На мечах не дерутся, мечами убивают

Если во мне осталась хоть капля того, За что меня можно терпеть, За что меня можно любить

Дафна стояла посреди поля, огромного настолько, что любой фермер времён Новой Англии обзавидовался бы, сразу представляя себе, сколько пшеницы или кукурузы можно здесь вырастить. Вот только даже удобри он эти земли лучшими средствами, обработай с помощью стада быков, полей обильно и засыпь прекраснейшими семенами — ничего не проросло бы. В опущенной руке Даф держала шпагу, уткнув её кончик в землю рядом со своей ногой, так что если бы кто-то сейчас напал на неё, она имела все шансы даже не успеть вскинуть клинок. Из-под прикрытых век она наблюдала за тем, как поле постепенно выцветает, словно художник использовал плохие краски, и уменьшается в размерах. Вскоре это уже была обычная поляна посреди леса, даже заросшая травой и цветами. Цветы мало волновали Дафну. Она лишь махнула над ними рукой, в буквальном смысле сгоняя росу, и прилегла. Шпага осталась стоять. Подошедший Арей выдернул её из земли и придирчиво осмотрел: во время сегодняшней тренировки ему показалось, что от одного из ударов клинок чуть не сломался. Но сейчас всё выглядело нормально, так что он просто сделал себе мысленную заметку ещё понаблюдать. — Почему средний Тартар? — спросила Дафна, глядя на Арея и щурясь из-за солнца. Каждую тренировку они проводили на этой поляне, которую мечник с помощью пятого измерения превращал в одну из пустынь среднего Тартара, хотя мог выбрать что-то более нейтральное или просто расширить то, что уже есть. Арей пожал плечами. — А ты хотела эдемские сады? — усмехнулся он, наклоняясь и срывая травинку, кончик которой сунул в рот, прикусив крепкими, желтоватыми зубами. Если бы кто-то сказал ему, что среднестатистический лопухоид чистит зубы два раза в день, утром и вечером, он бы искренне удивился такой частоте. Впрочем, кто-то вроде Вильгельма или Барбароссы удивился бы необходимости в принципе это делать, а Лигул и вовсе сделал бы вид, что удивлён существованию такой вещи, как зубная щётка. Когда твоя сущность бессмертна, тело становится лишь транспортом: руки, ноги, голова на месте — и ладно. Дафна потянулась, отчего её футболка задралась, являя взору Арея плоский живот с колечком-пирсингом в пупке и тазобедренные косточки сразу над ремнём джинсов с низкой посадкой. Она выглядела такой тонкой и такой лёгкой в движениях, что невольно напоминала Арею его самого в бытность светлым стражем. Казалось, ещё немного — и девчонка полетит, и только тяжёлый дарх на её шее демонстрировал, насколько прочно та стоит на земле. Сморгнув от блика солнца, бросившегося ему в глаза от широкой пряжки её ремня, Арей заставил себя отвести взгляд. Его воспитанница вызывала в нём совсем не отеческие чувства. Порой ночами он просыпался от ощущения, что она легла на постель рядом и жмётся к нему, и в какое-то утро, не выдержав, он отрубил мечом часть кровати, делая её узкой даже для него самого, чтобы такого точно не случилось. — Почему нет? — хихикнула Даф, одёргивая футболку. — Я бы пряталась за деревьями, — она прекрасно видела, какое впечатление производит на Арея, но сама не знала ещё, как к нему относиться. То он казался ей слишком старым, то она вспоминала, что они бессмертны и возраст не имеет значения; то он казался ей слишком уродливым из-за шрама, то, когда после тренировок к его торсу прилипала мокрая от пота рубаха, она, втайне любуясь, думала, что у него потрясающее тело, и тогда лицо не имело значения; то он казался ей слишком жестоким, когда одним движением, не моргнув даже, отрубал кому-то голову, то она чувствовала себя под защитой, когда он шагал перед ней, отражая направленный на неё удар, хотя из этой позиции не мог сам эффективно атаковать... На всякий минус находился свой плюс, и порой Дафна размышляла, а что если Арей, как атом, энергетически нейтрален? — А каково это — летать? — спросила она, зная, что тема прошлого для мечника болезненна, но захотев его спровоцировать. Но Арей не поддался, оставшись внешне непроницаемым. — Нет смысла говорить о том, что нас не ждёт, — отрезал он. — Поднимайся, — и, развернувшись, первым ушёл с поляны. Дойдя до её края и едва заступив на границу леса, он исчез. Дафна легко вскочила с земли и пошла за ним, ступая точно по его шагам. Это было не обязательно, но ей нравилось так дурачиться: шаг Арея был шире, и порой ей приходилось даже делать лёгкие, пружинящие прыжки. Ни одному лопухоиду не удалось бы сделать того, что Даф делала играючи: примятой травы, следов подошвы, растоптанных цветов после него не оставалось — ничем мечник не обнаруживал себя. Лишь истинным зрением можно было заметить слабый тёмный контур там, где он ступал, да и тот вскоре испарялся что лужа с асфальта в жаркий день. На границе леса Даф чуть помедлила и оглянулась, а затем решительно ступила в руну и исчезла. Руну рисовал Арей, и потому он уходил первым: та находилась под землёй, была видна только создателю и каждый день перемещалась в другое место. О её существовании знала только Дафна. Это был наиболее безопасный способ добраться до дома: телепортацию было легко засечь. Хотя и у руны имелись свои недостатки: та перемещалась строго по эллипсу, который представляла собой граница леса, и каждые три лунных цикла схема её перемещений повторялась. Когда Дафна вышла из двойника руны в глухой заброшенной деревеньке, Арей уже скрылся в доме. На этот дом его стараниями было наложено столько защитной магии, чтобы их не обнаружили, что Дафне иногда казалось, что именно по зашкаливающему магическому уровню их и проще всего выследить. Впрочем, за три года их пока никто не побеспокоил, так что постепенно она перестала волноваться. К тому же за три года ежедневных тренировок она стала куда как увереннее обращаться со шпагой и теперь не боялась внезапного нападения: так просто её не возьмёшь. Войдя в дом, она увидела, что Арей сидит на краю лавки и точит её шпагу. Не обращая внимания на степень опасности его занятия, она легла на лавку и положила голову ему на колени. Её дарх соскользнул вниз и ударился бы об пол, если бы не изогнулся, «подбирая» хвост. — Почему у тебя меч, а у меня шпага? — спросила она, глядя Арею в лицо. Она задавала этот вопрос не в первый раз, и он не в первый раз отвечал: — Двуручник для тебя слишком тяжёл. Он отложил её шпагу и опёрся одной рукой о край лавки, а вторую Даф, пока он не успел придумать, куда её деть так, чтобы не коснуться ученицы, схватила своими, держа её около подбородка. Со стороны порой могло показаться, что Дафна ведёт себя как ребёнок с аутизмом, но Арей никогда не поддавался этой иллюзии, потому что видел её умный, настороженный взгляд с затаенным страхом на самом дне. И знал, что виновен в появлении этого страха. Он в очередной раз в своей долгой жизни находился в бегах. Его почти окружили псы Лигула, но он снова вырвался в последний момент, оставив их с носом и десятком трупов в придачу. Оказавшись возле реки, он огляделся: судя по всему, он находился на окраине небольшого городка в восточной части России. Его настораживал только след светлой магии, он словно слышал отзвук флейты: здесь недавно был страж света? Или он здесь всё ещё есть и в любой момент можно ожидать нападения? По кромке воды босиком прогуливалась девушка, и легкие волны реки омывали её щиколотки. Цепочки с крыльями на шее явно не было, и он чуть успокоился. Остановившись в шагах десяти, девушка с интересом стала его разглядывать. — Откуда ты здесь? — приветливо улыбнувшись, спросила она. — Это у тебя меч в руке? Кто ты? — А тебе какое дело? — грубо отозвался он, разглядывая девушку. Да нет, девчонку: по виду явно подросток. Ни дарха, ни крыльев — не страж. Кольца (или что там используют элементарные маги?) тоже нет. Лопухоид не мог увидеть его меча. Скорее уж надо было её спрашивать, кто она такая. — Я первый раз вижу твоё лицо. Ты не бывал здесь раньше, — грубость, кажется, ни мало её не обидела. Ну конечно. Проклятие маленьких городов — все друг друга знают и в толпе не затеряешься. — Меня зовут Арей. И да, это меч. Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство, — обуздав свою ярость, ответил он, глядя на девчонку тяжёлым взглядом, и даже недалекому человеку стало бы ясно: теперь стоило заверить Арея, что его надежды оправданы, в противном случае дальнейшие вопросы могли стоить жизни. Причём заверять лучше всего было бы без слов, просто мило улыбнувшись, кося под дурочку, и быстрым шагом исчезнув из его поля зрения. Но на Дафну его грозный вид впечатления не произвёл. — Здесь скучно, — сказала она, словно оправдывая то, что пристала к незнакомцу. — Научишь меня драться? — Скорее просто снесу голову, — хмуро ответил Арей. Могла ли девчонка быть отвлекающим манёвром? Может, она под личиной? Или и вовсе суккуб? Но нет, ничего подозрительного Арей в ней не видел. — Не скажу, что буду особо возражать, — кисло отозвалась она. — Я Дафна. У тебя тоже были оригинальные родители? — Тебе не дорога твоя жизнь? — недоверчиво спросил Арей. Он не мог сказать, что сам особо цеплялся за неё, но всё же без боя сдаваться не собирался. — Почему Дафна? — вопрос о своих родителях он проигнорировал. — А чем тут дорожить? Мой папа — учитель музыки в местной школе, а мама сидит дома и шьёт одежду на продажу, без денег я не сяду даже на паром, что проплывает здесь каждую вторую пятницу, а до другого ближайшего города два дня пешком топать, если в лесу не заблудишься. Я рождена сдохнуть от скуки в этой дыре, — фыркнула Дафна. Вот теперь она напомнила Арею обычного подростка своими суждениями, и он бы окончательно успокоился, если бы не слова про отца — учителя музыки. Не он ли тот самый страж света, которого Арей чувствует?.. Вероятнее всего, бывший страж света: влюбился в земную женщину, отказался от крыльев и вечности и поселился с нею в какой-то глубинке, как у них порой бывает. Запрет на любовь для стражей мрака казался всё более адекватным — а ну как повалят из Тартара толпами в человеческий мир... С другой стороны, поди попробуй отказаться от дарха. Даф посматривала на Арея, ожидая, видимо, какой-то реакции, но того, очевидно, мало волновали проблемы бунтующих подростков. Его логика была проста: по-настоящему захочет вырваться, на животе до другого города доползёт или тайком на теплоход проберётся, а без этого её можно хоть сейчас в Москву доставить и что? На третий день запросится к мамочке. Перед истинными желаниями все препятствия кажутся преодолимыми, а человек с простыми «хочушками» только и годен, что жаловаться на обстоятельства. — Не знаю, почему Дафна, — продолжила она. — Папа Дмитрий, — «Дементий», — мысленно прикинул Арей, — а мама Мария. Я всем Дашей представляюсь, хоть звучит нормально, только тебе правду сказала, потому что ты сам... ну, Арей, — она хмыкнула. Арей поморщился. Ему его имя нравилось, и Дафна, на его вкус, звучало куда как лучше, чем какая-то Даша. У случайного лопухоида может оказаться три знакомых Даши, в чём удовольствие быть одной из? — И зачем ты хочешь научиться драться на мечах? Разбавить досуг? — поинтересовался Арей. Пустые разговоры ему надоели. Дафна, воспринявшая это как готовность согласиться, воспрянула духом. — Отец достал со своей музыкалкой, — призналась она. — Пальцы болят на флейте пиликать, — «Ну как есть страж света», — довольно подумал Арей, — хочу чего-то нормального. Сделала пирсинг в губе, заставили снять... Ну и плевать! Завтра пупок проколю и не скажу никому, — досадливо добавила она. Арей не сделал ни шага, но вдруг оказался совсем рядом с ней и внимательно посмотрел в её глаза. Дафне вдруг показалось, что он готов выпить её душу, но взгляда она не отвела. — На мечах не дерутся. Мечами убивают, — тихо и очень страшно сказал он. Ему показалась весёлой идея подготовить стража мрака из дочери стража света. ***

Мир поделён злом и добром, Очень непросто в нём быть королём … Рождены мы для любви, А в ней мы просто короли

Арей приходил дважды в неделю и тренировал Дафну. Он звал её только так, игнорируя все просьбы перейти на Дашу. Она даже устроила ему бойкот, отказав отзываться на это «дурацкое имя», но Арей проигнорировал и бойкот, и тогда Даф сдалась. Сначала он вручил ей двуручный меч, чуть тоньше и на полпальца короче, чем его собственный, но уже через полчаса она стала жаловаться, что у неё руки устали его держать. Тот сначала не воспринял эту жалобу всерьёз, но после того, как ударом плашмя выбил меч из её ослабевших рук, поверил. В следующий раз он принёс шпагу и сказал, что, если она и теперь будет жаловаться, он заставит её отжиматься. Отжиматься Даф категорически отказалась, жаловаться прекратила, а через месяц втайне попросила одного друга научить её отжиматься и подтягиваться. Влияние Арея сказывалось на ней довольно сильно: она постепенно становилась немногословна, независима в суждениях, принципиальна... скрытна, язвительна, резка и, пожалуй, даже жестока. Она, как и хотела, сделала пирсинг в пупке, только не стала его прятать. Конечно, она не стала тут же носить исключительно короткие топики: чувствовала, что демонстративность не импонирует Арею, и подсознательно подстраивалась. Но просто если он вдруг становился виден, она не начинала истерично одёргивать кофту. Арей поинтересовался как-то, не мешает ли пирсинг носить школьную форму, на что Даф фыркнула: только тут и выяснилось, что выглядевшей лет на тринадцать Дафне было уже почти двадцать. Сказывалась кровь стража: конечно, на Земле год для них не равнялся тысяче лет в Эдеме, но старели они всё равно медленнее, чем обычные люди. Дементий был в ужасе, видя эти изменения в поведении дочери, но жена успокоила его, что это просто запоздалый переходный возраст. Он узнал об Арее только через пять лет, случайно найдя у дочери шпагу, когда уже было безвозвратно поздно, но всё равно пришёл с ним поговорить: как златокрылый, пусть и бывший, он не привык пасовать перед трудностями и стражами мрака. Впрочем, златокрылые, как и наркоманы, бывшими не бывают. Это не столько звание и цвет медальона, сколько склад характера. Как и многие другие отцы, единственное, что он мог сделать в данной ситуации: увещевать и уговаривать. Но Дафна наотрез отказалась бросать Арея, а тот лишь разводил руками и говорил, что не может отказать страждущему. Кстати, разве не этому учит нас свет? Конечно, в теории Дементий мог связаться со своим, вызвать боевую двойку, чтобы те патрулировали город, но он не привык прятаться за спинами. Дафна до сих пор не знала правды ни об отце, ни об Арее, но, как девушка неглупая, о многом догадывалась. Однако свои подозрения держала при себе, не спеша ни с кем ими делиться. Но главного ей было не узнать никак: Дементий был знаком с Ареем давно, очень давно, ещё когда оба были стражами света и не было разделения на «златокрылых» и «обычных». Они были симпатичны друг другу, но не стали друзьями лишь по одной причине: Дементий редко летал, зато целыми днями не отрывал флейту от губ, Арей же флейтой пренебрегал и уже начинал считать хуже себя всех, кто не мог провести в воздухе неделю кряду. И в переломный момент Дементий даже последовал вместе с другими за Кводноном, но уже на второй день раскаялся и вернулся, заслужив прощение. Их таких всего четверо было, вернувшихся, и ещё троих Кводнон убил при попытке, а пали в то время сотни. Арей, наверное, завидовал Дементию, потому что сам тогда не смог перебороть свою гордыню и своё тщеславие, как ни манило его небо и как ни претил ему Кводнон со всеми своими речами и амбициями. Когда всё открылось, Дафна даже была довольна в глубине души: не нужно было больше прятаться. Она даже уговорила Арея пару раз прийти к ним домой, но после получаса напряжённого молчания и переглядывания с Дементием во время ужина, мечник извинился перед Марией, его женой, и ушёл, чтобы больше никогда не переступить порога этого дома. Он встретился с Даф позже, снова на берегу реки, и та сразу иронично заметила, что не думала, что Арей вообще умеет извиняться. Он лишь пожал плечами. Не мог же он рассказать ей про свою жену, на которую Мария была очень похожа? Не внешностью, а своим положением: потерявший семью, Арей считал обречённым любого, кто вольно или невольно связал свою жизнь со стражем, неважно — света или мрака, бывшим или настоящим. Из этой игры нельзя просто вдруг выйти и прожить жизнь как лопухоид, здесь не бывает «домиков» и «четыре-четыре, я на перерыве». Очередное доказательство своей точки зрения Арей получил, когда, несмотря на все предпринимаемые им меры предосторожности, его выследили, а вместе с ним нашли и Дементия с женой. Арей был на тренировке с Дафной, когда почувствовал их приближение. В дом он вбежал первым и сразу увидел мёртвую Марию. Дементий лежал в другом конце комнаты, зажимая рукой рану и пытаясь не то подползти к жене, не то добраться до флейты, будто та могла ему чем-то помочь. — Арей... Дафна... — прошептал он, увидев вошедшего. — Арей, — повторил он, скрывая за этим невысказанную просьбу. Его последнего вздоха мечник уже не увидел, бросившись обратно на улицу. Дафна не должна была увидеть их тела? Не должна была погибнуть? Не должна была остаться с ним? Чего Дементий от него хотел, Лигул его побери? Схватив Дафну за руку, Арей велел ей покрепче сжать шпагу и потащил за собой. На окраине города их окружили четверо. Пока Арей разбирался с тремя, Дафна кое-как справлялась с одним. Она была способной ученицей, когда хотела этого, но так и не научилась главному: на мечах не дерутся, мечами убивают, — поэтому ушла в глухую защиту, атакуя лишь только чтобы разорвать дистанцию. Когда Арей шагнул перед ней, она еле успела остановить шпагу, чуть не ударив его в спину по инерции, и через секунду всё было кончено. Даф даже не успела опустить клинок, а голова её противника уже катилась по земле. Глядя на разбрызгивающуюся кровь и стирающуюся о неровности асфальта кожу, Дафна почему-то подумала, что не хотела бы сейчас видеть лицо Арея. Они шли уже... Даф не знала сколько. Она давно потеряла счёт дням, она даже потеряла момент, в который потеряла счёт дням. Они пробирались то лесами, то болотами, пару раз переходили вброд реки, и тогда Даф тряслась от холода, потому что Арей не мог применить магию, чтобы её согреть. Она уставала, хотела есть, пить и спать, Арей же, казалось, был неутомим. Его подпитывала сила эйдосов в дархе, Дафна же, несмотря на кровь стража в своих жилах, была простым человеком. Несколько раз они делали привал, но чаще Арей просто закидывал её себе на плечо. Даф сначала возмущалась и пыталась требовать нести её в таком случае на руках, но Арей кратко прервал её, сказав, что не может «забивать» руки, которыми ему потом держать меч. Их одежда задубела от пота и грязи, и если Арей не чувствовал по этому поводу особого дискомфорта, то Дафна втайне мечтала о душе. Правда, тут она уже жаловаться не стала. Прекрасно понимала, что может ныть хоть целый день, а душевая посреди леса всё равно не появится. Всё стало хуже, когда у неё начались те самые женские дни. Нет, она вовсе не стала более раздражительной, или истеричной, или требовательной, и скорее вообще постаралась бы не дать Арею знать о своём состоянии, скрывая так долго, как только смогла бы, если не обнаружила бы это, когда, проснувшись и спустившись на землю, увидела на его плече кровь. Она, разумеется, тут же смутилась, покраснела даже и принялась мысленно проклинать женскую природу, но Арей невозмутимо напомнил ей про убийство тех четырёх стражей, имея в виду, что кровью его не удивишь. Зато по крови их было выследить проще простого, стоило только оставить случайную каплю. И когда на них напали в следующий раз, это уже были не простые рубаки из канцелярии Лигула, это были настоящие тартарианцы. И было всего два способа их убить: светлыми маголодиями, либо спустившись в Тартар. И им ничего не оставалось делать, как выбрать второй вариант. Оказавшись в Тартаре, Арей почувствовал себя, как ни странно, в безопасности. Здесь можно было применять магию без проблем, так что он тут же решил половину проблем, что беспокоили Дафну. Он оставил её в одной пещере, а сам увёл тартарианцев за собой, воспользовавшись испачканной в крови Дафны рубахой, чтобы сбить их с толку. Когда через два дня он вернулся, он... нашёл Дафну на прежнем месте, живой и невредимой, только вот теперь на её шее был дарх. Девчонка нашла его сама, случайно натолкнувшись рукой, хотя Арей поспорил бы, кто кого нашёл... И только теперь у них, наконец, состоялся откровенный разговор о том, кто такой Арей на самом деле, что из себя представляют стражи мрака и стражи света, кем был её отец и что это за странная штука, испытывающая сосущий голод и пытавшаяся утолить его за счёт сил Дафны, у неё на шее. Узнав про отца, Даф решила, что те страшные люди пришли за ним, а Арей её спас, потому что ей было трудно представить, что тёмные могут охотиться за тёмными — они же свои, не так ли? А преследование объяснила тем, что они хотели добраться до неё, а Арей снова им помешал. И предупреждение о том, что теперь им придётся прятаться, возможно, долгие и долгие десятилетия, восприняла как само собой разумеющееся — Арей дважды её спас, значит, дважды пошёл против своих, значит, он теперь изменник, верно? Арей не стал её переубеждать и открывать правду: что приходили на самом деле за ним, а её родители — случайные жертвы. Он отнюдь не был малодушен, просто сказать Дафне правду значило убить её: она отвернётся от него, прогонит прочь, а, оставшись одна, не проживёт долго. Даже если у неё получится защититься от нападения и хватит решимости пустить шпагу в ход, дарх выпьет её силы: Даф ещё не созрела, чтобы самостоятельно добывать эйдосы. На секунду ему в голову пришла мысль достать один или два из своего дарха, чтобы дать ей, но он тут же отверг её. И не был уверен, что созреет для этого, если вдруг Даф ослабеет и начнёт угасать раньше, чем решится отобрать чью-то душу. Поделиться эйдосом? Попрать саму суть существования стражей мрака? Он, наверно, точно сошёл с ума, если эта идея показалась ему привлекательной. Жертвовать ничем не пришлось. С дархом Даф стала скатываться во мрак ещё быстрее. Кровь отца не говорила в ней больше: пусть она и не показывала это, смерть родителей надломила что-то внутри неё. Они поселились в отдалённой глуши, заполняя бесконечные дни тренировками и редкими вылазками за эйдосами. Опустив в свой дарх первый, Дафна печально рассмеялась и уткнулась носом в плечо Арея. Тот думал, что она плачет, но она просто стояла и «дышала им». — Я просто пытаюсь понять, как ты так живёшь уже долгие века. Эйдосы ведь ничего не меняют, — только и сказала она потом, и больше они к этой теме не возвращались. Она была права: в дархе могло быть десять эйдосов, а могло и десять сотен — тот всё равно требовал ещё и ещё, голод унимался только на краткие мгновения. После первого убийства Дафна впала в истерику, едва они переступили порог дома, и рыдала ещё два дня с краткими перерывами, утыкаясь Арею то в грудь, то в колени, а тот неловко гладил её по голове и по плечам. Он терпеть не мог женских слёз, но здесь понимал почему-то их необходимость. К тому же он всё равно не смог бы успокоить Дафну, мог только отвернуться от неё и оставить одну, оттолкнув этим от себя навсегда. Она привыкла. Человек ко всему привыкает. Особенно она привыкла молчать, и Арей мог лишь догадываться, что творилось у неё на душе. Она могла смеяться, но не испытывать радости, могла хлопать дверьми и бить посуду, но не испытывать гнева, могла с измождённым видом бросить шпагу посреди тренировки, не испытывая на самом деле усталости. Порой она была игрива, но заглядывая в её глаза, Арей видел холод. Наверно, только это останавливало его от того, чтобы просто бросить её на кровать и взять: она была с ним каждую минуту после обретения дарха в глубинах Тартара, но она не принадлежала ему ни секунды с момента смерти родителей. Он никогда не был откровенен с ней до конца, она никогда не была откровенна с ним. Они построили вокруг своих душ каменные крепости и выставили у ворот стражу. И их ничуть не смущало, что стража эта стояла так близко, что соприкасалась носками туфель. За три года бесконечных недомолвок и многодневных молчаний они совсем разучились говорить друг с другом. И на самом деле постоянно повторяющиеся вопросы Даф или её провокации всегда подразумевали одну простую просьбу: «поговори со мной». Но что Арей мог сказать ей? *** — Сегодня три года со смерти родителей, — сказала Даф, прижимая его ладонь к подбородку. — Как думаешь, насколько опасно будет навестить их? Арей замер. Этот вопрос не повторялся из года в год. Дафна в первый раз заговорила о смерти родителей вообще, предпочитая то ли переживать это в себе, то ли не думая об этом вовсе. — А насколько оправдан риск? — спросил он в ответ. Дафна пожала плечом. — Нет так нет, — она выпустила его руку и встала, восприняв его слова как отказ. Арей поднялся следом за ней и, чуть помедлив, обнял, прижимая к своей груди. — Зачем ты хочешь туда поехать? Ностальгия? Ты прекрасно знаешь, что нет смысла ехать к могилам, чтобы поговорить с умершими. Ваш дом уже либо продан, либо снесён. Так зачем? Дафна вздохнула, но вырываться не стала. — Я просто скучаю, Арей. У тебя никогда такого не было? — раздражённо спросила она. Если бы она увидела его лицо, то пожалела бы о своих словах, такая боль на секунду отразилась в его глазах. Он долгие годы безумно скучал, безумно тосковал по своим жене и дочери. Но никогда не смел и мысли позволить себе о том, чтобы «навестить их». Они едва начали говорить и с непривычки тут же били друг друга в больные места, рискуя искалечить чужую душу. Хотя кому только в голову пришло бы сказать про их души «здоровые и живые»? Дафна резко обернулась, дыша так, словно сейчас расплачется, но глаза оставались сухими. — Арей, — прошептала она, глядя на него с каким-то отчаянием. — Если бы я не оставил тебя в Нижнем Тартаре одну, у тебя не было дарха. У тебя был бы путь к свету. Поэтому там мы тренируемся, — быстро проговорил Арей. «Я до сих пор виню себя в том, что не уследил за тобой; пытался спасти тело и упустил душу», — поняла Дафна. — Летать — всё равно что парить в порывах свободы и безмятежного счастья, — продолжал он без пауз. «Мы всегда будем скрываться и всегда будем полны тревоги; нас не ждут свобода и счастье, а не крылья», — поняла Дафна. — Мечами не дерутся, а убивают, поэтому у тебя шпага, — сказал он, и здесь не было никакого подтекста. Меч действительно был тяжелее шпаги, им нужно было выполнить один чёткий, направленный удар, остальное делала сила инерции, и голова врага катилась по земле. Шпага больше подходила для фехтования. Он наклонил голову и поцеловал её, прижимая к себе, и она отвечала ему, положив руки на плечи и цепляясь пальцами за рубашку. Он никогда не скажет, что виновен в смерти её родителей. И никогда не скажет, что застал Дементия живым. Но она и сама давно догадалась. Она была умной девушкой. Ночью, когда Арей спал, Дафна очень медленно и аккуратно перенесла по воздуху в его комнату свою кровать и поставила её рядом с обрубком его. Она легла рядом с ним и положила голову ему на плечо, а руку — на живот. Дыхание Арея тут же сбилось. — Давно не спишь? — шёпотом спросила Дафна со смесью досады и усмешки: она правда надеялась, что застанет Арея, это совершенство по части защиты и скрытности, непроснувшимся? — Нет, — ответил он. — Примерно с того момента, как ты подняла кровать. Даф прыснула. Несколько минут они лежали в тишине и неподвижности, прислушиваясь к себе — и к друг другу. Пусть они ещё не умели толком разговаривать, они учились хотя бы слушать. Дафна провела ладонью ниже и залезла пальцами под ремень его штанов, жарко дыша ему в шею. Арей мысленным усилием расстегнул пуговицу и молнию, и Даф расценила это как однозначный призыв продолжать. Она просунула ладонь в его трусы и сжала член, и это словно стало сигналом к действию: Арей перевернул её, подминая под себя, и стаскивал с неё одежду, пользуясь магией при малейшем движении, чтобы ей не приходилось вставать. Даф не отставала от него, но мысли путались, и вместо того, чтобы снять рубаху целиком, она порвала её на лоскуты. Нельзя сказать, чтобы Арей был опечален этой потерей. Штаны Даф столкнула с него ногами и сразу обхватила его бёдра, подталкивая его к себе, и он вошёл в неё, затыкая жадным поцелуем рот, удерживая от стонов и криков не то её, не то себя, и принялся двигаться, наслаждаясь её отзывчивостью и тихо рыча ей в губы, когда она, хватаясь руками за его плечи, царапала кожу. _________ Если во мне осталась хоть капля того, За что меня можно терпеть, За что меня можно любить Цитата из песни Сплин - Бездыханная лёгкость моя Мир поделен злом и добром, Очень непросто в нем быть королем … Рождены мы для любви, А в ней мы просто короли Цитата из песни Король и Шут - Короли Ночной Вероны