Прости меня

Год назад.

      Дарья стоит на платформе, устремляя свой взгляд туда, где должен появиться поезд. Она крепко держит билет, который так и старается вырваться из ее рук и улететь куда-то далеко в небо. Зря, Канаева решительно настроена. Вспоминая свой прощальный диалог, по ее щеке невольно скатывается слезинка. — Даш, ты точно хорошо подумала? — Юля никак не может поверить в то, что ее лучшая подруга сейчас стоит в коридоре с чемоданом, застегивая свои сапоги. И, скорее всего, рыжая никогда больше ее не увидит. — Он же любит тебя. — Юль, я уже все решила. Пожалуйста, давай больше не будем об этом, — Канаева осматривает коридор, чтобы убедиться, что она ничего не забыла. Просто не может смотреть своей подруге в глаза. — Я тебя прошу, — произносит почти полушёпотом. — Твою мышь, да я просто не могу тебя понять! — Юля истерически срывается. — Ты же любишь его! Если сейчас отпустишь, то просто потеряешь свое счастье, пойми уже наконец! — Юля, если я сейчас останусь, то потом будет еще больнее. Лучше уехать сейчас, чтобы не мучить ни меня, ни его! — Даша закидывает рюкзак на спину, наконец поворачиваясь к Комиссаровой, на что та только протяжно вздыхает. — Ну так мы будем прощаться, или я пошла? — Эх, Канаева, Канаева, вспомнишь еще мои слова, — с тяжестью в голосе произносит подруга, крепко обнимая. А по щеке ее скатывается слеза. — Удачи тебе. — Юль, — брюнетка поворачивается, стоя уже около двери, одной рукой держась за чемодан, а второй за замок. — Спасибо тебе за все.       Комиссарова мило улыбается и стоит так до того момента, пока Даша не скрывается за дверью. Лишь потом она позволяет снять с себя эту маску вечно веселой, беззаботной горничной и, закрыв рот руками, скатывается по стене. Чувствуется ужасная боль. Где-то там, внутри. Глаза наполняются слезами, и она понимает, что Канаева больше никогда не вернется.       Эх, как же Юля сейчас ошибается.       Заметив вдалеке свой поезд, брюнетка отбрасывает все воспоминания в сторону, заменяя их одной единственной мыслью — «Так и мне, и ему будет легче». Но, лежа на верхней полке и смотря в окно поезда на постепенно отдаляющийся город, она осознает, что легче почему-то не становится.

***

      Павел сидит на полу в своем люксе, в одной руке держа своего вечного друга бутылку дорого коньяка. Из его головы ни на секунду не вылезают мысли о Канаевой. Перед глазами лишь тот проклятый столик в ресторане, за которым сидит его Даша, мило строя глазки этому Алёхину. От злости хозяин кидает бутылку в стену, которая разбивается вдребезги. И знал бы он, что в это же время чувствует Даша. Что ее голову, как бы не старалась, не покидают мысли о Павле. Что она была замешана в этой проклятой операции; конечно, он узнает вскоре об этом от Софии Яновны, но будет уже поздно. Что она хотела ему все рассказать, но в какой-то момент, стоя прямо перед дверью и собираясь постучаться, развернулась и направилась домой, сделав это по только одной ей известной причине. Что его Даши уже нет в городе…

***

— Где Канаева? — разворачивая горничную за локоть, спрашивает Павел. Надо же, от него не пахнет алкоголем. — Не знаю, — сухо отвечает та. — Не видела ее, — после того, как Даша уехала, Юля сама не своя. Все меньше улыбается, а про смех нет и смысла говорить. Приходя в пустую квартиру одна, она готовит себе ужин, принимает ванну и ложится спать. И так каждый день. Но перед тем как заснуть, глаза наполняются слезами после всех воспоминаний, связанных с Канаевой. — Я ведь и уволить могу, — Павел хмурит брови, а в его голосе чувствуются нотки сербского акцента. Начинает волноваться. — Уехала она, — хоть Комиссарова и обещала подруге ничего не говорить про это, особенно ему. Но сейчас ей только еще не хватало потерять работы для полного счастья. — Как уехала? — хозяин пребывает в шоке от сказанных горничной слов. Это просто невозможно. Он не может ее упустить. Хотя бы пока не поговорит — Куда? — Понятия не имею. Она мне ничего не рассказывала. Просто собрала вещи и уехала. Даша не хотела мучить ни себя, ни Вас, — голос все такой-же холодный. Как у нее получается до сих пор не пустить хотя бы слезу, не говоря уже об истериках?       Серб понимает, что Комиссарова говорит правду. Либо просто очень тщательно скрывает ее. Он отпускает руку горничной и, медленно направляясь к лифту, пытается до конца осознать только что сказанные слова.       Около недели после этого Павел не выходит из своего номера. Конечно, он не один раз звонит Даше, пишет ей сообщения, но все бесполезно. Она никак не реагирует на это, а вскоре и вовсе меняет номер телефона. Хотя должна делать совсем не это.       И ей сейчас, возможно, еще хуже, чем Павлу и Юле. Каждый вечер, сидя дома в полной темноте, перед сном, в своем родном Волчанске, живя вместе с бабушкой — единственным близким человеком, который у нее остался, Даша плачет, зарываясь лицом в подушку. А утром, отвечая на вечное бабушкино «Как спалось?», скажет «замечательно», хотя на уме совсем не это слово. С каждым днем она понимает, что не может без его подкатов, тупых шуток, будоражащего сербского акцента, одеколона, запах которого она может узнать везде. Без него. Того человека, который просто вскружил ей голову.

2 недели назад.

      Павел уверено шагает по коридору своего отеля в хорошем настроении, чему очень рады все сотрудники, ведь таким его достаточно давно не видели. Уже замечая вдалеке знакомый силуэт, стоящий рядом с Михаилом Джековичем, он направляется к одному из столиков ресторана. — Тётя Эля! Безумно рад тебя видеть, — с натянутой улыбкой проговаривает Павел. И как ему удаётся так быстро надевать на себя маску веселого и жизнерадостного Пашеньки в нужные моменты? Чем-то похож на Комиссарову. — Миш, давай обсудим это чуть-чуть попозже? — после сказанных слов Джекович мигом удаляется, оставляя двух людей наедине. — Паша, присядь, нам нужно поговорить. — Тётя Эля, ты меня пугаешь, — Павел садится на диван и жестом показывает официанту, чтобы тот подал ему кофе. — Паш, самое главное — не начинай сразу волноваться, — но на эту фразу Павел только ещё сильнее настораживается и хмурит брови. — Ты женишься на Кристине. — Что? — он сильно меняется в лице. — Ты же шутишь, да? — К сожалению, нет. Я же тебе уже говорила про то, что у нас большие проблемы с финансированием, — с некой вопросительной интонацией проговаривает Элеонора. — Это-то тут причём? — его удивлению нет предела. Кажется, что он сейчас просто взорвется от непонимания. — Отец Кристины может нам серьезно помочь. Но эти деньги он хочет подарить отелю на вашу с ней свадьбу. — То есть он просто хочет выдать свою дочь замуж за деньги? — Павел все ещё не может осознать суть происходящего. — А меня кто-нибудь спрашивал? — Значит так, — голос Элеоноры становится грубее. — Ты женишься на ней. Никакой любви я от тебя не требую, но обручальное кольцо на палец ты должен одеть. Либо ты женат, либо без денег и этого всего, — она проводит рукой по отелю, после чего встаёт из-за столика, оставляя Павла одного в своих раздумьях.       Как же не вовремя сейчас подошёл официант с кофе, который просил ещё 5 минут назад совершенно другой Павел. Он отталкивает кружку, содержимое которого почти наполовину выливается на стол, и вполне уверенным голосом проговаривает: — Виски. Бутылку. Ко мне в номер, — после чего встаёт из-за стола и направляется в свой люкс. Оттуда он выйдет не скоро.

Наше время.

       9 утра. Павел Аркадьевич сидит за тем же самым столиком ресторана, где две недели назад узнал новость, которая, скорее всего, теперь изменит всю его жизнь.        Эх, Паша, ты даже не представляешь — насколько.       В руках он держит чашку с крепким кофе. «Либо ты женат, либо без денег», — постоянно прокручивается у него в голове. Павел уже смирился с тем, что женится на Кристине. Через три дня должна была состояться свадьба. Серб даже как-то стал привыкать к своей будущей невесте. Но даже спустя почти год, он все также надеется увидеть на ее месте другую, хотя он и пообещал никогда больше не возвращаться в прошлое.

Но сегодня прошлое само вернётся к нему, переступив через порог отеля.