Пироман

Запахло жареным… жареным мясом... С момента моего первого бесчинства в школе тогда прошло совсем немного – не больше месяца. Точно помню, что отец работал в режиме нон-стоп, и ему приходилось возлагать на меня готовку и уборку. Я, в общем-то, против и не был: мог похвастаться полезным меню и отчасти аккуратностью, что совсем нетипично для мальчуганов моего возраста. И вот, в один из таких дней мне довелось обжечься. Это был тот день, когда я понял, что сошел с ума. Всего лишь кастрюля с куриным бульоном. У моей домашней толстовки были слишком длинные рукава (толстовка-то отцовская), и я не стал закатывать эти самые рукава, чтобы подвинуть посудину с кипящим варевом. То, что плотная ткань загорелась, заметил не сразу: внимание привлек лишь неприятный запах и жгучая, но столь же приятная боль, прошедшая по ребру ладони. Взглянув на все это действо, я почувствовал себя ебучим наркоманом. Ей-богу, уверен, что если бы посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы зрачки размером с блюдечки. Боялся ли я этого тогда? Нет. Я не понимал. Да-да, 16 лет – это возраст, когда уже начинаешь понимать что-то в жизни, но на изучение психических замутов у меня не было времени. Я просто стоял с наитупейшим лицом и смотрел, как клево огонек обдает рукава, опаляя кожу руки, которая алела с приличной скоростью. Уверен, если бы не отец, ворвавшийся в квартиру – забыл что-то важное дома, кажется – я бы сгорел заживо нахуй. Сказать, что он был в шоке – ничего не сказать. Пулей метнувшись ко мне, он мигом потушил рукав и окунул руку в теплую воду, постепенно сбавляя градус. Отец что-то говорил, кричал, причитал – я его не слышал. Я думал о том, как красивые золотистые язычки пламени обугливали краешек моего рукава, оставляя после себя алые угольки и мрачную черную золу… Второй раз с ума я решил сойти уже самостоятельно, спрятавшись на чердаке, где отец складывал кучи хлама, а я позже оборудовал себе тренажерный зал из старинных гантелей, разнообразных грузов и бумажной ленты, намотанной на фиксированные деревянные балки. Я вас уверяю, это были самые лучшие времена в самом отвратительном тренажерном зале моей жизни. Тогда я уже увлекся курением, и зажигалка стала незаменимым атрибутом моей жизни, как кадило у священника. Точно помню, что, выдав прерывистый вздох, я чуть не задохнулся в собственном волнении, сердце так и норовило заткнуть мне глотку. Дрожащим большим пальцем я чиркнул колесико. Во мраке полуночи блеснула лишь вредная искра. Подкрутив уровень пламени, я чиркнул еще раз и с восторгом взглянул на горящий столбик, растянувшийся на пару сантиметров. Проведя пальцем по синему основанию огня, я понял, что не получаю должного результата. Постепенно поднимая палец по уровню небольшого язычка пламени, я стал ощущать тепло, болезненное и обжигающее, которое приводило меня в неописуемый восторг. Тогда я точно и окончательно осознал, что со мной что-то не так. В тот день я сильно подпалил себе палец, не в силах удержаться от удовольствия от обжигающего облизывающего мой палец язычка, подпитанного бензином. Отец заподозрил неладное, но лезть в мою жизнь не стал. В конце концов, тот школьный инцидент нехило потрепал наши отношения. С того момента я старался держаться как можно ближе около огня. Нещадно палил одежду, руки, ноги, получал ожоги, которые старательно зализывал, пряча от отца, поджигал дома, шкодничал везде, кроме хлевов и курятников. Я не могу опуститься до уровня убийства животных. В конце концов, они-то этому миру ничего не сделали. Поджоги устраивал анонимно, меня не успевали засечь или поймать за руку – да и кто станет ловить человека, который сам подгорает? А потом я открыл для себя взрывы, тротил и прочие прелести. Вы даже представить не можете, какое наслаждение я получал, когда меня отбрасывало взрывной волной на несколько метров. В такие моменты мне было абсолютно поебать, умру я или выживу, убегая от ментуры. И вот, сейчас я стою на крыше пока еще ничего не подозревающего дома. У меня под плащом греются красные и зеленые бутылочки, перемотанные порванным в некоторых местах бинтом. И черт возьми, я чувствую себя так воодушевленно! Взяв одну из них, я поглаживаю ее мягкие глянцевые бока и кидаю прямо под ноги. Дерево около меня возгорается, перенося свое пламя на занавески, вылезшие из окна. Я вижу, как огонь опаляет волосы случайного прохожего, не заметившего, куда он попал. По-детски хохоча, я кидаю в него еще одну бутылку. Судя по движениям его губ, он начинает орать. И вот, пламя уже разъедает его одежду, опаляя лицо. Я с упоением наблюдаю, как кожа чернеет, будто жухлый лист, сползая с лица. Аромат поджаристого мяса заставил мои губы растянуться в улыбке. Динамики наушников орут мне прямо в барабанные перепонки: - Ветер сменился – ты орешь на языках пламени Пальцем по кремню – непреложная кара Я по тебе уже скорблю, ничтожный опарыш Все мы – в конечном счёте удобренья Ты равнодушен к людям был, но поможешь растеньям… Бегу дальше, глядя на то, как вокруг полыхающего дома собираются люди. Звуки музыки не дают мне слушать их крики и возмущения, вой ментовских сирен. - Моя страна – бухой ребенок, наблевавший в варежку Ему холодно в снегу, и я бензином обливаюсь, жгу… Остаюсь в огне, потому что мне нравится ощущать около себя это тепло. На подол плаща падает искра и зажигает его, но мне, в общем-то, похуй. Я продолжаю свой побег, упиваясь песней… Я оставляю за собою пепелища Я – лишний в ваших жизнях, Сколь значительных, столь и пустых Пламя подарит нам ответы, те, что ищем Жизнь имеет смысл, лишь когда твой труп остыл