"После войны. Ино-Шика-Чо"

неё волосы белые. После войны. По одной волосинке на каждую потерю. И вроде живого места в душе нет, а Ино всё улыбается. Правда только губами. Их растягивать легче. А глаза, а глаза они у неё синие, не голубые уже и мёртвые. Она честно живёт. За других. Жить за себя сил как-то не осталось. Живёт, каждый день ходит на работу, разговаривает с другими и по ночам в подушку не плачет. Вроде целая. Нет. Просто хорошо склеена. У неё кошмары по расписанию. Каждую ночь, с двух до шести. Четыре часа войны каждую ночь. Много. Немного для неё. У неё во снах руки, как у отца. Оторванные. У Ино цветы в вазе не вянут. Никогда. Искусственные. Как её чувства. На настоящие её не хватает. Эти цветы она сама после войны поставила. Чтобы ярко. Чтобы обманчиво. Чтобы другие ей поверили. Всё хорошо. Наверное, но не с ней. У неё порывы иногда. Не каждый день. Хочется пальцы переплести и лбом уткнуться в плечо. Нельзя. Нара теперь муж. Не её. И отец, почти. Роды на носу, а она их примет. Если честно, это нечестно. Ино молчит всё чаще. Смотрит. Не на облака. Куда угодно. Смотрит, только не видит. Ей улыбаются сочувственно. Жалеть не смеют. Дочь Иноичи жалеть нельзя. У них это фамильное, гордое. Традиция. А у Ино внутри пустота. И в душе, и в животе. Выпотрошена. Ничего своего и нужного. С этим живут. Доживают. Харуно не пытается сесть поближе. Только бутылку к ней толкает. Ногой, рукой уже никак. Потому что у самой своя бутылка. Пить на ночь глядя, это теперь ихнее. Почти нерушимое. Завтра работать, а сегодня глотать. Не важно сколько, градусов. Горько будет всё равно. От непролитого. Всё ещё любимая сетка, а под ней вторая-из тонких и не очень шрамов. На Ино одежды теперь больше. Вдвое. Она всё ещё молодая, но со следами. Ничего страшного с ней не случилось. Просто немного войны. * * * Курить у него, как рефлекс. Кажется, так, думать даже легче. А ведь он курит для того, чтобы рот был занят. Ведь иначе сорвётся, и он и его связки. От крика. Он кажется гений. Так говорят. Другие. Этих других слишком много в его жизни. Ни одного своего. Нара привык. Ну почти, ведь он курит. У него дом шумный. Слишком много криков по делу и без. Проблематичная женщина не стала спокойней. Она же мать. Его жена. Когда он думает об этом, то чувствует, как медленно затягивается удавка на шее. Любит. Не любит. Смотря кого. Нара почти не спит. Кошмары его достают, похлеще Ино. А она их терпит, в смысле кошмары. У неё синяки под глазами и не расплесканные океаны в глазах. На этом у него кончаются красивые сравнения, потому что дальше война. Которую они пережили, и которую унесли с собой. Это не отпустит. Искалеченные. Они все. Дети войны, которые пытаются играть в мир. Смешно, только вот Нара не слышал, чтобы над этим кто-нибудь смеялся. Ему не хочется домой. Там всё не его. Там живут без него, он там номинально. У него маниакально руки тянутся к почти белым волосам Ино. Хочется через пальцы пропустить и её пряди волос и их прошлое, где между ними не было ничего лишнего. Она не замужем. Он женат. Какая к чёрту разница, оба одинокие, неприкаянные. Слепые, потому что были детьми и за многим не видели большего. Слепые, потому что война выжгла всякое желание что-либо видеть. У него невысказанного накопилось. Наболевшего. Вроде он сделал всю правильно. Решил жить дальше, женился, завёл детей и стал кем-то важным для собственной деревни. Но это не то. Оказывается, не его совсем, потому что стоит ему встретишь бледную, выпотрошенную бывшую сокомандницу, как внутри что-то оголодало вгрызается. И жрёт все его прокуренное нутро. Недоглядел, недорасчитал. Стратег из него никудышный, и плевать что он выиграл столько сражений против Мадары. Собственную войну он проебал. Откровенно и безоглядно. Ничего ведь страшного в этом нет. Он проживёт со своими сигаретами и мигренью. * * * У Акимичи определённо задался день. Такому добродушному толстяку главное, чтобы его верно ждали дома любящие люди и вкусная еда. Все пункты из его списка персонального счастья были выполнены в этот день. Акимичи отдыхал. И телом и душой. Дочь уплетала за обе щёки любимые чипсы и о чём-то увлечённо щебетала с матерью. Его жена то хмурилась, то улыбалась. Акимичи не вникал. Он любовался своим персональным двухкомпонентным счастьем. У него всё есть. После войны он пришёл к пониманию простой истины: счастье-это, когда тихо и спокойно, и незачем ломать себе шею. У него первая седина в висках пробивается. А его это не тревожит. Он шутит, что это к нему мудрость пришла. На самом деле, он ещё молодой. Душой тоже, несмотря на то что пронёс её сквозь войну. Он даже улыбаться стал больше. Потому что, когда рядом с тобой постоянно бродит смерть, начинаешь ценить каждую мелочь вдвойне. Может именно из-за того, что он безумно радуется каждому дню, ему спится хорошо и крепко, без всяких там кошмаров. У него только одна причина для печали. Хотя неправда, их две. Две половинчатые причины, которых язык не повернётся людьми назвать. От его друзей почти ничего не осталось. С каждым днём у них тени всё больше, а их самих почти не видно. Толстяк грустит, когда видит их. Не вместе. Он до сих пор не понимает как это с ними случилось, ведь они казались ему аксиомой. Такие умные и красивые, а он был просто толстяком. Только вот у него мудрости больше оказалось остановиться, там где надо. А Нара с Яманако продолжили нестись в бездну сворачивая себе шею. Теперь когда Акимичи обнимает свою спящую жену, и слышит как она что-то сонно ворчит ему в ответ, он понимает, что ему тепло. По-настоящему и внутри. Его война всегда с ним. Но он научился выживать в ней без потерь.