раз, два, три

Они были счастливы. Они были бы счастливы.

***

— Ну что, алкоголичка, — парень улыбнулся, запуская руку в светлые волосы девушки. — Увидимся через месяц, — он наклонился и нежно чмокнул Лизавету в нос. Лизавета ответила ощутимым тычком под ребра, невесомым поцелуем в щеку и теплой грустью в глазах. — Увидимся, — девушка вздохнула и неохотно отпустила Малину на поезд, уже призывно гудящий. Парень быстро пробрался в купе и помахал девушке из окна рукой. Состав медленно начал свой путь. — Пока, пидор, — пролезло в приоткрытую форточку. На перроне мамаши с детьми коллективно огрызнулись на Елизавету, а в поезде один человек в последний раз грустно улыбнулся и махнул рукой. Больше он не улыбался ни разу за этот месяц в Ярославле. Хотя нет, один раз его всё-таки прошиб истерический смех. Один раз, когда врач, старательно пряча глаза, назвал диагноз.

***

— Лиз, нам нужно поговорить. — Что-то важное? — Очень — Мне пугаться? — Не стоит. — Тогда я просто жду.

***

Она встречала его на вокзале. Встречала одна — он так попросил. Видеть лица друзей и думать о том, что им сейчас предстоит узнать, не представлялось возможным. Нет, сначала пусть узнает она. Где-то в подкорке Диму скребла мысль о том, что скидывать на хрупкие Лизины плечи этот груз — как минимум эгоистично и неправильно, но парень собрал всё, что осталось от воли в кулак и загнал эту мысль обратно, придушил её тем же камнем, которым собирался поделиться с девушкой. Подыхать в одиночестве было слишком больно, трудно и невозможно. В том, что придется подыхать Дима не сомневался. Теплая квартира, такая знакомая, ещё счастливая, пребывающая в незнании. Комнаты как будто наполнены золотым медом. Дима чувствовал себя мешком с ядовитыми чернилами. — Ты там ел вообще? — немного встревожено спросила девушка, в который раз окидывая парня взглядом. В вокзальной суете ей не удалось рассмотреть его как следует, да она и не смотрела особо, вываливая на парня ворох событий. Выглядел он, действительно, не очень — похудел, побледнел, под глазами появились синяки. — Ел. Давай сядем, — слова звякали об пол, как ножи. Лиза заволновалась. — Сядем? Что случилось? — Дима решительно усадил её на диван и сам сел рядом — теперь он стал уставать гораздо быстрее, худые ноги просто не способны были держать на себе тело долгое время. — Лиз. У меня рак, — мешок с ядовитыми чернилами порвался, и мрак мгновенно пополз по комнате. Мрак заполнил широко раскрытые глаза девушки. Мрак ревниво прильнул к окну, не впуская в комнату солнечный свет. Мрак всколыхнулся в легких Димы, заставив его согнуться пополам от кашля, заставляя его выкашливать сгустки крови. Лиза побледнела. — Ты… — пробормотала она дрожащим голосом, когда парень справился с душащим приступом кашля. — Ты шутишь, пожалуйста, скажи, что ты шутить, — безнадежно пролепетала девушка, сжимая тонкие руки Димы, прикасаясь к доказательству того, что это правда — к ребрам, проступающим сквозь тонкую, как пергамент, посеревшую кожу. — Не шучу, — хрипло выдохнул парень. Мрак злобно захихикал, царапая длинными когтями легкие своей жертвы.

***

Вы были когда-нибудь в аду? Нет? А Лиза теперь бывает там каждый день. Каждый день она просыпается, встаёт, машинально что-то ест, чистит зубы и ныряет в услужливо подъехавшее такси. А потом весь день сливается в белый, стерильный, давящий на сердце круг. Капельницы, аппараты, Дима, посеревший, худой до невозможности. Нет, не Дима — его умирающий призрак, скелет, безжизненно валяющийся на больничной койке. Его глаза выцвели, черты лица заострились, из-за химиотерапий у него нет больше спутанного гнезда светлых волос на голове — нет, это не Дима. Лиза начинает и заканчивает каждый день бесполезными попытками проснуться. Она безжалостно щиплет свои руки, оставляя продолговатые синяки, до крови кусает губы, деловито чертит на коже линии лезвием. Проснуться не получается, липкий кошмар пропитывается едкой болью и окутывает с ног до головы. Лиза проводит рядом с призраком Димы каждый день. Она цепляется за каждую соломинку, она знает об этой ужасной медленной смерти под названием «рак» всё, кроме одного — как от неё избавиться? Смерть подбирается к Диме всё ближе. Лиза машет шприцом устало, но так яростно, что Смерть, недовольно бурча, отсчитывает ещё пару деньков для Димы. Лиза устало садится на койку рядом и засыпает прямо в клинике. Её давно не гонят отсюда — медсестры практически полностью доверили уход за безнадежным пациентом неутомимой девушке. Лизавета давно уже не плачет в подушку — все слезы выплаканы ещё в первые две недели. Лизавета давно уже не ужасается при виде полу-трупа Димы на койке. Лизавета давно уже не верит врачам, которые скопом бродят вокруг пациента, что должен был умереть месяц назад. Этим утром Лизавета проснулась на жесткой койке в поликлинике от громкого писка приборов. Этим утром Лизавета чуть не умерла на месте. Этим утром сердце Димы остановилось. Раз, два, три. Раз, два, три. Лизавета упрямо искала пульс, сначала у себя, потом у Димы, не находила ни там, ни там и принималась за это заново. Раз, два, три. Раз, два, три. Лизавета громко разбила подставленную медсестрой для последнего укола бутылку с морфием об стенку и громко накричала матом на весь мир, на медсестру и отдельно — на практически труп Димы. Ты. Не можешь. Меня. Бросить. Лизавета сцепив зубы массировала грудь Димы, как будто это могло чем-то помочь. Раз. Два. Три. Усталое сердце тяжело вздохнуло.. И вновь пошло. Приборы удивленно запикали, возвращаясь в нормальный режим работы. Лизавета выпала из временной ямы и поняла, что прошло пять секунд. Медсестра с воплями понеслась за глав.врачом. Организм пациента Димы вцепился в жизнь всеми руками, ногтями и когтями. Смерть злобно зашипела в углу, была подбита метко брошенным Лизаветой шприцом и позорно бежала, на ходу перекидывая на костях безнадежному пациенту Диме ещё пять десятков лет. Получив вдогонку громкий мат Лизаветы, Смерть, злобно брызгая ядовитой слюной и вжимая в голову в плечи, перекинула в пользу Димы ещё пару костей.