словно всегда тут была. И если это была бы последняя странность в этом театре. Александра могла работать над чертежами днями и ночами, отвлекаясь лишь на нестерпимый голод (который зачастую давал о себе знать уже в позднее время), на любопытных танцовщиц, заглянув в комнатушку молодого француза, робкие создания, напоминающие сбившихся вместе птенцов, тихо перешептывались между собой, чтобы потом тихонечко подтолкнуть свою подружку, держащую тарелку с легким перекусом. Александра против своей воли запомнила некоторых из них. Робкая брюнетка, чаще всего стоящая с тарелкой гостинцев, Мег Жири, строгая рыжеволосая и самая старшая из них (которая чаще всего приходила, чтобы отчитать любопытных танцовщиц и забрать их обратно на репетицию) Сорелли Дюпонт, а также самая шумная, веселая и беззаботная танцовщица – самый частый гость ее кабинета – ЖаммЛуи. Частенько Жамм приходила одна, с поразительной беззаботностью и легкостью очаровательной беззаботной бабочки, она влетала в комнату архитектора, чтобы найти сбежавшего котика, которого тайком от Сорелли принесла в театр. Пропавших, действительно, чаще всего находили именно у де Буа, иногда спящих на коленях, иногда на постели (если можно старую софу нарекать столь громким титулом), которую Алекс на скорую руку заправляла пледом, а иногда и вальяжно растянувшись на плечах манекена, образовав своеобразный воротник. В минуты бесстыдного вторжения в свои покои Алекс откладывала карандаш и следила за танцовщицей, без умолку щебечущую обо всем и ни о чем на свете. В эти минуты Александра даже завидовала Жамм, быть может… если бы все было иначе, она была среди праздных беззаботных танцовщиц, делилась свежими сплетнями, мечтательно смотрела вслед молодому виконту или графу, чтобы потом надуть щеки от веселого смеха подружек. Живое воображение тотчас рисовало подобную картину: сияющие глаза зрителей, кружение по сцене столь легкое, что она сама себе бы напоминала лебединое перо, счастливая улыбка матушки и гордое лицо отца… В этот момент де Буа обрывала грезы, отмахивалась от них, словно от раздражающей мухи и продолжала работать, злясь в первую очередь на себя, что позволила глупым грезам затмить разум. Быть может отец подарит хоть один взгляд в ее сторону, если она закончит ремонт в срок и проделанная работа поразит всех, включая отца. Но не щебечущие танцовщицы, не странное внимание госпожи Кристин Даэ, которая с непостижимым упорством жаждала аудиенции с де Буа, не даже недовольный виконт Рауль де Шаньи не могли так сильно отвлекать ее от работы как… неизвестный вредитель. Как прикажете ей было реагировать, когда по прошествии долгих часов упорной работы, потраченных нервов и сил (и здоровья, подорванное зрение частенько отзывалось резью в глазах и нестерпимой болью в голове), Александра падала без сил на свою софу, чтобы на утро… найти помарки на своих же чертежах и заметках, выполненных в возмутительно глумливой форме! Незнакомец всегда подписывался как «Призрак Оперы» и оставлял рядом рисунок маски с ехидной улыбкой, словно еще в больше насмехаясь над ней. Этого Александра не могла простить, за свою относительно недолгую жизнь, она могла понять и простить многое… Но не это. Не дело, к которому она отдавалась всей душой и телом. - Может стоит прислушаться хотя бы к части замечаний этого «призрака», дорогая? – миролюбиво произнес Жозеф, внимательно вчитываясь в слова, написанные алыми чернилами, пускай этот некто поступал неэтично, излагая свою мысль подобным образом, Водремер не мог оставить без внимания столь удивительные и смелые решения их «неуловимого коллеги», сочетания стилей, цвета… если они смогут воплотить, хотя бы часть написанного, в жизнь новый зал стал бы жемчужиной Гранд Оперы! Она бы прославила своих создателей на поколения вперед. - Может, а может быть ему стоит показаться во плоти? А не трусливо писать свои желания, которые вряд ли мы сможем воплотить с отведенным временем и средствами, - Александра вздрогнула от звука собственного голоса, непривычно громкого, переполненного яростью столь сильной, что появись бы незримый критик здесь и сейчас в его голову тут же бы полетела книга. Девушка отдернула себя. Нет… это недопустимо. Она не такая! Она бы ни за что не швырнула что-то в человека, даже в труса, который смеет оставлять глумливые комментарии, прекрасно зная, что недосягаем. Де Буа сжала губы в тонкую полоску и закрыла глаза, она сделала несколько глубоких вздохов и покачала головой. Это просто усталость. Три часа сна и страх грядущего. Добрый друг безмолвно смотрел на ее, печально улыбаясь в густую бороду, он как никто другой знал о внутренних демонах юной де Буа и как тяжело ей приходилось в собственном доме. - Быть может, он тоже страшится порицания, мой добрый друг? – голос мужчины звучал ласково, окутывая девушку теплом и участием, Александра задумчиво кивнула, ее уши полыхали от стыда за подобное недостойное поведение и ужасные мысли, - Твой отец совершал не мало… ошибок, но твоя мать была прекрасной женщиной. Доброй, любящей, невероятно талантливой и милосердной. В тебе есть все это… как и живость ума моего дорогого друга. Не отворачивайся от того, кто так же скрывается в тени. Александра ответила на слова старого наставника безмолвием, Жозеф лишь похлопал ее по плечу и удалился из комнаты, чтобы распорядиться о покупке новых материалов для ремонта. Девушка скользнула тоскливым взглядом по алым заметкам и чуть наклонила голову набок, представляя себе новый зал с тем изменениями, который предлагал неизвестный цензор, если отринуть обиду и смотреть на это с холодной головой, то зал должен был выйти восхитительным, но не слишком ли перенасыщен он деталями? Быть может, стоит сделать его менее помпезным? Легко и изящно, словно балерина, балансировать между изящной лаконичностью и помпезным шиком? Новый поток мыслей захватил ее, сжав верный карандаш, Александра приступила к новому чертежу. Это было схоже с тем, что художники называют вдохновение… Изящные линии сами сходили с острия карандаша, на полях ровным подчерком велся односторонний диалог с незримым собеседником, которому Александра присвоила имя «Мой незримый цензор». С каждой новой деталью их «диалог» становился все более живым и личным, словно кто-то действительно мог оставить ответ на белоснежном пергаменте. Архитектор представляла как на подобной сцене могли разворачиваться самые горькие драмы, чувственные пьесы, как на глазах публики рождались бы бесстрашные герои и умирали подлые злодеи, ради взгляда бесподобной девы. Все это в окружении изящного светло-голубого, белоснежной кости и хрусталя, обрамленного чарующей позолоты, как по сцене из светлого дерева танцевала бы балерина. Она помнила обрывками… свою собственную мать. Не помнила лица, в доме не хранилось ее картин, не произносилось ее имя, Алекс даже не могла быть уверенной, что нежный ласковый голос, поющий ей колыбельную, не был лишь фантазией одинокого разума. Грезой о ком-то родном и любящем среди холодных отчужденных стен и не менее отчужденных обитателей. Тот легкий нежный аромат, даривший ей покой в самые тяжелые и темные времена, был ли простой игрой воображения? Александра не могла ничего сказать наверняка, она лишь помнила образ… легкий и воздушный словно невесомое лебединое перо. Комнату наполнил сладкий аромат, словно здесь жила не невзрачная архитектор в мужском наряде, а красавица-дива сродни невероятной Кристин, в чью комнату принесли множество цветов – подарков от восторженных кавалеров, жаждущих ее расположения. Едкая патока заполнила собою легкие, сжав их в новом приступе спазма, де Буа сжала на груди ткань рубашки, давясь от раздираемого кашля. Голова кружилась от приторной сладости, Алекс ослабила бинты, желая вдохнуть свежего воздуха, но бинты на груди с каждым вздохом давили все туже и туже. Мир перед глазами расплывался, мебель растекалась, пол шатался как корабль во время шторма, а стены комнаты кружились, кажется в какое-то мгновение, она смогла найти в себе силы подняться. Девушку повело в сторону, бедро обожгло от боли, а рядом послышался звук упавших книг… кажется она ударилась об тумбу… нужно выбираться от сюда! Мысль о спасительной двери лихорадочно билась в черепной коробке. Надо бежать! Плевать на свой вид, на расстегнутую рубашку и спущенные на шее бинты. Ей нужно спасаться. Пока она не задохнулась от ядовитой тошнотворной сладости. Всего лишь надо сделать несколько шагов до входной двери и выбраться, но ноги предательски заплетались, ее кидало из стороны в сторону, с грохотом упала тумбочка. Мир качнуло в сторону, утягивая обитательницу комнаты вслед за собой, плечо обожгло от боли, архитектор рвано вздохнула и вновь разразилась приступом кашля, от которого уже болела грудь. Прижавшись спиной к дверце шкафа, она жадно хватала ртом воздух, напоминая со стороны рыбу, выброшенную на берег. Невыносимая приторность скручивала внутри легкие. Комната расплывалась, мебель теряла очертания, очки слетели, догадалась молодая де Буа. Без них, она едва уступает в своей беспомощности разве что только открывшему глаза котенку, ее укачивало как по волнам, но архитектор собрала те немногие крохи сил, чтобы оттолкнуться и сделать последние шаги до двери. Александра почувствовала, как что-то опутало лодыжку, подобно змее, а затем пол заскользил, утягивая ее за собой. Мир закрутился калейдоскопом и последнее, что запомнила де Буа перед тем, как погрузиться во тьму… странная тень в зеркале. И лицо… белоснежное лицо. Игры Кристин, упрямый глупец виконт, так еще и мальчишка-архитектор, которого наняли безмозглые директора по причине громкой фамилии его отца… Эрик ненавидел. Ненавидел их всех! Ненавидел этого мальчишку с его до отвращения хорошеньким чистым личиком, которое не нужно прятать за маской. А его ум? Загнанный в рамки академических стандартов, прилежный мальчик, старающийся выслужиться ради одобрения богатенького (судя по сплетням среди танцовщиц) папеньки. Эрик ненавидел его! Ненавидел этого Алекса де Буа, ненавидел как Кристин приходит в комнату этого слащавого мальчишки и что-то рассказывает, а этот невежественный глупец смеет игнорировать Его Кристин! Эрик ненавидел так страстно, что желал растоптать его. Уничтожить. Сначала морально, превратить мальчишку в жалкое ничтожество (кем, по мнению Эрика, он и являлся), извести настолько, чтобы гость вкусил отчаяние, которое Призрак ощущал каждой клеточкой своего проклятого тела каждое мгновение своей обреченной жизни! И лишь только потом… потом бы Эрик с удовольствием помог наглецу избавиться от всех мук. Чертежи… Что у него не отнять – как подметил Эрик – это упорства и трудолюбия. Похвально. Пока Кристин тешилась иллюзией безопасности, Эрик неустанно следил за новеньким. Как мальчишка работает над чертежами днями и ночами, пока не свалится от усталости прямо на софу. Та крошечная крупица человечности, что еще теплилась в его мертвом черном сердце, замирала от восхищения. Как же Александр напоминал его самого в юные годы. Как он – Эрик – так же часами, не замечая времени, работал над очередным заказом Шаха. Как горели до тошноты одинаковые обыкновенные глаза юнца, когда его накрывало вдохновение. И как же сладостно растекалась по телу удовлетворение, когда это омерзительно очаровательное личико искажалось от недовольства при виде помарок и заметок, оставленных Призраком Оперы. Сорвавшееся обвинение в трусости стало последней каплей. Эрик терпеливо дожидался, когда молодой архитектор упадет без сознания. Потребовалось немного времени… Уж кто-кто, а Эрик умеет ждать. Покинув свое укрытие, Призрак Оперы вальяжно прошел в глубь комнаты, терпеливо дожидаясь, когда аромат благовоний утечет в коридор его обители. Юнец лежал на полу, густые волосы, едва касающиеся плеч, разметались по бледному лицу, частично сорванная рубашка обнажала перевязанные плечи и грудную клетку. Ах если бы Эрик не упивался ядовитым триумфом, а заострил свой взор на поверженной чуть дольше, быть может, он заметил в чертах лица своей жертвы больше девичьей нежности, как нервно подрагивали длинные ресницы, а бледные аккуратные слегка приоткрытые губы, имели почти кукольное очарование. Что скрывали белоснежные бинты. Но Эрик предпочел изучить новый чертеж, чтобы оставить последнее послание Призрака, которое бы нашли перепуганные работники театра, после обнаружения бездыханного тела. Беглым взглядом Эрик осмотрел новые наработки и с мрачным удовлетворением заметил, как мальчишка учел все предыдущие замечания, но попытался и внести что-то свое. Похвально… Немного жаль убивать столь трудолюбивого мальчишку ведь из него действительно мог получиться хороший архитектор, если бы его направил талантливый маэстро. Не старый глупец, за которым Алекс бегал по пятам, а к примеру… он. От этой мысли на какое-то мгновение, пребывающее в вечном плену холода, тело охватило тепло. Эрик бы раскрыл все дремлющие таланты юного де Буа, как когда-то раскрыл таланты Кристин, как из-под пера юноши рождались творения изумительной красоты. Как же жаль, что осталось юному дарованию совсем немного. Эрик провел рукой по чертежу, а затем… взгляд зацепился за то, что не должно было быть на плане. Заметки. «Вы снова останетесь недовольны, я знаю это. Мне неведомо кто вы и как попадаете в мою комнату и признаться это немного обескураживает. Находить замечания на чертеже, хранящийся в запертой комнате так странно. Многие называют Вас Призраком Оперы. Но разве призраки могут писать и оставлять замечания?» Это было похоже на письмо. Ему никогда не писали писем. Это так… странно. Так волнительно. Почерневшие от болезни пальцы чуть задрожали, Призрак вновь прошелся взглядом по строчкам, вчитываясь в каждое слово, и чем больше он читал, тем сильнее убеждался в реальности увиденного. Это был не сухой приказ на дорогом пергаменте, наполненный неприкрытыми угрозами вкупе с откровенной неприязнью, не скомканная бумага, в которую заворачивали камень, чтобы потом кинуть в чернявую голову циркового уродца. А нечто иное, незнакомое… личное. «Вы рассуждаете о темно-красном бархате, но может я смогу убедить вас выбрать другой цвет? Насыщенный темно-синий… Синяя зала, которая растворяет границы между зрителем и актерами...» - Мсье де Буа? – робкий голосок одной из труппы танцовщиц по ту сторону двери, заставил Призрака оторваться от заметок, эйфория, наполняющая бледное болезное тело мягким теплом, сменилась черным раздражением. Эти праздные бездельники смели мешать ему, пытались своими скудными умишками понять его замыслы и предотвратить их. А теперь смели отвлекать? Если бы не Кристин… и данная ей клятва… - Мсье де Буа? Вам нехорошо? Подождите! Я позову на помощь! В тот вечер… Алекс проснулась на полу с тяжелой головной болью и вяжущим привкусом на языке, дверь в ее комнату вынужденно выбили по распоряжению Реми, молодой человек рассыпался извинениями перед нанятым архитектором, но странный грохот в кабинете гостя так сильно напугал танцовщиц, что им пришлось пойти на крайние меры! Александра старалась слушать внимательно помощника директоров, но еще не оправившийся от странной неги мозг отказывался обрабатывать информацию, а произнесенные слова размывались в сознании, превращаясь в густую кашу. В тот вечер все работники театра шептались о новой попытке Призрака Оперы пустить невинную кровь и пропитать ею стены своего театра, благо… как наивно предполагали рабочие, им удалось спасти несчастного юнца. Заботливая робкая Мэг принесла бледному, еще не оправившемуся юноше чай и горячий бульон, тихо прося отдохнуть и хоть на один вечер забыть о чертежах, чернилах и цифрах. Алекс была отчасти благодарна доброй и милой танцовщице, но как бы она не желала отдохнуть, все естество начиная от кончиков волос и заканчивая костным мозгом желали продолжить изучать оставленные записи ее… незримым цензором. Кем бы он ни был… он был экстраординарной личностью. Изящный витиеватый слог, не терпящий возражений, компенсировал весьма неаккуратный подчерк, пляшущие буквы заплетались между собой, вряд ли это было сделано намеренно, но со столь трудночитаемым подчерком письмо превращалось в секретное послание, расшифровать которое подвластно не каждому, даже чернила… диковинного алого цвета. Это походило на странное заклинание, она просто не могла оторваться от послания незнакомца, выполненного в виде ответов на ее заданные в пустоту вопросы. «Поверьте, в этих стенах я всемогущ и каждое мое слово - закон»

***

После того вечера у Александры появилась своеобразна традиция – писать незримому критику. Сначала на полях чертежей и заметок, девушка оставляла их в своей комнате, отлучаясь по делам, а когда возвращалась то под черными ровными строками неизменно блестели алые свежие чернила. Сначала их переписка была сугубо деловой, но вскоре сухой деловой слог окрасился игривыми нотками, обсуждения продвигающегося ремонта разбавлялись ничем не обязывающими обсуждениями разных тем. Политика, культура, религия… личное. Неизвестный цензор производил впечатление невероятно умного человека, разностороннего и невероятно одаренного, пускай… в его тексте проскальзывали небольшие помарки. Неправильно построенное предложение или же досадные опечатки, которое можно было оправдать спешкой, директорам не очень нравилось, когда нанятый архитектор разгуливал по театру, даже с целью проверки хода работы… скорее всего это раздражало их больше всего, когда кто-то сует свой любопытный (пусть и нанятый специально для этого) в рабочий процесс. Александра ловила себя на мысли, что теперь ждет небольшой конверт, скрепленный алым сургучом с изображением улыбающейся маски, сильнее чем наставлений на ее чертежах. Глупое сердце начинало биться о грудную клетку неистово всякий раз, когда пальцы касались корпуса изящной перьевой ручки – подарка ее друга, скрывающегося в тенях. Аккуратный прямоугольный футляр, чуть длиннее ее ладони, из настоящего красного дерева выглядел настоящим произведением искусства: по бокам причудливо сплетались шипастые лозы, а на самой крышке красовался фирменный знак ее незримого друга – улыбающаяся театральная маска. Ручка, лежавшая на бархатной черной подушечке, производила неизгладимое впечатление, словно корона или волшебная драгоценность из самой Персии. Слишком дорогой подарок для такой как она… Первый в ее жизни подарок. Отец не дарил ничего, все необходимое приобретала экономка или кто-то из слуг, хотя это было их обязанностью – забота об единственном ребенке господина. Никакого порыва души, чего-то особенного сделанного по велению сердца, а не из сухого долга… Александра не могла вспомнить. «Мой дорогой друг, я знаю, как вы ревностно относитесь к нашим разговорам. Некоторые темы вы не приветствуете, оставляя их без ответа, знайте, я ценю вас и наше с вами общение, ставшее чем-то большим за эти недели, проведенные мною в Гранд Опере. Быть может, вы порвете это письмо в клочья и оставите предупреждение, не забивать голову глупостями, а сосредоточится на нашем с Вами шедевре, кои почти закончен и скоро предстанет перед публикой. Но… Молю Вас о благосклонности и милосердии, ведь за все проведенное время в Гранд Опере. Я не знаю вашего имени и лица, но знайте же, что Вы, о мой дорогой друг, стали дороги как никто другой. Мой дорогой незримый друг, быть может вам известно, что скоро в стенах Гранд Оперы пройдет бал маскарад в честь открытия Синего зала – нашего с вами триумфа. И, мой дорогой друг, я знаю, что вы будете злы на мои ничтожно-глупые мысли, но прошу сжальтесь надо мною. Ведь я трепещу от одной мысли об этом бале. И нет не от предвкушения, как вы можете подумать, а от страха. Вы все видите и все слышите в стенах Гранд Оперы, а значит до вас доходили слухи о моем отношении с отцом. Меня не волнуют слухи, ведь они так ничтожны и беспочвенны, поверьте в них нет и капли правды, но я думаю, что вы это и сами знаете. Директора пригласили моего отца, чтобы он оценил наш с вами триумф… и эта мысль заставляет мое сердце замирать от ужаса. Мой добрый друг, скрывающийся во тьме, я не в праве просить вас покинуть обитель и выйти на свет, но, если бы вы были рядом, быть может мне было бы легче пройти через Ад, который меня ожидает. Не тревожьтесь мой незримый цензор, я не прошу вас об этом, мне лишь нужно было поделиться хоть с кем-то о надвигающейся бури и о том, как мне страшно, ведь я знаю, чем она закончится. А.Б» Буря надвигалась. Она чувствовала это. Чувствовала, как электризуется воздух, как густеет, подобно липкой холодной каше. Каждый житель этого чудесного маленького мирка расцветал от предвкушения грандиозного праздника, казалось, вся жизнь завертелась вокруг грядущего торжества: бесконечные обсуждения блюд, напитков, список гостей, украшений, нарядов и музыки. Танцовщицы мечтательно вздыхали, представляя, как пригласит на танец таинственный незнакомец, чье лицо будет скрыто за маской, и они будут кружиться всю ночь, пока ноги не устанут, а мир не закружится перед глазами в причудливом калейдоскопе, более прожжённые жизнью примы снисходительно улыбались, но тоже не могли устоять перед пленительными чарами грядущего торжества, дающее столь желанную свободу от ярлыков и рамок устоявшегося положения. Даже простая танцовщица может на этом балу вести себя на равных с графом или виконтом, пока их лица скрывают маски. Простые работяги посмеивались и с наивных молоденьких девушек, и с прим, нет ничего более радостного чем устроится удобно в подсобках и, откупорив пару бутылок дорогого вина, предусмотрительно припрятанного заранее, распить его в тесной честной компании, пока директора строят из себя настоящих ценителей искусств в надежде найти нового спонсора. И только Александра чувствовала, как с каждым прожитым днем на ее шее сильнее сжималось невидимое лассо, как длинные черные когти раздирали грудь, заставляя смиренно, подобно преступнику перед казнью, отсчитывать ускользающие минуты перед неизбежным. Грядет буря, страшная, черная, сносящая все на своем пути… и неизвестно сможет ли она выстоять. Схватит ли сил пережить ее. Что скажет отец, когда увидит Синий зал? Произнесет ли он хоть что-то ей самой или оставит, как всегда, без внимания? Проигнорировав сам факт ее существования, как это было в детстве? Директора поздравляли их, восхищались работой невероятного Жозефа Водремера и его юного помощника, пускай Огюст всякий раз поправлял директоров, напоминая, что работа была выполнена по чертежам именного Александра, мужчины предпочитали игнорировать слова наставника, отвечая на замечания легкими улыбками и предложением наполнить бокал в их честь. - Позвольте спросить, Александр, что у вас за костюм? Нет ни маски, скрывающей ваше лицо, а наряд не выражает ничего этакого… кем вы нарядились? – произнес мсье Моншармен, пока Жозеф был занят разговором с его коллегой, Алекс поправила на носу очки, действительно на ней был лишь обычный деловой костюм, пускай и новый, цилиндр и белоснежные перчатки – ничего выдающегося. - Даже ваш учитель скрыл лицо под маской, господин Жозеф, почему ваш ученик решил проигнорировать маскарад? - Мсье Моншармен, а почему вы решили, что Александр не в костюме? – таинственно улыбнулся в бороду добрый старый друг, - Маска моего ученика настолько искусна, что на первый взгляд может показаться, что ее нет. - Да и на второй и третий, господин Жозеф, потому что ее действительно нет! Это какой-то розыгрыш? Тонкая сатира? – всплеснул руками Моншармен, большая голова на тонкой шее, напомнили Алекс петуха, такого же крикливого взбалмошного и цветастого, и такого же пустозвонного, девушка прикрыла рукой губы, чтобы господин Моншармен ни в коем случае не увидел, как варварски желают исказиться ее губы улыбке, едва сдерживая приступ беззвучного смеха. Глаза покорно опустились в пол, но в следующую секунду распахнулись от смутно-знакомого чувства… Чувства… словно ее проткнули насквозь булавкой, как это делают с особо-красивыми бабочками. Белоснежный платок, повязанный вокруг шеи, начал сдавливать ее, мешая вдохнуть живительного воздуха, девушка смотрела по сторонам, в надежде найти источник, как среди толпы праздных людей она увидела его. Человек, на протяжении всей ее относительно непродолжительной жизни который, соизволил взглянуть на нее лишь пару раз, а произнести что-то лично и то меньше, да и самое долгое его обращение было во время наказания за провинность. Тот, в чьем имении она впервые сделала вдох и увидела мир, но не получила ничего кроме холода, пыльного чердака, служившего своеобразным убежищем и следов собачьих следов на щиколотке левой ноги. Тот, кто подарил жизнь – ее собственный отец. Музыка исчезла, пропали вкусы и запахи, лишь, казалось бы, позабытый, холод, запах старой пыли, кровь шумела в ушах, ноги приросли к полу, но как же ей хотелось сейчас убежать как можно дальше, скрыть лицо под маской и раствориться в праздной веселящейся толпе. Но с другой стороны… в сердце теплился крошечный огонек надежды, что сейчас все будет по-другому. Вот она – воплощение отцовской мечты. Архитектор Александр де Буа, наследник, примерный ребенок, тот чьей работой восхищаются, обсуждают и пьют за грандиозный труд. В честь чьего труда посвящен этот праздник! Тот робкий еще не угасший огонек молил человека, стоящего неподалеку от них подойти и поздравить ее. Ей хотелось закричать, пускай это будет вопреки всем урокам этикета, пускай она будет выглядеть как базарная зазывала, лишь бы единственный родной человек в этом мире подошел к ней и впервые произнес слова похвалы. Алекс не просила большего, лишь немного теплых слов, но с каждым ударом сердца огонек надежды гас под холодом отчужденности. - Ах, господин де Буа! - словно под водой она слышала, как директора обращались к ее отцу, задавали какие-то вопросы, как старый добрый учитель Жозеф приветственно приподнял бокал другу и поспешил к нему, не заметив, как в отчаянном жесте за его рукой потянулась ученица, безмолвно умоляющая не оставлять ее сейчас. Не забывать… Но пальцы сжали лишь пустоту, а рука безвольно опустилась. Директора, учитель и отец обсуждали ее триумф, отец восславлял титанический труд Водремера, а что учитель? Он лишь смеялся в густую белоснежную бороду, словно это он провел бессонные ночи за чертежами, словно не он буквально минуту назад говорил, что это заслуга его ученика? Она задыхалась. Свет бил по глазам, хмельной раздавался отовсюду, он резонировал от стен, бил набатом словно похоронный звон, белоснежный платок сжимался сильнее, словно удавка. Ей срочно нужен был воздух и тишина. Темнота. Спасительная темнота. Не помня себя, Александра развернулась на каблуках, в отчаянной попытке сбежать, но стоило сделать шаг как руку немилостиво сжали и повернули к себе, раскрасневшееся одутловатое лицо скрывала пестрая полумаска хмельное дыхание вызвало лишь тошноту, незнакомец говорил что-то громко, смеялся от своих же шуток. Александра медленно кивнула, губы исказились в кривой нервной улыбке, она выскользнула из рук незнакомца, стоило официанту с дорогим алкоголем предложить гостям бокал. Она шла, не разбирая дороги, мечтая лишь дойти до своего кабинета и запереться в нем, чтобы остаться в компании своего безмолвного товарища-манекена. Стук каблуков – последняя крошечная ниточка ускользающего сознания. Мир перед глазами плыл, воздух был слишком тяжел от испарений алкоголя, потных тел, тяжелых духов и свечей, мимо пробежала молодая пара, Алекс успела повернуть голову в их сторону, отрешенно подмечая, что такие чудесные волосы могут быть только у Кристин Дае, как каблук предательски соскользнул с гладкой мраморной ступеньки. Но вместо обжигающе-болезненным объятиям холодного мрамора ее встретила мягкость мехового воротника, мужчина, что шел за молодой парой замер на месте, не в силах оттолкнуть упавшего на него растяпу, за что Александра была благодарна. Локоть пронзило холодом, у незнакомца была до ужаса ледяная рука, но сейчас… это было сродни свежему лесному воздуху после грозы. Ледяного прикосновения хватило на один миг ясности, чтобы она смогла найти в себе силы поднять глаза и встретиться лицом со знакомой белоснежной маской. Одурманенное смрадом торжества и раздираемое внутренними демонами сознание смогло помочь вспомнить, точно они уже виделись. Это тот самый таинственный господин, выведший ее из подсобный тоннелей оперы. - Помогите, - мольба вырвалась быстрее, чем она успела понять, что тихий шепот не был игрой воспаленного воображения, Александра сжала ткань старого пальто в отчаянии, словно мужчина собирался оттолкнуть ее как что-то мерзкое, - Прошу вас. Сияющие желтым глаза распахнулись от удивления, незнакомец повернул голову вслед убегающей парочке, с досадой отмечая, что позволил им убежать слишком далеко, а затем вновь посмотрел на нее. Жалобный стон вырвался из ее груди, стоило ледяным пальцам разжать локоть, ноги слабели, до недавнего времени твердый нерушимый мрамор стал невероятно шатким, словно она шла по зыбучим пескам, о которых читала тайком в отцовской книге в одну из темных ночей. Ледяные пальцы коснулись талии, цепко сжав, как в прошлый раз незнакомец вел ее через лабиринт тел, грубо отталкивая от себя всякого кто смел приблизиться к ним слишком близко, совсем близко затявкала собака, решившая обнюхать странную парочку, и это стало последней каплей. Александра не помнила, как они покинули шумную залу, она помнила лишь крик, музыка исказилась, как и шум толпы, в ушах зазвучал мерзкий смех и лай собак. «Поймайте! Давайте ловите! Ныкается в стенах как крыса, давайте поймаем крысу!» крики детей звучали в ее голове. Откуда на балу дети? Откуда они знают про «крысу»? Она уже давно не прячется на чердаке… Собачий визг заставил голоса стихнуть. Но через несколько секунд им в след послышались бранные речи и озлобленные голоса, словно кто-то ругал посмевших сбежать со столь прекрасного маскарада. Удушливые ароматы и надоедливая музыка остались где-то далеко позади, но Александра продолжала сжимать ткань черного пальто так отчаянно, словно если хоть на секунду разожмет пальцы, то незнакомец так же покинет ее, как и все остальные. - Не оставляйте меня… пожалуйста… - голос снизился до привычного бессвязного шепота, Александра не помнила дороги, по которой они шли, лишь в какой-то момент уставшей ускользающей мыслью поняла, что они вновь бредут по рабочим коридорам, мимо старых декораций и манекенов с покрытыми толстым слоем пыли костюмами. Обжигающе-ледяная рука на талии сжалась чуть сильнее, как бы безмолвно отвечая на ее мольбу – «если Александра де Буа так сильно желает этого – он не оставит». Вскоре, когда ноги от усталости начали заплетаться друг от друга, а паника осталась далеко позади, оставив после себя невыносимую тяжесть в затылке и ужасное чувство тошноты, ее привели в скромно обставленную, но не лишенную своеобразного очарования комнатку. Если бы не сжимающая голову, в металлическом обруче, боль и опустошение, архитектор бы заинтересовалась убранством, но сейчас единственное на что она была способна – лишь мазнуть равнодушным взглядом по книжному шкафу из темного дерева, какой-то отрешенной уставшей мыслью отмечая количество книг. Стены раскачивались как деревья на ветру, половицы плыли и расползались, заставляя желудок сильнее свернуться от новых спазмов тошноты. Девушка закрыла глаза, в слабой надежде хоть тьмой успокоить бурю внутри нее, жесткий мех воротника больно покалывал щеку, этот запах старой, пролежавшей долгие годы в пыльной кладовой, шерсти… дарил успокоение. Почти так же пахло старое пальто, которое она, будучи еще ребенком, нашла на чердаке отцовского имения, то самое старое, поеденное в некоторых местах молью пальто с оторванными пуговицами, затертым рукавом и дырявым карманом всегда согревало холодными ночами, когда Александра пряталась от отцовский гостей, имевших традицию приезжать каждую осень, точнее от сыновей друзей ее отца, желающих познакомить девочку поближе с охотничьими псами. Как сейчас девушка помнила эти горящие глаза, белоснежные острые клыки и обжигающее дыхание, словно они были не простыми собаками, а гончими из ада, как верные псы, охотливые до внимания и похвалы за хорошо выполненный приказ, бежали по ее следу, пытаясь найти беглянку и силой вытащить из своей норы. Среди обрывочных воспоминаний лиц мальчишек, искаженных злорадным смехом и предвкушением славной охоты… - Ты дрожишь, - отстраненный голос незнакомца заставил ее вынырнуть из вязкого черного болота воспоминаний, в ушах все еще стоял странный коктейль из смеха мальчишек, лая псов, но лицезрение белоснежной маски из тонкого фарфора успокаивало, через прорези на нее взирали сияющие желтые глаза… словно у оборотня. Алекс завороженно кивнула, не совсем понимая с чем соглашается? Со словами странного человека? Со своими внутренними демонами? А может быть со словами странного мальчика из видений прошлого, которого (как она считала) никогда не существовало. «Зачем этим псам жить? В их жизни нет никакого смысла» - Сядь, ты дрожишь так, словно я увел тебя не с бала, а с собственной казни. - Для меня это оно и есть, - Александра не помнила, как опустилась на мягкую софу, ее бок все еще хранил обжигающий холод пальцев мужчины, словно он до сих пор держал за талию, но незнакомец прошел в глубь комнаты ко шкафчику с глухими дверцами, он простоял несколько секунд, словно взвешивая и обдумывая нечто очень сложное. Едва слышимый скрип оповестил об окончании его мысленных «метаний»… - Выпей, тебе стоит расслабиться. Пришлось несколько раз моргнуть, чтобы смахнуть с себя снова накатывающую сонную негу, архитектор нерешительно протянула руку и коснулась тонкой ножки изящного бокала, алая жидкость переливалась от света свечей, подобно огромному рубину. - Это просто вино, я бы хотел, чтобы мой гость чувствовал себя как дома, - за маской послышалась усмешка, но она была так измождена, что просто не обратила на это внимание, где-то в глубинах уставшего рассудка что-то кричало и молило не пить странное вино, которое ей предложил незнакомец (особенно такой пугающий), но девушка лишь обхватила тонкое стекло двумя руками, словно алая жидкость источала столь необходимое ей тепло и медленно выпила все до капли. Тело накрыло обжигающей волной, словно на нее набросили теплое одеяло и заставили сесть у горящего камина, ужасно давящий на грудь костюм становился невыносимо узким и душным, Алекс поспешно поставила бокал на стол и попыталась развязать галстук-бабочку. - Лучше? - Благодарю вас… в который раз вы… помогаете мне найти нужную дорогу… словно… А-ангел-хранитель? – она потянула на себя черную полоску ткани, затем дрожащими непослушными пальцами попыталась расстегнуть пуговицу. Ей это удалось лишь с третьей попытки. Незнакомец молчал, будь ее разум не одурманен крепким напитком, Алекс бы спохватилась, что по забывчивости начала говорить намного громче и четче, не приглушая своей голос шепотом, она бы заметила, как вздрогнул незнакомец и отшатнулся от нее, словно сидящая перед ним вдруг захотела швырнуть бокалом или сделать что-то еще. Единственное, что волновало ее сейчас – удушливые бинты, которые Александра попыталась развязать, но аккуратный узел лучше любого постового ревностно соблюдал свои обязанности и не желал обнажать тонкую девичью шею, подтверждая закрадывающиеся подозрения хозяина комнаты. - Н… не может быть. Ты не можешь… — это походило на очередную насмешку судьбы, ужасную ироничную шутку, от которой хотелось кричать и биться в истерике. Сидящий перед ним молодой архитектор, которого он сначала жаждал растоптать и уничтожить, но по какой-то совсем непонятной причине ставший для него кем-то вроде друга, пускай и такого своеобразного, вовсе не молодой парень со смазливеньким лицом. Эрик рвано вздохнул, действительно… губы были слишком пухлые и аккуратные, глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, слишком длинными для мальчишки, аккуратные миниатюрные руки, сжимавшие ручку, которую он сам сконструировал… а эти волосы? Да, пускай они были сострижены, но… Мужчина не мог поверить в это. Она не должна быть девушкой! Нет! В его жизни лишь одна девушка, занимающая все место в мертвом черном сердце. Дорогая Кристин, которая посмела сбежать от него с этим пустоголовым виконтом. Было ли это проведением? Знаком судьбы, когда буквально ему в руки упал архитектор с отчаянной мольбой о помощи. Было ли это знаком? Долгожданным подарком за все годы его мучений? Нет! Его сердце отдано Кристин… - Ммм? – Александра облегченно выдохнула, когда сжимающие ее бинты, наконец покинули шею, и подняла затуманенный взор на хозяина комнаты.

Александ де Буа. Алекс… Александра.

Почему сейчас, пускай и мысленное, произношение имени бывшего врага обжигало огнем проклятое тело? Она была пьяна, терпкое вино насытило бледные щеки очаровательным оттенком алой розы, Александра выглядела еще более беззащитной, чем на злополучной лестнице, пускай не молила о помощи, а лишь устало улыбалась. Расслабляющая блаженная нега обманчиво ласково отвлекала уставший от бесконечного «маскарада» разум от осознания своей чудовищной ошибки. Эрик не сомневался, как только последние пары алкоголя покинут ее тело, девушка будет умолять сохранить ее тайну в секрете, но это будет утром с первыми лучами солнца, а сейчас… на диване сидит очаровательное уставшее существо с растрепанными волосами и мутными глазами. - Почему ты… хотела сбежать? – ему катастрофически хотелось отвлечься, сменить тему на что-то иное, чтобы хоть на мгновение позабыть о внезапном открытии и успокоить обезумевший разум. - Мой отец… - Александра вновь задрожала, сжалась подобно маленькой девочке, ожидавшей удара или бранных слов в свой адрес, голос вновь снизился до едва различимого шепота. Эрик помнил, пускай он и уделил приглашенному архитектору (по печальному стечению обстоятельств являющемуся ее отцом) лишь жалкий миг своего драгоценного внимания, когда уводил перепуганную особу подальше от зала. Этот строгий взгляд, наполненный столь знакомым сочетанием недовольства и пренебрежения, едва ли старательно завуалированной ненавистью к тому, что он обязан (как родитель) любить. Да… этот взгляд Эрик прекрасно знал. Ведь он сам чувствовал на себе. Со стороны своей обожаемой матери. Но что же было не так в сидящей перед ним девушкой? Ее лицо было чистым и аккуратным с тонким чуть вздернутым носом, зубы скрыты за впалыми щеками, тонкие ручки, не обезображенные болезнью, а глаза одинакового размера. Алекс… Александра выглядела нормально, в ней не было и сотой доли того уродства каким был обезображен он. - Сколько я себя помню… он никогда не разговаривал со мной… кроме тех моментов, когда… - Алекс зажмурилась и качнула головой, стараясь отогнать от себя воспоминания, - Он хотел сына – наследника и продолжателя семейного дела. Но моя матушка родила меня… бесполезную девчонку, которая ни на что не способна, - губы исказились в слабой усмешке, - Я так хотела доказать ему, что я… чего-то стою… чтобы вновь получить упрек в свою сторону. - По крайней мере у тебя есть лицо, которое может понравиться другим, - его вновь обуял гнев, почти соизмеримый с тем, что охватило его в тот злополучный день. Девчонка имеет привлекательное личико, которое понравилось бы другим, в то время как его… мир не примет даже если он скроет свое лицо под маской. И она еще смеет строить из себя мученицу? - Это поэтому вы носите маску? – взгляд гостьи медленно скользнул по белоснежной маске, до тошноты ровные притягательные глаза (ни в коме случае не сравнимые с глазами Его Кристин) помутневшие от хмеля приковывали к себе. Встав с насиженного места, Алекс сняла с себя пиджак, она потянулась к ближайшему стулу, чтобы повесить верхнюю одежду на спинку, но качнулась вперед, едва удержав равновесие, и разжала пальцы быстрее чем успела приблизиться к желанной мебели. Черная ткань мягко упала на пол, но девушка не спешила поднимать дорогую вещь. Александра замерла без движения, словно ее опутали чарами, и непонимающе прожигала взглядом предателя стула, который посмел так нагло отдалиться от ее рук. - Когда вы вели меня сюда, я чувствовала, как холодны ваши руки, могу ли я взглянуть на них? - Ты хочешь взглянуть на руки чудовища? На руки столь отвратительные, что родная мать запрещала касаться себя и жестоко била даже за малейшую попытку приблизиться к ней? – внутри Эрика разразилась настоящая буря, он метался между желанием сорвать с себя белоснежные перчатки и показать свои обезображенные черные руки и отказать гостье в столь дерзкой просьбе чисто из принципа. Он не цирковой уродец, чтобы его рассматривать как диковинку на выставке… Уже нет! Но девушка ужасала своим спокойствием, позабыв о пиджаке, лежащем неаккуратной кучкой возле ног, гостья выпрямилась и сократила между ними расстояние с такой поразительной легкостью, словно ядовитые от горечи слова пролетели мимо ее хорошенькой пустой головы. Эрик должен был отойти, оттолкнуть… Ударить! Но ноги отказывались двигаться, руки безвольно лежали вдоль тела, чуть подрагивая от странного… вожделения? Какая-то крохотная часть его личности отчаянно желала этого, желала, чтобы кто-то прикоснулся к нему по собственной воле. Эрик чувствовал себя обращенным в камень под взглядом Медузы Горгоны в мужском костюме, он жадно рассматривал отрешенно-спокойное выражение лица нетрезвой гостьи, стоящей непривычно близко. Александра взяла его руку в свои, игнорируя тихий, почти умоляющий призыв остановиться, лишь бросила удивленный взгляд на лицо, сокрытое под маской. На очаровательном личике мелькнула тень сомнения, но хмель сразу же отогнал прочь. Архитектор аккуратно потянула за белоснежную ткань перчаток, до боли медленно обнажая болезненного вида кожу с черными пятнами. Это было похоже на извращенную чудовищную пытку. Эрик зажмурился, как в детстве ожидая услышать крик ужаса или снова увидеть отвращение, он ждал этого… ждал и не смел открыть глаза, даже когда по его ладони почти невесомо прошлись мягкими здоровыми подушечками пальцев. - А…Ах? - Это… похоже на об… - де Буа запнулась, недовольно нахмурив брови, она снова попыталась произнести нужно слово, но язык упрямо коверкал его, - Обмо…ржение… Ммм, - аккуратные ровные губы надулись, девушку слегка качнуло в сторону, но она устояла на нога, - В… в лечебнице где я ра-работала, приходилось с таким сталкиваться… зимой. - Хах, ты работала в лечебнице? – Эрик стоял и смотрел на нее, на раскрасневшиеся от алкоголя щеки гостьи, очаровательно надутые от недовольства губы и покрытые мутной пленкой глаза, которые силились рассмотреть его изуродованные руки. Александра медленно наклонила голову в другую сторону и снова качнулась на каблуках, она силилась вспомнить слова, произносимые врачами, пока медсестры ухаживали за больными. Точнее оказывали скудные попытки. Пускай разум окутывал непроглядный туман, она даже в таком состоянии помнила самый ужасный и врезавшийся в память случай ее работы в убогом подобии лечебницы. - М-м-м, я сбежала из дома, когда мне… было четырнадцать? – Александра подняла голову и посмотрела на белоснежный фарфоровый лик, словно собеседник лучше знал ее историю, нахмурившись (и вновь по-детски надув губы, как отметил про себя Эрик) молодая де Буа качнула собственным мыслям и вновь пошатнулась, на сей раз ноги совершенно отказались держать собственную хозяйку и Александра едва не упала на собеседника. - Вино оказалось слишком крепким для тебя. Тебе лучше присесть, пока совсем не свалилась с ног. - Возможно… я редко пью вино, оно ду…манит? – опустившись на софу, девушка пригладила ткань брюк и снова посмотрела на собеседника, - Да четырнадцать, отец обещал отдать меня в Святую школу из-за того, что я отравила охотничьих собак… - Ты это сделала? – Эрик удивленно приподнял бровь, не веря в услышанное, за все то время, что он наблюдал за… ней, он видел до скрипа в зубах заботливого молодого архитектора, который готов разделить обед даже с пробегающей мимо мышью… А как она любила гладить кошек. Александра отрицательно замотала головой с такой силой, что несколько прядей волос прилипли ко влажному от пота, после долгой прогулки и всех переживаний, лицу. - Нееет, я… я не помню, я помню, что когда зашла они уж…уже были отравлены, но отец обвинил м…меня. - Так проще. На неугодных намного проще сбросить всю вину, - мужчина понимающе качнул головой и позволил себе аккуратно убрать прядь волос с ее лица, ожидая как гостья отшатнется в ужасе, но юная де Буа лишь моргнула, позволяя сделать задуманное. Он не мог не отметить насколько нежна и приятна на ощупь была эта бледно-розовая кожа, окрашенная ярким алым цветом румян... Была ли так же нежна его прекрасная Кристин? - Он кричал и грозился отправить меня, а я взяла и… и сбежала! Чтобы устроиться в академию, - Алекс тяжко вздохнула, опечаленно опустив плечи, ее снова поглощал омут переживаний от сегодняшнего вечера, а разморенное алкоголем сознание с готовностью напомнило о пропитанном отвращении лице родителя, стоило их взглядам пересечься, - Я… устроилась на работу, чтобы собрать деньги для учебы и ухаживала за больными нищими и пьяницами. Однажды нам привезли мужчину, которому собака разодрала лицо, и он всю ночь пролежал на холодном снегу. У него не осталось почти всей левой щеки и пальцы ног были черными! – девушка вновь посмотрела на руки собеседница и аккуратно взяла их в свои, не заметив, как мужские ладони тут же вздрогнули от прикосновения. - Он едва мог ходить, а… а вы писали мне и… правили чертежи, даже правили макет! Как жаль, что наша совместная работа закончилась так скоро и мне нужно будет покинуть стены театра, – она перевела взгляд на него и Эрик позабыл как надо дышать, во взгляде огромных очаровательных глаз, покрытых блеклой пленкой, не было ничего кроме чистейшего, словно родниковая вода, восхищения. Ни капли страха, ненависти, смотрела ли раз на него с таким же восхищением Кристин? От этой мысли ему стало плохо… сидя сейчас с девушкой, которую всем своим естеством желая уничтожить, он позабыл о любви всей своей жизни, столь вероломно и жестоко сбежавшую с другим… Могло ли это быть равноценной изменой? Если Кристин смеет отдавать часть своего сердца этому ничтожному Виконту, мог ли он иметь счастье от общения с молодой девушкой по имени Александра де Буа? А будет ли она так же мила и учтива с ним после того, как флер от вина развеется? Эрика страшила и будоражила одновременна эта мысль, заставляя холодную проклятую кровь закипать от неизвестного ранее чувства. - Не тревожься друг мой, в этом старом театре всегда найдется работа для талантливого архитектора. Этим пустоголовым кретинам, нагло считающим, что они хозяева оперы стоит напомнить, что и другие залы требуют ремонта, а пока отдыхай мой друг… Ты еще не скоро покинешь стены этого театра. Я этого не допущу.