Bonjour?

      Где-то в этом мире живёт твоя родственная душа, которая будет понимать тебя без слов, как никто другой. Вы будете делить счастье и горе между собой, а любить как в добрых сказках со счастливым концом. Главное, Маринетт, верь.       Вспомнив сказанные мамой слова, малышка Дюпэн-Чэн широко улыбнулась, слегка прищурив глаза.       Как в добрых сказках…       Прокрутившись на кресле, Маринетт придвинулась к столу и взяла в руку карандаш. Прошло уже десять лет с момента появления малышки на свет, но её родственная душа почему-то всё не писала и не писала. Ох, как же девчушке хотелось ощутить на себе эту сказку. А больше всего узнать, кем является её соулмейт и причину, по которой он молчит. Посмотрев на запястье, Маринетт нервно сглотнула, переводя взгляд на немного помятый лист бумаги. Аккуратно скользя грифелем по шершавой бумаге, девчушка тщательно выводила слово «bonjour». Решив, что это наиболее успешное начало их беседы, Дюпэн-Чэн выбрала именно это слово, дабы показаться приветливой и вежливой. Склонив голову слегка в бок, малышка оценивающе взглянула на слово, в котором чего-то не хватало. Вроде бы, ошибок не было, да и почерк был ровным, но слово… Оно какое-то скучное? Да, наверно так. Постучав крохотными пальчиками по столу, Маринетт пришла в голову гениальная, по её мнению, идея. Пририсовав над буквой «j» вместо точки сердечко, она счастливо улыбнулась. Теперь осталось дело за малым — перенести такое простое слово на запястье.       Взяв шариковую ручку вместо карандаша, Мари аккуратно дотронулась до кожи, чувствуя, как её кончики пальцев немели и холодели от переживания. Выдохнув и оттопыря запястье, чтобы кожа натянулась, и писать стало легче, малышка продолжила прорисовывать каждую букву, каждое их соединение. Завершающим штрихом было миниатюрное незакрашенное сердечко над буквой «j».       Сидя за столом в полнейшей тишине, Маринетт почти не дышала и не сводила глаз с запястья.       — Давай, давай, ну, напиши, я верю, — шептала без устали Дюпэн-Чэн, но соулмейт не отвечал. — Наверно он спит, да, спит, — пытаясь успокоить саму себя промолвила девчушка, слезая со стула и направляясь в сторону кровати с мыслями о том, что проснувшись утром она увидит весточку от него.

***

      В течение пяти лет Маринетт писала слово приветствия каждый день, пытаясь вызвать свою родственную душу. Все эти пять лет Дюпэн-Чэн с замиранием сердца ждала красочно описанного Сезер жжения на коже. Но разочарование встречало девушку с распростертыми объятиями.       Слово «Bonjour» перемешивалось со схожими словами на иных языках: «Hola, Guten Tag, Hello, Ahoj, Terve, Hallå, Ciao». Где только не находились эти слова на девичьем теле: на запястье, под ключицами, под рёбрами, над щиколоткой, руках — казалось, что чернила заполоняли всё тело. Благодаря данным словам Маринетт стала, в коем роде, полиглотом в сфере приветствия, на что всегда грустно усмехалась сама девушка.       Снова выводя такое приевшееся «Bonjour», Дюпэн-Чэн незамысловато поставила вопросительный знак, словно спрашивая своего соулмейта, где же он запропастился, почему молчит, зачем он так с ней? При одном взгляде на запястье у Маринетт что-то защемляло в груди, по спине проходили неприятные мурашки, а девушку то знобило, то бросало в жар.       «В этой вселенной есть люди без родственных душ, солнце, но только не у тебя. У тебя всё сложится, главное — верь».       Некстати всплывшие в сознании слова матери ничуть не улучшали ситуацию, а скорее даже наоборот, ухудшали. А может правда перестать ждать сигнала и ответа из бездны? Верить в то, что выдумала сама?       Из собственных мыслей девушку вывело жгучее ощущение на запястье. Кинув взор на кожу и увидев несколько букв начатой её соулмейтом фразой, Маринетт быстро зажмурила глаза, наслаждаясь непривычным и неземным ощущением.       «У меня есть соулмейт, у меня есть родственная душа, у меня есть соулмейт», — единственное, что крутилось в голове Дюпэн-Чэн. В животе что-то приятно поднималось и опускалось, а пальцы вновь леденели словно в тот день, когда девушка впервые написала «bonjour». Неужели вопросительный знак призвал соулмейта Маринетт. Ах, уже не важно. Главное то, что брюнетка не останется больше одна. Прикусив губу, Дюпэн-Чэн пыталась запомнить каждое движение шариковой или же гелевой ручки её родственной души. Девушка была готова продать душу дьяволу, чтобы это ощущение никогда не заканчивалось.       Когда кожу запястья перестало приятно жечь, Маринетт медленно открыла глаза, предвкушая милую и нежную фразу. Но увиденное заставило сердце пропустить удар, а саму девушку недоуменно вглядываться в запястье.       — Ч-что? — заикаясь прошептала Дюпэн-Чэн.       «Tais-toi»       Разве этой фразы так долго ждала Мари? Каждый день пытаться достучаться до своей родственной души и спустя пять лет получить такое колкое «замолчи»?       Зажмурив глаза, Дюпэн-Чэн почувствовала, как их начало неприятно покалывать, а ком подходил к горлу. Томно выдохнув, Маринетт открыла лазурные очи и вновь взглянула на запястье. Единственным желанием девушки было то, чтобы этот день стёрся из её памяти.       Брюнетка прикусила губу и подняла глаза наверх, часто моргая и пытаясь скрыть слёзы. Тихое нервное хихиканье постепенно перерастало в громкий истерический смех, разносящийся по пустой комнате. А ведь Маринетт верила на протяжении этих чёртовых пяти лет, верила до последнего, что не останется без родственной души. Но что может сделать маленький подросток, если против его воли идёт сама судьба?       — Просто, будь счастлив, кто бы ты ни был, — сквозь слёзы, с улыбкой на устах прошептала девушка. — Даже если тебе придется пройти все трудности без меня, — последний раз посмотрев на руку, Дюпэн-Чэн направилась в ванную, чтобы стереть всё, написанное шариковой ручкой.

***

      Феликс не был тем человеком, который верил в сказки, что уж говорить о красивых легендах про родственные души. Юноша был искренне рад, что у него не было соулмейта, ведь на протяжении десяти лет его тело не покрывалось чужими чернильными посланиями. Для Агреста-младшего отец был его идеалом. Статусный, независимый, с прямой царственной осанкой и с прожигающим, но одновременно холодным взглядом. Парень пытался копировать каждое движение, каждое слово, интонацию, с которой таково было сказано, ведь лучшей наградой для юноши был вежливый, слегка официальный, но одобряющий кивок со стороны Габриеля. Часто Феликс встречал сожалеющие взгляды, когда его отец слегка резко с ним обращался. Люди жалели его, но парень искренне не понимал, почему же. Его это, наоборот, восхищало. Восхищало до дрожи в коленках, до щекотный мурашек вдоль позвоночника, до горящих искр в выразительных серебристых глазах.       Но, однажды ночью Феликс почувствовал неприятное и какое-то обжигающее ощущение на своём запястье, словно его рука была опущена в куст едкой крапивы. Тихо рыча и жмурясь, десятилетний мальчик вспомнил глупые и наивные сказки про родственных душ. Пытаясь проигнорировать жжение на запястье, Агрест попробовал уснуть, молясь всем Богам, чтобы его соулмейт больше не писал, никогда.       Молитвы и просьбы не были услышаны небесами, и каждый день, в течение пяти лет, юноша корчился от неприятной боли, которая буквально душила его. Все эти пять лет он ходил в душ и с усердием стирал глупые слова, которые иногда были написаны даже не на его родном языке. Он думал, что, если игнорировать все послания загадочной родственной души, то она просто-напросто подумает, что в этом мире нет для неё пары.       Феликс всеми силами пытался скрывать то, что в этом мире живёт его родственная душа. Но, увы, в один день случилось несчастье: парень не увидел забавное слово «¿Нola?», написанное крупными буквами под рёбрами. В тот самый день была фотосессия, к которой упорно готовился юноша, он старался ради кивка, одобряющего кивка и слабой улыбки со стороны его отца. Но в место этого услышал лишь: «Что за детский сад? Феликс, живо приведи себя в порядок».       Гнев и злоба с головой окутали сознание бедного подростка. Его родственная душа, его соулмейт только что подставил его перед отцом своими глупыми выходками, своими глупыми фразами. В очередной раз почувствовав жжение на руке, юноша решил ответить. Порыскав по столу и взяв первую попавшуюся ручку, Феликс написал на своем запястье короткое «Tais-toi». После чего поторопился привести себя в порядок, чтобы вновь не подвести своего отца.

***

      Прошло пять лет с того дня, Феликс всё-таки получил одобрение со стороны своего отца, но что-то мешало ему полностью насладиться моментом. Иногда Агрест-младший задумывался, что надо бы извиниться за столь резкий и необдуманный поступок. Но страх за то, что его родственная душа вновь напишет какую-нибудь белиберду на теле перед ответственным моментом был больше чувства вины. Соулмейт ему не писал, может всё обошлось? И девушка, предназначенная ему судьбой, нашла вторую половинку? Феликс искренне надеялся на это, он ведь не был монстром, каковым часто его представляли.       Вновь задумавшись о том неблагополучном стечении обстоятельств, юноша свернул не на ту улицу. Прошло уже больше получаса, а он никак не мог найти нужную ему улицу в незнакомом районе. Увидев мимо проходящую девушку, которая разговаривала по телефону, Феликс подошёл к ней ближе. Ведь это был единственный человек, который прошёл мимо за эти тридцать с лишним минут.       — Извините, — сказал он, привлекая на себя внимание девушки, которая удивлённо посмотрела на прохожего и подошла ближе.       — Я тебе позже перезвоню, — прошептав в микрофон телефона вымолвила незнакомка. — Да, Вы что-то хотели?       — Знаете, Вы не можете сказать, как мне пройти сюда, — показав на место в карте, вежливо спросил Агрест.       — Вы турист? Впервые в нашем городе? — лучезарно улыбнувшись спросила девушка, беря в руки карту.       — Ну, в какой-то степени да, — Феликс чаще всего ездил на машине и не знал улочки своего города. Если бы его спросили, в каких дорогих залах и ресторанах какого цвета шторы, то юноша ответил бы без запинки.       — Смотрите, Вам нужно свернуть вот на этот переулок, — проведя пальчиком вдоль кривой линии увлечённо говорила девушка. — А затем надо сесть на автобус и проехать до определенной станции. У вас есть ручка? Я бы написала точные номера автобусов и название остановки, чтобы Вы опять не потерялись, — слегка рассмеявшись промолвила юная особа.       — Да, конечно, сейчас, — порыскав в сумке и найдя чёрную ручку, Феликс протянул её девушке, которая написала в углу карты нужную информацию.       — Вот, держите, — леди протянула ручку и карту города.       — Спасибо Вам огромное, — остановившись, Агрест как бы задал немой вопрос.       — Маринетт.       — Спасибо, Маринетт, что бы я без Вас делал.       — Всегда пожалуйста, мир не без добрых людей. Всего Вам хорошего, Феликс, — на вопросительное выражение лица юноши Дюпэн-Чэн лишь рассмеялась и указала на бейджик на груди Агреста, который видимо забыл его снять. Помахав рукой, Маринетт стала удаляться от парня.       Посмотрев на карту, сердце блондина пропустило удар. До боли знакомый почерк, который Агрест утрами в спешке пытался стереть со своей кожи. Милое, которое раньше не казалось таким, сердечко до сих пор осталось в привычке писать над буквами «i» и «j». Взглянув на девушку, которая ещё не скрылась из поля зрения, Феликс крикнул:       — Маринетт, стойте, — резко обернувшись Дюпэн-Чэн недоуменно посмотрела на нового знакомого. — Стойте, — добежав до девушки, Феликс спросил. — Маринетт, у тебя есть родственная душа? — забыв про формальность, спросил Агрест.       Девушка недоуменно похлопала ресницами.       — Мне было суждено родиться без неё, — слегка улыбнувшись, мягко ответила Дюпэн-Чэн.       — Тогда, позволь проверить одну вещь, — той же чёрной ручкой, что несколько минут назад держала в руках Маринетт, Феликс написал «excuse-moi» и посмотрел на девушку.       Слегка грустный взгляд сменился на притворно, но хорошо скрытый весёлый, после чего Маринетт рассмеялась и повернула к юноше левую щеку, чтобы он не увидел, как сильно она прикусила правую от боли, что зудела в душе и от забытого приятного жжения на руке. Перед ней стоял человек, про которого она хотела забыть, что почти и удалось ей сделать. Но эта случайная встреча… Или же, она не случайна? Если это вновь проделки судьбы, то Маринетт явно не являлась её любимицей.       — Вы, — юная особа выдохнула, — Вы ошиблись, Феликс, — и пускай Маринетт имела в виду тот злосчастный день пятилетней давности, всё же акцент стоял на том, что юноша «спутал» её со своим настоящим соулмейтом. — Всего хорошего, — сквозь ком в горле прошептала Дюпэн-Чэн и попыталась скрыться за углом соседнего здания.       Маринетт корила себя за то, что не подумала хорошенько и успокоила свою гордыню, не позаботясь о будущем. Но, а пока, не всё потеряно. В магазине до сих пор продаются шариковые и гелевые ручки. А, где-то в этом мире всё ещё живёт твоя родственная душа, которая будет понимать тебя без слов, как никто другой. Вы будете делить счастье и горе между собой, а любить как в добрых сказках со счастливым концом. Главное, Маринетт, верь.