Хобби

— «Твои воспоминания тебя погубят», — так сказала мне та Незнакомка. Просто окликнула меня и сказала, глядя в глаза. Я не знаю, что толкнуло ее на этот шаг — во всех смыслах этого слова. Помнится, это было в феврале. Вполне возможно, что она была не в себе, как и многие люди под конец зимы. Зимой все немного странные, собственно, как и в остальные времена года. Я не сильно удивился подобному жесту, но запомнил его, как запоминают любые подобные фразы, застигнувшие слушателя врасплох, тем более, что я не был знаком с говорившей, но образ ее глубоко отпечатался в моей памяти. Вспоминая теперь это выражение, я невольно соглашаюсь с Незнакомкой: я действительно довольно много помню. Не все мои воспоминания я мог бы назвать полезными, нужными, важными, реальными, да и вообще, своими, но накопленное мною их количество — как жировая прослойка защищает меня от людского холода. Да, именно так я думал, когда начал собирать воспоминания — свои, чужие, книжные и т.д. Я тщательно сортировал их, раскладывал по полочкам в глубине своего Сознания и любил, как если б то были книги, иногда доставать и перечитывать их. Там были и раритетные издания — в дорогих переплетах; мои личные — тоже довольно ценные, хотя среди них и попадались обычные десятитипенсовые книжонки, мелочь для журнального столика. Несколько ценных — моих и украденных — вещей, о которых я должен был обязательно помнить, например, рассказы матери. От отца досталось только несколько вырванных страниц — он не любил вспоминать что бы то ни было. И дальше огромные стеллажи, заставленные маленькими, большими, запыленными или регулярно перечитываемыми книгами Памяти. Знаете, мне было намного легче представлять себе сбор воспоминаний именно так. В анкетах, в графе «Хобби» я всегда писал «Коллекционирование», за что прослыл шутником/дураком — никто так и не увидел моей коллекции. Меня это не волновало. Хотя, однажды, всего однажды, я был готов отдать все что угодно, чтобы показать свою коллекцию во всем ее великолепии. Я даже заново рассортировал все, приготовил несколько вступительных слов, поставил еще одно кресло в читательском зале, но как-то не получилось. Листок с приготовленной речью, теперь, кажется, вложен как закладка в одну из книг. Почему не получилось? Она тоже была коллекционером, но несколько другого плана, что ли. Ей моя коллекция была неинтересна. Она даже почти уговорила меня расстаться с моим богатством, оставив лишь семейные и личные — как у всех. Но что тогда бы отличало меня? Так я и сказал ей, но она не слушала меня. Жаннет никого никогда не слушала. Красивая такая: рыжие локоны, бледная кожа, ярко-зеленые, ведьминские глаза. Яркая и спокойная, она была похожа на тех полубогинь древних мифов. Я помню, я читал. Помнится, она много смеялась, но я иногда упрекал ее за это — смеялась она зло, во всяком случае, надо мной. Мы совершенно спокойно могли бы ужиться вместе, прими она мою страсть. Я ведь принял ее, даже помогал ей: она собирала чувства. Точно так же, как люди коллекционируют цветы — под стеклом, с тонкой бумажкой под рамкой, где написано название по латыни. А потом она вешала эти рамочки на стены своей души, украшая ее хоть чем-то, пусть не своим. И ведь я любил ее, заметьте! Снаружи такую яркую, сочную, а внутри почти что сухую — из-за всех этих искусственно иссушенных чувств и эмоций. Вот как-то так я бы ее описал, Доктор. — А себя бы Вы как описали? — спросил пожилой мужчина, в очках и белом, немного затертом от постоянной носки, халате. — Ваша внешность, привычки? Молодой человек, сидящий напротив, несколько задумался, коснулся лба кончиком пальца, зажмурился, будто вспоминая что-то, и, открыв глаза, произнес: — Внешность? Доктор, могу сообщить разве что такой курьез — мне постоянно приходится укладывать волосы — они слишком сильно вьются, а рыжие курчавые волосы — это несколько забавно, на мой взгляд, так? — Он улыбался, накручивая на палец абсолютно прямую светло-русую прядь волос. — Больше привычек я за собой не замечаю, так сказать, единственно полезная привычка — не иметь привычек вовсе, так, кажется говорил один философ. Доктор промолчал, сделав несколько пометок в блокнот. Потом, подняв взгляд на юношу: — Знаете, меня очень заинтересовала та Незнакомка, о которой Вы говорили в самом начале. Можете вспомнить ее? — Разумеется, я же сказал, что запомнил ее. Она очень спокойно тогда ко мне подошла — я сидел в парке и читал книгу, присела рядом. Одета была в черное траурное платье, с такой, знаете, стоечкой кружевной под горло. Спокойные и добрые карие глаза, брюнетка. Я бы сказал, что она очень красива. Она назвала меня по имени, что удивило меня, поэтому я спросил, знакомы ли мы. А она, представляете, разрыдалась и ответила, что ее зовут… — Разговор прервал стук в дверь. Медсестра, заглянув в слегка приоткрытую щель: — Доктор, можно Вас на минутку, тут посетитель. Мужчина обернулся к юноше и сказал: — Мистер Альберт Мирек, Вы… — Что Вы, доктор! Верно совсем запамятовали — слишком много работаете! — он легко рассмеялся. — Но я не виню Вас, такое бывает. Доктор чуть улыбнулся: — Точно, простите, Мистер Андерсон. Пациент снисходительно кивнул. Прикрыв за собой дверь кабинета, господин Соултерман обратился к пришедшей женщине: — Что-нибудь случилось, миссис Мирек? — Я хотела узнать о том, как продвигается лечение. Понимаете, скоро годовщина со дня смерти нашего сына, Ричи, и Альберт должен присутствовать на памятном ужине, дома, среди домашних… — она рассеянно огляделась, — Если это возможно, конечно. — Боюсь, что нет. Жаннет, дорогая, как старый друг Вашей семьи, я безмерно сочувствую Вам, но как врач, я вынужден говорить правду. Он не помнит себя, точнее, он помнит себя другим. Он не помнит Вас, а если и говорит о своей любимой Жаннет, то как о «рыжеволосой, белокожей, зеленоглазой полубогине» из тех мифов, а Вас, какая Вы есть, он считает Незнакомкой. Она зарыдала, горько, но быстро взяла себя в руки — ей слишком часто за последний год приходилось слышать о невозможности того или иного. Сначала — сын. Теперь — муж. Ее темные локоны немного растрепались, глаза покраснели от слез, но она ничуть не утратила от этого своего обаяния — все так же казалась хрупкой молодой женщиной, лишь маленькая седая прядь у виска напоминала о том, что ей пришлось пережить. Все это время никто не произнес ни слова. В конце-концов, все служащие психлечебницы привыкли к таким сценам, да и это не было критическим случаем. — Пройдемте со мной. Узнает ли он Вас — вот тот фактор, который определит сроки его дальнейшего пребывания здесь. — Значит, надежда есть? — она подняла на него свои большие карие глаза. — Не надейтесь, так будет легче. Идемте. Мистер Мирек сидел так же, как его оставили пару минут назад. При виде входящих на его лице отобразилось радостное удивление: — Доктор, да Вы — Волшебник! Я описал Вам эту Незнакомку и Вы привели ее? Значит, моя память безупречна, раз дала вам все необходимые сведения, и мне больше не нужно быть здесь. Как Вас зовут, мисс? — Жаннет. — Слова даются нелегко. — Надо же, как и ее, как мою возлюбленную. Вам идет это имя много больше, чем ей, уж поверьте, я ее прекрасно помню. Ей подошло бы имя Агнесс. Женщина не выдержала и выбежала в коридор. Доктор тут же направился следом. — Нет… Нет… Нет! Не может быть, что же случилось, доктор? — Он рассказывал вам о своей коллекции воспоминаний? Так вот, он представляет ее в виде огромной библиотеки, с огромными стеллажам с самыми различными книгами. В результате потрясения, все его воспоминания, свои или чужие, — перемешались и оглушили его, как если бы на библиотекаря рухнула полка и завалила с головой книгами. Погребенный под своей Памятью, он не понимает разницы между собой и теми, кого он помнит. Он рассказал мне о себе уже три истории — от лица своих друзей и персонажей книги. — Доктор сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжил. — Знаете, тогда, при вашем разговоре в парке, где и было принято решение о его госпитализации, Вы говорили ему что-то о его воспоминаниях? — Нет. Он не любил, когда с ним говорили без его на то разрешения на эту тему. — То есть ничего? — Точно, ничего. — А фраза «Твои воспоминания тебя погубят»? — Нет, доктор, … а зачем Вы?.. — Значит сам все понял… — он прошептал себе под нос, сделав какой-то неопределенный жест рукой, — Реакция подсознания… — То есть все безнадежно? — она смотрела на него своими добрыми карими глазами. На такой взгляд самое сложное ответить «Нет». — Да. Хотя есть возможность, что спустя время воспоминания в нем улягутся по своим местам, и он станет спокойнее, но это маловероятно. Женщина горько усмехнулась и, сделав пару шагов в сторону двери, где было темнее, вновь посмотрела на него — глаза при подобном освещении казались зеленым, а волосы отливали рыжиной: — Да, колючий получился цветочек, Desperatio Solitus* Доктор, на секунду опешив: — Вы о чем?.. — Да так, о хобби… — Рассмеялась она и вышла из приемной.