Старые байки

«...что за совпадение, вы не находите? Я, право, начинаю верить во вмешательство каких-то потусторонних сил в наше путешествие, поскольку... Посудите сами. Изъеденный летучими мышами труп утонувшего бедняги прибивает к нашему борту, и именно в нем мы узнаем того самого моряка, слухи о котором ползут по Лондону. Будто бы он погиб где-то далеко на юго-западе, вроде даже у самой Машины Заката, столкнувшись с неким божеством – что само по себе абсурдно, конечно... Я бы первым отринул все домыслы команды и сказал, что узнать в почти разложившемся вспухшем трупе того самого, мифического, человека нельзя, но... Этот амулет, который детально описывается в каждом рассказе, эта обгоревшая – и где только можно найти такой сильный огонь? – рука...» Артиллерист замолк, стоило ему заметить меня, стоящего рядом с рубкой. Ненадолго, впрочем; широко улыбнувшись, он протянул мне руку и сказал: «Доброго времени суток, капитан. Мы с госпожой главным инженером обсуждали недавние события... Не находите их странными?» Я ничего ему не ответил – приказал матросам прибавить ходу и выключить прожектор на носу. С каждым днем они все меньше хотят подчиняться этой последней, такой простой, команде. Ужас растет. День тридцать седьмой. Курс северо-северо-восток. Черт бы побрал болтливость артиллериста. Команда второй день шепчется, странно поглядывая на меня, смолкая сразу же, стоит мне подойти или даже просто появиться поблизости на палубе. Ведут себя так, будто я не имею на это чертового права – будто это не мой чертов корабль. Я успел услышать только несколько фраз из разговоров матросов, и все они, насколько я понял, сводятся к тому, что я проклят морскими богами, а им, дескать, лучше было никогда даже не ступать на борт этого судна. Сделал выговор артиллеристу. Натолкнулись на покрытый льдом живой остров; пробита обшивка, нужен срочный ремонт. День тридцать восьмой. Курс северо-северо-запад. Заканчивается топливо и провиант; подходим к Гробоколониям. Гиблое место, но обойти нельзя – надеюсь дать там небольшую передышку команде, отвыкшей уже от спокойствия берега, и починить корабль. У главного инженера сегодня сильнее, чем обычно, болели глаза. Она уверена, что в них, воспаленных и неестественно раздувшихся, кипит желчь и обитают мелкие красные осы. Уверена, что глаза у неё совсем скоро лопнут. Увы, судовой врач признался мне, что не может утверждать, будто это не так. Ничего нового в море. Команда продолжает противиться приказу выключать прожектор – а он жрет топливо. Ужас растет. День тридцать девятый. Гробоколонии. Нужны новые члены команды – кок и несколько матросов, но никто из местных (казалось бы, даже из местных) не хочет к нам присоединяться. Болтают – я уверен, с подачи моих же, – обо все том же моем проклятии и опасностях, что грозят любому, кто ступит ко мне на борт. Чепуха, но со мной не хотят даже торговать. С трудом и огромной наценкой закупили топливо, припасы пришлось выменять на драгоценности, которые я хотел продать в северных портах. И зачем им тут, в колониях, эти бесполезные камни? День сороковой. Курс юго-восток-восток. С тех пор, как отошли от Гробоколоний, меня не покидает какое-то смутное чувство тревоги. Сегодня неожиданно натолкнулись на пиратов – артиллериста убило взрывом. Пробило палубу, латать пришлось тем, что оказалось под рукой. Были повреждены несколько пушек; думаю, их можно с легкостью сбрасывать в воду, потому что никто из команды не способен их починить. Сменили курс: идти на север без драгоценностей уже не имеет смысла. Мучаюсь кошмарами. Мне начинает казаться, будто... Впрочем, бред. День сорок первый. Курс юго-восток-восток. Не спал из-за кошмаров. Думал. Мне кажется – и это действительно так, – будто матросы правы, а я проклят. Пытался вспомнить, когда успел прогневить богов, но так и не смог. Должно быть, это было ещё в прошлое плавание, на старых кораблях или ещё когда... Как теперь узнаешь. Поговорил с матросами о старых морских байках. Кто-то из смелых, усмехнувшись, прямо заявил: «А наш-то капитан всеми тремя богами проклят», – но его быстро заставили замолчать. Повисла тишина, и только чей-то слабый голос откуда-то с коек едко возразил: «Да нет, только Солью». Мне кажется, – и это действительно так, – что они правы, а на корабле назревает бунт. День сорок второй. Курс юго-восток. Сегодня решил открыться врачу; так и сказал ему, что проклят Солью. «Вздор», – ответил он, приложив пальцы к моей шее, напряженно считая пульс по своим старым, сбивающимся каждые две минуты часам, – «Я бы сказал, что у вас бред, капитан, но не занимаюсь психиатрией». Когда я уходил, он заметно нервничал. Матросы косятся на меня и ведут себя подозрительно. У главного инженера вновь приступы боли в глазах – закончились ингредиенты, из которых врач делал для неё обезболивающее. День сорок третий. Курс северо-восток. Пополнили запасы на одном из мелких островов. Заканчиваются деньги; если не найдем крупного порта, где можно будет продать что-то из груза или сплавить пушки, придется мародерствовать. Судовой врач наотрез отказался плыть дальше – заявил, что я сумасшедший, подвергаю команду неоправданному риску и следую на поводу у своих бредовых идей о богах и проклятиях. Пришлось оставить его на острове. Жаль было расставаться почти врагами – врач был хорошим человеком и крайне полезным членом команды. Высадил вместе с ним двоих. Они, я знаю точно, со дня на день готовили переворот. Я, может, и проклят, но все еще капитан на этом корабле. День сорок четвертый. Курс восток. Один из матросов, Беркли, не переставая, пялился на водную гладь, отказываясь работать. Ничего нового в море. День сорок пятый. Курс восток. Беркли бросился с палубы в воду. Ничего нового в море. День сорок шестой. Курс юго-восток. Если бы артиллерист был жив, он бы, наверное, опять начал болтать про совпадения. Мы нашли его – остров, который старший помощник искал, как он утверждал, всю свою жизнь. Остров, весь подсвеченный – сияющий почти – дрожащими огоньками тысяч свечей, со скалой в самом центре, на которой – старая, почти развалившаяся часовня. Старший помощник буквально заставил меня причалить к этому острову; если бы я этого не сделал, он, наверное, действительно бросился бы к нему вплавь. К каменистому берегу сложно было подойти, не повредив сам корабль, но нам чудом удалось это сделать – не без суетливости главного помощника, который вдруг будто ожил, впервые за долгие месяцы, увидев огни этого проклятого острова. Стоило нам подойти достаточно близко и спустить трап, как он бросился на берег, не дожидаясь ни меня, ни команду, выкрикивая что-то о смысле его жизни, о колоколах и «том самом месте». Спотыкался, падал, обдирая руки в кровь об острые камни скал, вставал снова – все бежал к этой часовне и громко рыдал, перемежая почти звериные крики с какими-то неразборчивыми, но все же человеческими словами. Команда отказалась сойти на берег; мы убрали трап, поняв, что потеряли старшего помощника уже навсегда. Мне кажется, он успел сойти с ума прежде, чем налетевшая стая летучих мышей разодрала его в клочья. День сорок седьмой. Курс юго-восток. Из команды осталось пять матросов и главный инженер. Она жалуется на постоянные боли, но я ничем не могу помочь. У нас кончается продовольствие; если мы не натолкнемся на какой-нибудь порт в ближайшие несколько дней, придется отлавливать и есть крыс. Кажется, мне пора признаться самому себе: я не знаю, куда мы плывем. Не знаю даже, где ближайший порт; все карты, что есть в моем распоряжении, приходится дописывать на ходу. В одном я сегодня уверился точно: море здесь по-настоящему живое. Оно сожрет нас, стоит только остановиться. Не думаю, что здесь вообще может попасться порт, но боюсь представить, что будет, если команда об этом узнает... День сорок восьмой. Курс юг. Корабль едва не захлестнула гигантская живая волна, забрав у нас ещё двух матросов. Главный инженер начала бредить – говорит, что слышит чей-то зов из-под воды. Они были правы, я проклят. Я прогневил богов. Соль идет за нами – идет за мной... День сорок девятый. Курс юго-восток. Главный инженер, перепугав по пути всех оставшихся в живых матросов, ворвалась ко мне в каюту с истошным криком – эхо от него, наверное, ещё долго будет бродить по морю (может быть, это и был тот зов, что она слышала – крики безумных?). Она упала на колени, что-то бессвязно выкрикивая – я не понимал ни единого слова, – и царапала пальцами пол. Я ничего не смог сделать. Только смотрел за тем, как она, корчась от боли, хватается за лицо в бессильной попытке разодрать себе глаза. Замерла вдруг, замолчала, подняв на меня голову, и... Я так хочу забыть это. Я ошибался, почитая её за сумасшедшую. А она – она была права, считая, что у неё в глазах живут мелкие красные осы. Вырвавшись из её головы, они убили ещё одного матроса – искусали до смерти, забились ему в нос, рот и уши, – и плотным роем взвились куда-то в темноту. Трупы мы скинули в море – они почему-то растворились, шипя, исходя смердящей красноватой пеной. День пятидесятый. Курс неизвестен. Едва пережили очередное нападение стаи летучих мышей. Мы даже не попытались отбиться – бесполезно в таком малом составе. Спрятались в нижних отсеках. Они улетели быстро – поживиться у нас нечем, – но одна из них, видимо, сильно ударилась в компас и сломала его. Обшивка изгрызена и не защитит корабль от первой же достаточно большой волны. Съели сырыми несколько мышиных трупиков, которые нашли на палубе. Матросы не спали несколько дней – мучаются от кошмаров. Я не могу забыть лопающиеся, истекающие желчью и кровью глаза главного инженера. Мы обречены. Видел – а может, только показалось, что видел – в глубине под кораблем гигантское щупальце кальмара; одна присоска, должно быть, по размеру чуть меньше половины корабля. Соль нашла меня? День пятьдесят первый. Курс неизвестен. Не осталось никого из команды. Заканчивается топливо; в течение часа корабль медленно пойдет ко дну, и я вместе с ним. Мне не успеть добраться до порта – компас сломан, вокруг только темнота (нет даже ни одной коралловой колонии поблизости), ни одного маркера. Я не был бы уверен, что корабль плывет, если бы не все слабеющий гул мотора. Кажется, в корпусе пробоина: в багажном отсеке слышен плеск воды. Впрочем, я не уверен. Возможно, этот плеск мерещится мне уже везде. Нужно сходить на палубу – вдохнуть свежего воздуха. Не исключено, что в последний раз, но я надеюсь, что обломки моего корабля когда-нибудь будут найдены – вместе с этим журналом. А посему, умоляю вас, капитаны, не гневите богов, не искушайте судьбу, рассказы старых моряков – не глупые сказки! Я ВИДЕЛ ЕГО. Гигантс...» Огонь мерно трещит в камине – последнее из оставшихся в запасе сухих бревен, поднимая столб ярких оранжевых искр, распадается надвое. Одна из сестер – младшая – смеется. Она, изогнувшись кошкой в большом старом кресле, положив подбородок на сложенные на подлокотнике руки, с хитрым прищуром глядит на сидящую у самого огня фигуру. – Что же вы не продолжаете, капитан... Немо? Сама смеется своей шутке – переливисто, тонко. Одна из сестер – старшая – неприязненно шипит на нее, одергивая её за платье, и вновь складывает руки на коленях. – Записи на этом обрываются. Сестры – все трое – переглядываются. Одна прячет во взгляде улыбку, вторая – укор, третья – задумчивую отстраненность. Младшая соскальзывает с кресла – ей стало скучно сразу же, как только история оборвалась – и, не удостаивая более гостя даже взглядом, скрывается за дверью. Старшая чинно встает, подходит к капитану и, не глядя на него, предлагает ему провести ночь в особняке, чтобы хоть ненадолго отвлечься от морских ужасов – он соглашается, как и другие, что были до него (и как согласятся те, что будут после). Только третья, средняя, не поднимаясь со своего места у окна, неотрывно глядит на море, окружающее их островок, выискивая там хоть что-нибудь, что прогонит её скуку – безуспешно. Сестры в байки заплывающих к ним изредка капитанов, конечно, уже давно не верят, но все равно с упоением слушают – от тоски и одиночества. Ночью – тем временем, что здесь зовется ночью – капитан выходит к пирсу. Складывает руки за спиной и глядит куда-то вверх; там, в вышине, где должно быть небо, вечными недвижимыми звездами сияют бледные кристаллы в сталактитах. Капитан совсем не смотрит на воду; там, в бездне, ему мерещится огромный глаз, там, в бездне, тревожит воду мерное движение гигантского щупальца. Каким чертовым совпадением было найти этот обгоревший – и где только можно найти такой сильный огонь? – журнал после того, как обезумевший нищий в лондонском порту сказал ему: «Ты проклят Солью».