Хорошая девочка и взрывной мальчик

Сегодня утро застало его в кресле перед телевизором. Его снова мучала бессонница, и он просидел почти всю ночь здесь, бездумно листая каналы, пока не наткнулся на одну из тех сопливых романтических хреней, которые так любят все девчонки. Под нее он и вырубился. - Смотри, что я достала! Это билеты на «Без ума, но с тобой»! Мы попадем на премьеру! Очако радостно кружилась в неуклюжем подобии вальса, а ее партнером были две маленькие бумажки с логотипом кинотеатра. Бакугоу терпеть не мог фильмы, в которых парни были тюфяками, а любовью называли размазывание розовых соплей. Но, если Урараку это сделает счастливой, то он сходит с ней. И даже постарается не сблевануть во время сеанса. Ежеутренний ритуал начинался с горсти разноцветных таблеток и банки пива, которым он и запивал лекарства. Его лечащий врач за такое ему бы по голове настучал, но пока никто не видит, можно все. Да и плевать ему было на свое здоровье, а таблетки пил, потому что они от боли помогали: у него колено на любые изменения погоды ныть начинало так, что хоть по полу катайся, а левая кисть была практически парализована и не сжималась в кулак. Работа героем – это не только слава и деньги, но и огромный шанс уйти на пенсию до тридцати лет из-за боевых ранений. - Курица неуклюжая! – ругался Бакугоу, пытаясь в аптечке откопать антисептик и пластыри с бинтом. За спиной у него всхлипывала и тихонечко скулила Урарака, держащая кровоточащий палец над кухонной раковиной. – Тебя вообще нельзя одну оставлять что ли? - П-прости меня, пожалуйста, - провыла девушка, пока Катсуки щедро поливал ее палец обеззараживающей жидкостью. - Да за что тебя прощать-то? Очако лишь пожала плечами, вытирая здоровой рукой слезы и продолжая хлюпать носом, а Бакугоу в это время как раз заклеил ее ранку пластырем. И сверху еще, на всякий случай, стал наматывать бинт, чтобы девушка точно в ближайшее время не смогла бы даже взять нож в руку. - Что хоть готовила? – смягчившись немного от несчастного вида Очако, спросил он. - Рыбу, - девушка начала успокаиваться, и слезы уже не текли беспрерывным потоком из ее глаз. Она вообще была той еще плаксой. – Твоя мама рецепт дала, сказала, что это твое любимое блюдо. - Дуреха! - по-доброму рассмеялся Катсуки и потрепал Урараку по волосам, на что та недовольно что-то пробурчала и попыталась убрать чужую руку от своей испорченной прически. – Мамка моя ведь сама ее готовить не умеет, я всегда этим занимался. Где там эта рыба, давай ее сюда. Очако все порывалась вмешаться в процесс и «помочь» парню, но тот ее категорически не подпускал к готовке. Он не был поваром, но рыба у него получалась отменно. И позже, за ужином, когда Урарака от удовольствия жмурила свои опухшие от недавних слез глаза и нахваливала его кулинарные способности, Бакугоу решил, что иногда можно и бабской работой заниматься, иначе эта клуша точно себя убьет. Погода сегодня была отвратительно хороша. Поэтому на улице было раза в два больше людей, чем обычно. А это – в два раза больше причин для раздражения. Он решил срезать через парк – всяко лучше, чем переться по многолюдной улице. Но и здесь народу было до черта: все скамейки были оккупированы стариками, мамашами с орущими детьми и влюбленными парочками. Последние бесили особенно сильно – он понимал, что брюзжит, как старпер, но все эти голубки поприлипали друг к дружке и сосались без передышек. Он поглубже засунул руки в карманы толстовки и ускорил шаг. - Бакугоу, не надо. А если кто-то из ребят зайдет? - Не зайдет, - коротко рыкнул он и снова припал к ее шее. А Очако, хоть и возмущалась, вовсе не сопротивлялась и покорно откидывала голову, зарываясь пальцами в пшеничные волосы Катсуки. - Ты что творишь? – парень почувствовал, что его ноги оторвались от пола, и его потянуло куда-то вверх. - Прости, я сейчас отменю, - бормотала Урарака. - Где твои эти хрени? - Да-да, сейчас, - девушка пыталась нащупать на тумбочке рядом специальные напальчники, которые не давали ее причуде не вовремя отправлять кого-нибудь в полет. Как только она их натянула, на нее тут же налетел Катсуки, уже без майки, и, целуя ее и запуская свои грубые руки под ее футболку, дотолкал до кровати, на которую повалился вместе с ней. - Бакугоу, - тихонечко простонала она, когда он вошел в нее, закусила нижнюю губу и выгнулась в спине, обхватывая ногами его бедра. Каждый раз их секс был похож на взрыв, который при этом тянулся медленно, как патока. И каждый раз, после оргазма, он замирал на несколько секунд, чтобы полюбоваться на раскрасневшуюся и уставшую Урараку под ним, тяжело дыщащую, будто пробежавшую марафон, с растрепанными волосами, за которые он так любил не сильно хватать ее, и бормочащую какую-то сопливую чушь про любовь. Он сам никогда не признавался ей, но в такие моменты заветные слова готовы были сорваться с его губ. Когда он вышел из парка, его чуть не сбил с ног какой-то парень с камерой наперевес. В той стороне, куда он бежал, собралась толпа людей, окружившая какого-то героя, а неподалеку от них полиция заковывала в наручники очередного неудавшегося преступника. Все скакали вокруг «защитника справедливости», а парень и рад стараться – стоит, грудь колесом, вид важный на себя напустил. Хотя поймал он даже не злодея, а так, воришку мелкого, судя по всему, на которого полиция даже кандалы особые надевать не стала. С каждым годом все меньше становится настоящих героев, и все больше таких вот позеров. Их везли к предполагаемому логову Альянса Злодеев. Сказали, что их выбрали, потому что они лучшие из лучших. Но было стойкое ощущение того, что они станут простым пушечным мясом, которое будет отвлекать на себя внимание. Это все понимали, но никто об этом вслух не говорил. - Ребят, вы ведь понимаете, что это не просто операция? Это настоящая война – либо мы, либо они, - с нервной улыбкой вдруг произнес Киришима. - Не нагнетай, а… - Я это к тому, - продолжил он. – К тому, что хотел сказать, что вы классные и с вами было клево. - Да ты на смерть что ли идешь?! – слишком громко и истерично воскликнула Ашидо. Все они сейчас были на взводе. - Не собираюсь я там помирать! Но если вдруг что случится, я хотел бы, чтобы вы знали, что я о вас думаю. В фургоне снова повисла тишина, все задумались над его словами, над своей судьбой. Урарака напряженно смотрела перед собой и стискивала в своей маленькой ладошке широкую и грубую ладонь Бакугоу – ему бы, по-хорошему, перчатки надеть, но он решил, что и позже успеет это сделать. Очако всегда жутко стеснялась проявлять свои чувства на людях, а тут сама к нему льнет, как кошка. Волнуется, не иначе, но если ей так легче, то пускай. Машина остановилась, им сказали выходить. Поделили на группы, показали на карте, куда кто должен пойти. - Не забудь свои хрени снять, - Катсуки заметил, что девушка все еще ходила в напальчниках. - А ты не вздумай лезть на рожон! – неожиданно громко и строго сказала она. – Только попробуй мне тут помереть! А потом взяла, притянула его за грудки и поцеловала. Быстро и нервно, и губы у нее сухие были, но что-то у Бакугоу дрогнуло внутри, и он решил, что скажет ей, что любит ее, но только после этой операции. Чтобы был у него дополнительный резон за жизнь зубами цепляться, если что. Очако взглянула на него последний раз строго и ушла со своей группой. А он со своей. - Ну и что ты тут забыл, Деку? На его голос обернулся веснушчатый парнишка с темными вихрами волос. - Ты ведь знаешь, что она была моим другом. Я тоже скучаю. - Иди к черту, - без злобы, а как-то устало сказал он. - Ты каждый день приходишь? – в ответ тишина. – Ладно, не буду мешать. И Мидория ушел. А Бакугоу подошел к скромному надгробию, смахнул с него пыль и пару пожухлых листьев и стал всматриваться в надпись на нем, будто надеялся, что та исчезнет, или вместо нее появится другое имя. Но не Урараки Очако. Он даже не видел, как она погибла, его не было рядом с ней в ее последние минуты. Когда ему сообщили, он выскочил из полевого госпиталя, где ему только закончили перевязывать разбитое в говно колено и начали обрабатывать раздробленную левую кисть. Его какой-то мудак пытался остановить, но тут же упал, держась за лицо и пытаясь зажать кровоточащий нос. Ее положили вместе с другими погибшими в рядочек, накрыли такой же белой тряпкой, как и остальных, как будто она не была особенной, как будто она не была его жизнью. Он рыдал тогда, как баба, обнимая мертвое тело, прижимая его к себе, зачем-то пытаясь закрыть рукой огромную дыру в груди на месте ее сердца. Кричал, шептал, просто говорил, что любит ее, что не хочет без нее быть. Говорил, что если она хочет, то он станет таким же тюфяком, как те парни из ее любимых сопливых фильмов. Что не будет больше матом ругаться, что на следующий ее день рождения оденется, как чертов принц, а не в спортивки, как в прошлый раз. Он еще много, чего говорил, обещал то, что никогда не сможет выполнить. Но ее лицо продолжало быть отстраненным, а тело становилось все холоднее и деревяннее. Потому что в мире причуд нет чудес, и мертвые, даже от самой сильной любви, не возвращаются. Потом, спустя несколько часов, он, походу, потерял сознание – от морального и физического истощения, и хрен поймешь, какого там было больше. А когда очнулся в больничной палате, ему Мидория сообщил дату, на которую были назначены похороны. И там он тоже рыдал, когда ее в землю закопали. Ему было даже похрен, что куча народу это видела, потому что ему теперь было на все похрен. Его потом еле оторвали от могилы – вцепился в надгробие и сказал, что пойдет за ней. Мидория тогда ему врезал и сказал, чтобы тот не был тряпкой и слабаком, потому что Урарака его не за это любила. А Бакугоу ответил, что некому больше его любить, и сам он никого любить не хочет и не сможет никогда, потому что сердце вместе с ней умерло. Звучало сопливо, но Очако бы, наверняка, оценила. Сегодня он простоял здесь до самого вечера. Когда колено начало болеть, он сел на землю, а когда жрать захотелось, он терпел. Потому что завтра он не сможет прийти, к врачу надо. Но он, сто пудов, не выдержит, и все равно из больницы сразу сюда явится. Здесь проще представлять, что она рядом все еще. Потому что без нее, оказывается, совсем херово. Невозможно даже. Может быть, завтра он с собой принесет свои таблетки, сожрет их все и отправится прямиком к праотцам. И к ней. А может быть, ему снова приснится ее последний строгий взгляд, который ему снится каждый раз, когда он суициднуться хочет, и он продолжит каждый день приходить сюда, кроме тех дней, когда к врачу надо, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не сломается настолько, что даже ее строгий взгляд не остановит его.