* * *
День Святого Валентина — самый глупый праздник, который только придумали люди. Он никакой не "праздник" и только опускает настроение ниже плинтуса. В праздник положено радоваться и отдыхать, а не мучить себя — размышлениями, а других людей — скудным изложением их вслух. С изложением мыслей вслух особенно заметна проблема. Чжоу моргает, и ее глаза начинают подозрительно блестеть. — Сложно? — повторяет она. — Сложно, — Гарри разводит руками. — Не знаю. Некомфортно. Странно. Как-то не так. Чжоу прикрывает глаза, глубоко вздыхая, и прикусывает губу. Кивает, неловко поправляет волосы и выдавливает улыбку. — Ну, тогда я пойду? Шуршание цветов, падающих в мусорку, заглушает всхлип. Гарри думает, что цветы — это еще ничего (хоть их и пришлось украсть из теплицы Стебель), Чжоу могла и полноценную истерику закатить. С нее-то станется... — И я не люблю такие конфеты, спасибо. — Она пихает коробку ему обратно в руки и бодро разворачивается на каблуках. Гарри идет в "Три метлы", потому что там тепло, спокойно и Гермиона. Или потому что там Гермиона, спокойно и тепло. В любом порядке, неважно. (Хотя второй вариант, скорее всего, более верен.) Гермиона внимательно разглядывает его, мягко улыбается и подвигает свое сливочное пиво: — Я еще закажу, — и вспархивает со стула. Кончики ее волос прыгают по плечам, и Гарри думает, что с Гермионой все эти проблемы с истериками и цветами кажутся совсем глупыми. Он так и говорит, когда она возвращается, и Гермиона улыбается. — Поэтому мы и дружим, так? Потому что хорошо умеем друг друга отвлекать и понимаем, что важно, а что нет. Гарри пожимает плечами. Наверное, поэтому, да. С ней легко. И более комфортно. И не странно. Наверное, дружат, да. — Наверное, — произносит он вслух, предпочитая не выбирать ни одну из версий. — А почему ты одна в день всех влюбленных? Гермиона хмыкает. — Я не одна, — она показывает сначала на какую-то книжонку (кто бы сомневался), а затем на самого Гарри. И как он должен это воспринимать? — Ты любишь конфеты, Гермиона?* * *
За какими-то бессмысленными, но греющими душу разговорами про конфеты они забывают и уносят коробку с собой, когда возвращаются в замок. Уже темнеет, и за Хогвартсом мутно белеет в легких облаках луна. — Красиво, — говорит Гермиона, подняв голову и рассматривая очертания замка и светящиеся окна. — Ага, — невнятно отвечает Гарри, пытаясь разглядеть отблески этих огоньков в ее глазах. В гостиной почти никого нет, и Гарри с чувством удовлетворения падает на диван перед камином. Можно еще немного отдохнуть... Гермиона садится рядом, откидывается на спинку и ненадолго закрывает глаза. — Глупости все это, — говорит вдруг она. — Что? — переспрашивает Гарри. — Все. — Открыв глаза, Гермиона обводит рукой гостиную и переводит взгляд на Гарри. — Сегодня — глупости. Все разбежались отмечать "день всех влюбленных", — она обозначает в воздухе кавычки. — В остальные дни чувства ведь не пропадают... но проводить время вместе не особо принято. — Мы живем в школе, — напоминает Гарри, — хочешь или не хочешь, все всегда вместе. — Ты понял, что я имею в виду, — нетерпеливо произносит Гермиона, поводя плечами. — Вот смотри, сейчас мы тут сидим... и они тут сидят, — она кивает на парочку первокурсников, увлеченно рассматривающих что-то в углу, — но неважно. Сейчас мы сидим и разговариваем, а обычно что? Сплошные ворчания и жалобы из-за уроков, планы по спасению мира... Это тоже важно, — поспешно вставляет она, не дав Гарри даже изобразить намек на несогласие, — но все равно. Обычно все не так. Гермиона замечательная, думает Гарри. — Будешь конфеты? — предлагает он вслух. — Меняешь тему? — Гермиона щурится с вызовом, и Гарри вздыхает. — Просто спрашиваю, будешь ли ты конфеты. — Коробка оказывается немного сдавленной, и несколько конфет прилипли друг к другу и подтаяли. — Ты права, конечно, но просто... — он запинается, пытается сформулировать в голове мысль, но потом сдается. — Просто без толку об этом говорить, если ничего не изменится. — Но мы сами решаем, изменится или нет, — упрямо произносит Гермиона и сосредоточенно хмурит лицо, пытаясь разделить конфеты и не испачкать руки. — Можно, например, каждый вечер... ну или не каждый, ладно... что-нибудь вот так просто делать. Без всей этой бытовухи. — Мы втроем каждый день что-нибудь делаем, — говорит Гарри, — но это совсем обычное. Гермиона отмахивается. — Я имела в виду — без Рона. — Она надкусывает конфету и явно смущается, когда Гарри бросает на нее пристальный взгляд. — Что? Это было бы... здорово. Приятно. — Было бы, — кивает Гарри. — Да, хорошая идея. — Правда, ты прав, что-нибудь необычное еще надо придумать. Гарри кивает. Придумать. Он кое-что придумал. — Гарри? Он наклоняет голову и целует ее. Гермиона на мгновение замирает, но затем приоткрывает губы, отвечая. Когда Гарри отстраняется, она моргает. У Гарри екает в сердце, но она легонько улыбается. — Да, как вариант, — и тянется за еще одной конфетой. Когда приходит Рон, коробка уже пуста, и он обиженно хлопает по ней, сминая. — Нет бы меня дождаться, — ворчит он и плюхается на кресло напротив. Потягивается, кладет ногу на ногу и, зевнув, мимоходом заявляет: — Гарри, ты немного... в шоколаде. Гарри бросает обвиняющий взгляд на Гермиону, а она только пожимает плечами. — Ты забавно выглядел так, я решила не говорить. Ничего страшного ведь не произошло? Гарри неловко вытирает рот, подавляя смешок. Глаза Гермионы светятся, и он не удерживается: — Я теперь затаю на тебя смертельную обиду. Сложно было сказать? Гермиона закатывает глаза: — Глупости какие. Гарри смеется. Все очень просто.