Мы - семья

***

Pearl Jam - The End

      Такая вот жизнь. Ты не думаешь о последствиях, действуешь по наитию – и вроде все складывается прекрасно… Но в какой-то момент жизнь решает показать тебе истинную суть вещей. Вот только демонстрация обычно сопровождается не самыми приятными событиями и ощущениями.             Так было и со мной. Кем я была двенадцать лет назад? Молоденькой ведьмой, в безрассудной наивности своей считавшей, что мир должен крутиться вокруг нее. Не то, чтобы я была такой уж злобной сукой, которая точно знает, что никогда не изменит своим принципам и которую полностью устраивает образ злобной твари, наслаждающейся горем и болью тех, кто так или иначе оказался на ее пути – нет, не настолько. Но я была чертовски наивной. Жила под неусыпным мамочкиным контролем, работала на принца-полукровку... Не задумываясь особо над тем, кто и для чего поручает мне те или иные задачи. И вот, получив задание, я с гордым и независимым видом отправилась в клинику - где попыталась убить Мари Кесслер. Первого Гримма в своей жизни. Точнее, первым был ее племянник, но то был лишь обмен взглядами, пару секунд, не более…             Могла ли я предположить тогда, что оба, и Ренар, и моя мать, просто использовали меня, словно пешку, разменную фигуру? Вряд ли. Наивная молоденькая ведьмочка, считавшая, что ей повезло стать сопричастной к тайным играм сильных мира сего. Еще бы, таким романтичным все это казалось: «О-о, я помогаю принцу королевской крови! Идет скрытая борьба за трон, и я часть этой борьбы, я его соратница!»        Круто, здорово, потрясно и так далее… Я даже не задумывалась об истинных причинах того, что происходило вокруг. А стоило бы. Ведь с какого-то момента события стали развиваться не только быстро, но и непредсказуемо. Ликвидацию Кесслер я провалила, не учтя, что ее племянник может присутствовать в больничной палате, чуть было не попалась ему в руки... Влезла в конфликт с Гриммом – и снова прокол за проколом, несколько раз подряд. До тех пор, пока я окончательно не достала его настолько, что он взбесился. И это стоило мне моей собственной сущности, моей силы, которой я так гордилась.       Потеряв силу в схватке с ним, я впервые почувствовала, что не являюсь центром мира. Мира, который даже не знал о том, что одна глупая ведьма по собственной дурости стала обычным «иным», потеряв то единственное, что отличало ее от окружающих и давало определенное могущество. Когда же я, глотая слезы обиды и бессилия, вернулась к матери за пониманием и сочувствием (на теплое слово и ласковые объятия рассчитывать, наверное, было глупо, но ведь мать, как-никак, могла бы хоть пожалеть), и рассказала о том, что случилось – то в ответ схлопотала смачную пощечину. Вместе с презрением в ее глазах. Безмерным глубоким презрением к собственной дочери.       Потом события понеслись вскачь. Мамуля сдуру полезла в драку с сильным и опытным Гриммом, в результате напоровшись горлом на осколок стекла. Я вроде бы должна была плакать и биться об стену головой, изнывая от горя – но мамочка при жизни здорово постаралась, сделав все, чтобы напрочь убить во мне дочернюю любовь. Так что особых переживаний я не испытала.       Зато приобрела свободу. Верней, мне казалось, что я стала свободной. Ведьма, утратившая свою силу, помнит об истинной свободе, которой владела – и это не дает покоя, корежит, грызет изнутри…       Муж как-то испытывал нечто подобное– он рассказывал, что когда лишился своих способностей (что греха таить, лишился по моей вине, но давно простил), то долго не мог успокоиться. Зная, что именно он потерял, и понимая, что придется прожить всю жизнь, помня о том, частью чего был ранее… В общем, ощущения у него были точно такие же.       Но как ни крути, а я хотя бы освободилась от мамашиной опеки. Что само по себе уже было неплохим подарком судьбы. И как я с этим подарком поступила? Как обычно: по-идиотски. Решила – теперь-то я развернусь. Найду серьезных и могучих покровителей, они помогут мне занять достойное место среди них…       Развернулась, тоже мне… Полезла в такие круги и дебри, в такие водовороты, в которых без опаски может плавать лишь сильная и опытная ведьма. Вроде покойной Генриетты или Элизабет Лассаль, шикарной и сногсшибательной блондинки – мамочки Ренара. Обе пожили на своем веку, обе повидали многое, и привыкли продумывать свои поступки на пару ходов вперед. Я же подобным благоразумием и жизненным опытом не отличалась, а потому снова и снова нарывалась на неприятности.       В конце концов, еще и забеременела. Нет, это нельзя, конечно, назвать неприятным событием – дочка у меня прелестная, и если б у меня был выбор, я бы повторила этот путь снова только ради ее рождения – но ситуация вокруг была, скажем так, весьма напряженной. До меня в те дни стало доходить: те, чьего покровительства я искала, видят во мне не равную (да и не смогли бы – я ведь не из королевской семьи), и даже не заслуживающую уважения ведьму, а всего лишь инструмент. Инструмент для исполнения тех или иных задач, для достижения их великих целей. Ну и, при нужде, покладистую шлюшку (что тут скажешь – в то время я не была слишком уж разборчивой, зато была слишком покладистой)…       Вдруг как-то так получилось, что судьба впервые улыбнулась мне. Ребенок, которого я носила, оказался необычным, и попади он в руки королевской семьи – его бы вырастили послушным орудием. Даже не так – оружием, страшным и могущественным. Надо было что-то делать. Было ясно, что после родов меня бы просто убрали, и дело с концом, но провидение вмешалось в своей странной манере. Каким-то образом Шон узнал о том, что я нахожусь в безвыходной ситуации, и, как мог, организовал побег и помощь. А поскольку сам он этого сделать не мог – по его просьбе прибыл человек. Человек, сыгравший в моей жизни важную роль, человек, встреча с которым стала первым звоночком.

Pearl Jam - Just Breathe

      Мартин. Мартин Майсснер. Профессиональный наемник, работавший на группу «Лауфер», специалист именно по таким сложным делам. Он меня и вытащил. Вытащил, и сопровождал все время, пока мы скрывались от агентов «Феррат» и Виктора, жаждавшего добраться до моего ребенка. И все это время я была для него не только «пакетом», как принято выражаться у сотрудников спецслужб – но и просто женщиной, беременной женщиной, которой нужна была помощь. Независимо от того, на кого она работала, с кем водилась, и кто она вообще такая.       Он защищал меня. Защищал непреклонно, убивая всех мерзавцев из «Феррат», пытавшихся приблизиться ко мне. А когда для меня, в крайне неподходящих и довольно суровых условиях, пришла пора подарить миру новую жизнь – он, до того умевший лишь отнимать ее самыми разными способами, впервые помог ее появлению. Рождению новой жизни. Он не просто был со мной в те минуты, когда я орала как резаная, он вывел мою дочь на свет. Я до сих пор помню безмерное удивление в глазах Майсснера, державшего крошечное тельце в своих крепких, мускулистых руках. Наверное, для него этот момент тоже стал чем-то вроде озарения, в какой-то степени перевернувшего и его холодное, равнодушно-профессиональное восприятие окружающего мира. Я в это верю, потому что помню, как он смотрел на меня, когда мы прощались, стоя у трапа, и винты авиамоторов бешено шинковали крупные хлопья снега, сыпавшиеся на землю у наших ног. Женщина-Гримм, принявшая у него эстафету по моей безопасности, стояла в проеме люка, а я смотрела на Мартина, стараясь запомнить его лицо. Я в это верю, потому что видела его глаза, когда встала на цыпочки и поцеловала его в заросшую короткой аккуратной бородой щеку – в его глазах была не только грусть. В них была зыбкая, призрачная надежда: что, если я попрошу ее остаться со мной? Прямо сейчас…       Прошло столько лет, Мартина давно нет в живых, но я до сих пор уверена: он меня любил. Может быть, не успел осознать это, может быть, ему было некогда отвлекаться на эмоции – но он любил меня. Любил ту, ради которой три часа бродил с пистолетом в руке по лесу, вокруг давно заброшенного охотничьего домика, в поисках хоть какой-либо живности. Нашел – и позже с удовлетворением смотрел, как она, проголодавшись за двоих, ест жареную зайчатину, аккуратно откусывая маленькие кусочки. Любил ту, что кричала благим матом, рожая свое первое дитя, и не отрывала от него обезумевших от боли глаз. Любил вышагивающую рядом с ним по заснеженному полю, в направлении самолета, утомленную и испуганную хрупкую блондинку с укутанной наспех новорожденной девочкой на руках.       Я не успела ответить ему взаимностью… Но он хотя бы знал, что я была искренне благодарна ему за все, что он сделал для нас с Дианой.       Все, что случилось в те дни, в скитаниях и попытках выйти из-под внимания «Феррат», могло бы уже тогда заставить меня переоценить свои жизненные принципы, поступки и деяния. Могло бы, но, увы – этого не произошло. Стечение обстоятельств. Роковое стечение. Синхроничность, как сказала бы Ева. Вместе с ребенком-Избранной на руках я оказалась там, где меньше всего на тот момент хотела быть. В доме человека, который ненавидел меня всеми фибрами души. Причем у него были на то самые серьезные основания – еще до отъезда в Европу, будучи наивной дурой, я бесилась из-за утраты собственных сил. И не нашла ничего более полезного, чем примитивная месть. Вспоминать об этом не ахти как приятно, но что было – то было: я отправила Еву, тогда еще Джульетту, в состояние страшной комы, не обычной, а магической, с жесткой выборочной амнезией. Нику тогда пришлось совсем уж тяжело. Как он все это выдержал – я и думать боюсь. Будучи Гриммом и опытным копом, он выяснил, что я была напрямую причастна к этим событиям… И вдруг его собственная мать дождливым вечером приводит к нему в дом ту, что чуть не угробила его личную жизнь и едва не довела до безумия его возлюбленную. Как поступил бы кто-то другой на его месте? Уж точно не проявил бы хладнокровия и терпимости.       Но Ник смог. И Джульетта смогла, пусть и скрепя сердце. И все могло сложиться удачно…если бы колесо провидения не провернулось в очередной раз. Лишив меня Дианы, которую забрали у родной матери и увезли. Потом-то я поняла, что заставило Ника и Ренара так поступить – но тогда… Тогда я была просто женщиной, у которой забрали ребенка. Матери не объяснить, ей плевать на высшие и благородные цели. Любой матери.       А в данном случае матерью была я. И я просто места себе не находила. Я была готова на все, чтобы вернуть дочь: умолять Ренара едва ли не на коленях, подавив собственную гордость. Заявиться к Беркхардту, наступив на горло страху – Гримм, которому я причинила столько бед, мог бы как минимум послать меня подальше, а то и просто смахнуть голову.       Все, что мне говорили, что пытались объяснить с точки зрения целесообразности – все это смешалось с материнским горем, и трансформировалось в жуткий коктейль. И когда слезы беспомощности и отчаяния высохли - переоценка жизненного кредо безропотно уступила место бешеной ярости.       И я снова окунулась в омут интриг, козней, хитрых планов и замыслов. Последствия оказались жуткими: Джульетта, переродившись, обрела силу ведьмы. Да не просто ведьмы, а «возрожденной» – а они всегда гораздо сильней таких, как мы, ибо их сила питается ужасом, что испытывает иной, видя и чувствуя, как меняется его тело, разум и личность, какие скрытые, потаенные желания и амбиции в нем просыпаются. Все это многократно усиливает ведьминскую сущность, придавая «возрожденным» силу, о которой ведьма моего уровня может только мечтать.

Pavel Esenin - Delay, chto dolzhno ссылка на саундтрек: https://drive.google.com/open?id=0B3w8XBY0vl8JejFfZUphYUkzeEk

      Много позже, анализируя происходившее в те дни, я начала понимать: в какой-то момент надо было остановиться, не доводить все до такого состояния. Но было уже поздно. Ситуация превратилась в неуправляемый снежный ком, летевший вниз по склону и набирающий силу лавины. Ко всему прочему, его величество случай вновь продемонстрировал свое могущество, силу непредсказуемости: я поняла, что снова беременна.       Но в этот раз ведьма во мне наконец замедлила бег. Остановилась, и стала осматриваться вокруг, задаваясь вопросом: к чему я иду? Что будет, если я не сверну с этой дороги, куда может меня завести тропа ненависти? До меня вдруг дошло: хватит. Хватит отдаваться на волю эмоций. Ты потеряла одного ребенка – но не сама ли виновата в этом? И в чем виновен следующий, еще не рожденный, ждущий своего часа под твоим сердцем? В том, что ты, его мать, привыкла сначала совершать поступок, а уж потом размышлять о его возможных последствиях?       Момент истины. Перекресток, где жизненно важно было выбрать верный путь. И я его выбрала. Путь, который долгое время вызывал удивление у меня самой: отец моего сына, Гримм, давший слово заботиться не только о сыне, но и о его матери, стал моим попутчиком на этой новой для меня дороге. Попутчиком женщины, обезглавить которую у него было в сто раз больше причин, чем пощадить и тем более заботиться о ее безопасности.       Его друзья, давшие мне понять настоящий смысл известной поговорки: кто старое помянет – тому глаз вон. И другой: не все то золото, что блестит. Я ведь никогда не могла похвалиться дружбой с кем-то, кто делал бы что-то для меня, не требуя ответной услуги. Так, как это делала Розали, как это делал ее супруг. До этого меня использовали все, кому не лень, к тому же зачастую я и сама это позволяла.       Вдруг все изменилось. Вдруг те, кто имел полное право ненавидеть меня – приютили меня, помогли, окутали заботой. Черт возьми, они ведь готовы были драться за меня, рисковать жизнью.       И рисковали. Не ради меня, но ради моей дочки… Мать Ника, защищая ее, погибла в неравной схватке с людьми Боуз-Лиона, принца Дома Кроненбергов, аристократа по рождению, но сердцем и душой – редкостного ублюдка. Я все еще помню глаза Ника, видевшего отрубленную голову матери. Помню страшную боль в них, боль – и темную, зловещую бездну, полыхающую яростью истинного Гримма. Как ни хорохорился Кеннет своей отличной подготовкой и умением противостоять в драке даже существам – однако при их первой и последней встрече Ник раз и навсегда объяснил ему, что такое Гримм в бешенстве, вонзив «клык-невидимку» в его шею .       Но беда не приходит одна. Разобравшись с Кеннетом, Ник не смог остановить вертолет, увозящий короля и мою дочь. Он не скрывал этого от меня, и не стал молчать. Да и я уже не могла обвинять его в бездействии - зная, что он пережил, и понимая, что даже такой Гримм, как он, не может быть всемогущим и всеведущим. Тем более, что очень скоро Нику снова пришлось окунуться в водоворот событий, встретиться с представителем тайной группы, организовавшей сопротивление попыткам знати вернуть себе абсолютную власть. Но встреча оказалась роковой для Чавес (будучи агентом ФБР, она была еще и вербовщиком "Адвы"). Когда они с Ником приехали на место сбора ее группы - на них напали. Чавес погибла в бою, успев отдать Нику телефон без номеров, и теперь ему оставалось только ждать звонка.       А я… Я родила второго ребенка. В те минуты, когда Ник не на жизнь, а на смерть дрался с убийцами Чавес – я рожала нашего сына. Спустя какое-то время дверь в палату открылась и я увидела его. Безмерно уставшего, опустошенного горем от окончательной потери матери. Тогда-то я и ощутила это: словно увидела молнию. Озарение. Оно пришло внезапно, в одно мгновение. Я просто предложила ему взять ребенка на руки. И увидела, как в его глазах понемногу растворяются ужас и боль, когда он начал медленно покачивать сына, сладко причмокивающего во сне. Увидела – и сделала следующий шаг, с которого началась жизнь. Другая. Новая. Моя. Его. Наша. Ник поинтересовался именем, которое я выбрала для мальчика, между делом, ничего не предполагая… А я в ответ без колебаний произнесла: «Келли». Он посмотрел на меня так, словно я только что спасла ему жизнь. Глазами, в которых уже не было ненависти, бешенства, обиды на прошлое.       Схлынув, мы видим свое отражение в глазах Гриммов. Не просто точную копию, как в зеркале – а отражение нашей истинной сущности. И хотя в тот момент я не схлынула – в его глазах я все же увидела отражение себя. Новой Адалинды. Другой Адалинды. Той, что наконец-то повзрослела. Я долгое время была той самой блондинкой из анекдотов, не способной к самостоятельным решениям, не видящей дальше собственных, довольно примитивных амбиций. Но когда жизнь начинает со всей дури колотить тебя, вышибая последние крохи наивности и заставляя снять розовые очки – даже «блонди» может здорово поумнеть.       Потом Ник привез меня и нашего сына в новый дом. Полноценным домом его назвать было сложно – он просто выкупил бывшее складское здание, принадлежавшее фабрике по производству лакокрасочных изделий. Но Ник, переживший так много, всегда умел извлечь должные уроки из ударов судьбы. После всего, что произошло, он прекрасно понимал всю ответственность за тех, кто волей случая стал его семьей. И наша с Келли безопасность стала для него задачей с высшим приоритетом. Ну а я вдруг поняла в тот день кое-что еще: хватит тайных игрищ, интриг и хитросплетений. У нас есть сын. А значит, мы – семья. Как бы ни относились мы раньше друг к другу, но теперь все именно так. И кто, если не я, сделает это ощущение для него стабильным и крепким?       До того, будучи успешным адвокатом и молодой амбициозной ведьмой, я и представить не могла, что первостепенными целями в моей жизни будут, как бы банально это ни прозвучало, домашний уют, чистые пеленки и горячий ужин для мужчины, которому суждено было занять все свободное место в моем сердце. Но еще поразительней оказалось то, что для меня это стало чертовски приятным занятием: вставать среди ночи, потирая сонные глаза, брать Келли на руки и укачивать его. С невыразимым наслаждением развешивать в душевой комнате чистые полотенца, хлопотать у плиты, следя за тем, чтобы не вскипела молочная смесь для сына и не подгорела яичница с беконом и помидорами для его отца. Простые человеческие радости. Маленькие с виду, но такие важные на самом деле…       И ждать. Ждать, когда прошелестит лифт, ролл-дверь поднимется и он войдет в комнату, сбрасывая куртку и глядя на меня с усталой улыбкой. Улыбнуться в ответ на его негромкое «Привет. Как у нас дела?», складывая выглаженные детские распашонки и мужские рубашки, с любовью посматривать на него, по пути в душ склонившегося к сыну в манежке, лепечущему что-то непонятное, и расплывающемуся бесподобной улыбкой при виде отца. Ловить его восхищенный взгляд, выходя из душа в его любимой, небрежно наброшенной на мои плечи, рубашке, по которой рассыпались влажные, сверкающие капельками влаги, локоны. Призывно улыбаться в ответ. И счастливо вздыхать, когда он, мельком удостоверившись в том, что сын крепко спит, влетает в спальню, и сильные руки, любимые крепкие руки ложатся на мои бедра…заставляя все мое тело покорно трепетать, а мысли – путаться и сталкиваться друг с другом. Ну да, естественно, я же ведьма, он Гримм, если я его не боюсь, согласно традиции, то надо хотя бы ради приличия выказать покорность. Типа, я испугалась, ой, мне так страшно, вроде как я подчиняюсь Гримму, признавая его победу… О-ох, его руки…да, ту самую сладкую покорность, охватывающую истомой все естество…в который раз убеждаюсь в двусмысленности фразы «Каждый опытный Гримм знает, как обращаться с ведьмой»…так, стоп!       Разговаривать по телефону с клиентом (агентство с радостью приняло назад временно отошедшую от дел адвокатессу), придерживая трубку плечом, записывать то, что он говорит – и видеть краем глаза Ника, разлегшегося на полу спальни на расстеленном одеяле, и Келли, сидящего у него на груди. Слышать, как отец и сын общаются на одном лишь для них понятном языке. Смотреть на двух своих любимых мужчин, и чувствовать, как сердце наполняется мягкой нежностью.       И ночью, прижавшись щекой к его мускулистой груди, обнимать его и спокойно засыпать, зная, что он, как я однажды ему и сказала, убьет любого, кто войдет в наш дом и попытается причинить вред мне и Келли.       Могла ли я думать о таком, мечтать об этом, даже предполагать, что буду вести себя именно так, думать именно так? Я причинила столько зла Джульетте, принявшей вместе с новой личностью и новое имя, став Евой, но когда мерзавцы из «Черного когтя» уничтожили оперативную базу «Стены» - она жила в нашем доме, восстанавливаясь после тяжелого ранения. И однажды я просто попросила у нее прощения. За все, что сотворила с ней. Не сразу, но со временем она все же простила меня. За все. За заклятья, принесшие ей столько горя, за ненависть и боль, за то, что потеряла. Я боялась, что она попытается вернуть Ника – но она твердо дала понять: все изменилось. То, что было, ушло безвозвратно, и она не испытывает желания ломать жизнь ему или мне.       Подумать только, мы с ней стали подругами. Столь же близкими, как и с Розали, которая всегда отличалась мудростью и умением принимать жизнь такой, какая она есть. О! Рози! Жена Монро, владелица лавки пряностей. Женщина, которая с некоторых пор стала для меня не просто подругой – чуть ли не сестрой. Когда они приходят к нам в гости, мои дети бегут к дверям с радостными криками – «Дядя Монро! Тетя Рози!», и оба в ответ распахивают свои объятья. А уж если вместе с ними пришли и тройняшки – наш дом превращается в сказочный замок, наполненный детским смехом и дружбой.

The Frames - Rise

      Ник. Гримм. Даже несмотря на то, что он уже не один год руководит южным участком, он все равно остается Гриммом. Одним из сильнейших. Скажи мне кто-нибудь пятнадцать лет назад, что я, ведьма, стану женой Гримма, да еще и буду помогать ему, с учетом моих достаточно обширных познаний о нашем мире, мире существ – я бы сочла сказавшего спятившим напрочь психопатом.       А ведь именно так и случилось. Хотя сначала были и сомнения, и страхи. Я страшно боялась, что после приема суггестивного зелья, подавившего во мне сущность ведьмы, она однажды вырвется из оков, и тогда Ник вынужден будет поступить со мной так, как его предки поступали с ведьмами. Я до жути испугалась в тот день в лавке, «взглядом воли» переломав пальцы мелкому подонку из прошлой жизни Розали – мной завладел дикий ужас, хоть она и пыталась успокоить меня как могла. Только вот решение этой проблемы оказалось простым: доверие. Набравшись смелости, я призналась Нику в том, что моя сила возвращается. Каково же было мое потрясение, когда я не увидела в ответ ни подозрительности, ни сомнений, ни тем более холодного презрения. А ведь отреагируй он именно так - его можно было бы понять: однажды он уже был в такой ситуации. И не сделал того, что должен был. Не поговорил с Джульеттой, не попытался принять ее новую суть, смириться с этим, попробовать найти компромисс. Чем все это закончилось – мы с ним хорошо помним до сих пор, и будем помнить всегда. Но в ту ночь Ник дал мне понять: он стал гораздо мудрей. Он не обидит мать своего сына. И лучше уж сядет с ней за стол и обсудит все, что необходимо обсудить.       В ту ночь, обнимая его, и слушая его ровное дыхание, я мысленно поклялась себе: если уж я снова стану ведьмой – никто и никогда не заставит меня причинить ему вред. Я знаю, что такое быть ведьмой, знаю, как эта сила меняет сознание, как она стремится поглотить тебя, разбудить в тебе самые низменные страсти и желания. Но это знание сделало меня сильней. Я поклялась, что никогда не позволю этой силе взять надо мной верх, что стану полновластной ее хозяйкой. Я поклялась себе, что за мужчину, принявшего меня такой, какая я есть, за наших детей, я порву в клочья кого угодно – «Черный коготь», Жнецов, если им вздумается поохотиться на Гримма, Семьи, Разрушителя…да хоть самого Сатану, приди ему в голову самоубийственная мысль объявить войну Николасу Беркхардту. Детективу полиции, Гримму, МОЕМУ мужчине. Никто и никогда не посмеет причинить ему вред, не перешагнув перед этим через мой бездыханный труп. Что бы ни случилось со мной – он должен остаться в живых.       Ради сына. Ради Дианы, что после трагической гибели Шона от рук наемных убийц из «Феррат» полгода не разговаривала ни с кем, включая и меня, а затем внезапно, во время обыденного семейного ужина, вклинившись в нашу с ним неспешную беседу, произнесла, обращаясь к Нику: «Папа, тебе нравится соус? Мы с мамой вместе его готовили». В тот момент я просто потеряла дар речи, да и не смогла бы ничего сказать – слезы волной подступили к горлу, пришлось сделать паузу. Но Ник, Ник отреагировал мгновенно, словно по давней привычке (наверно, потому что подспудно ждал этого и хотел, так же, как и я): «И тебе он здорово удался, детка. Ты у нас просто кулинарный гений!».       Всю жизнь буду помнить глаза дочери в тот момент, вновь засветившиеся счастливым теплым светом, которого мы не видели долгие шесть месяцев. Полгода, которые показались мне вечностью, полгода, в течение которых моя несчастная девочка, ребенок-Избранная, словно жила в непробиваемой скорлупе, закрывшись ото всех. Все это время Ник мягко и нежно, неторопливо и осторожно, со знанием дела пытался раздвинуть эти створки, реагируя на малейшие ее пожелания. Иногда вечером, когда я укачивала Келли, а Ник сидел за столом, составляя отчет для закрытия очередного расследования, Диана молча подходила к нему, вставала рядом, не говоря ни слова… Ник сразу же отодвигал в сторону ноутбук, так же молча поворачивался к ней. Дочь протягивала руки, он сажал ее на колени и долго покачивал, прижав светловолосую головку к своему плечу. А когда Диана наконец засыпала, обвив руками его крепкую шею – бережно и с любовью относил ее в постель, заботливо укрывал и обязательно прикасался губами к ее щечке. С каждым днем створки открывались все шире и шире. Диана, все еще хранившая молчание, начала робко улыбаться, особенно когда Ник обращался к ней. Снова увлеклась рисованием. Однажды они с Монро отправились в заказник «Шепчущие сосны» (местный шериф, орлоклюв, попросил их оказать помощь в розыске пропавшего в лесном массиве пятилетнего мальчугана, который, как оказалось, просто заблудился), а перед отъездом он присел за стол, за которым Диана рисовала, и предложил ей поехать с ними. Диана сразу отложила бумагу и цветные карандаши, встала, подошла к своему шкафчику и замерла перед ним, нерешительно оглянувшись и вопросительно посмотрев на Ника. Я дернулась было подойти, но Ник жестом остановил меня, сразу разобравшись, о чем она попросила его взглядом. Когда он подошел и открыл шкафчик, Диана потащила оттуда свою спортивную курточку и школьный рюкзак, купленный для нее именно Ником. Она и сейчас не расстается с этим, уже довольно потрепанным, рюкзаком, хотя Ник сто раз предлагал купить ей новый, получая в ответ неизменное и непреклонное: «Нет. Это же твой подарок, папа!». Вместе с Ником, все так же в молчании, они собрали ее маленький рюкзачок. И через полчаса, когда Монро просигналил, что ждет перед домом, Ник поцеловал меня, а затем, дождавшись, пока я обниму Диану и попрощаюсь с ней, протянул ей руку. Диана без колебаний сунула в нее свою маленькую ручонку. Так они и шли к машине, под моим взглядом из окна второго этажа: не просто мой муж и девочка от другого мужчины, подавленная горем от его смерти – а отец и дочь. Держась за руки.       Ренар… Несмотря ни на что, он все-таки был хорошим отцом. Всем сердцем любил Диану, не пытался давить на нее, всегда умело обходя стороной щекотливую тему наших с ним взаимоотношений, и никогда не позволяя себе дать дочери повод усомниться в материнской любви. Да, в какой-то период времени он преследовал собственные интересы и даже представлял угрозу как для меня, так и для Ника. Но война с Разрушителем изменила и его – Шон понял, что есть силы, которым плевать на его тайные мечты и амбиции, силы, которые жаждут отнять у него не только дочь, но и последние остатки самоуважения. После того, как Ник разобрался с этим проклятым выходцем из другого мира, Ренар снова стал тем, кем был когда-то: начальником южного участка полиции Портленда, опытным копом, хладнокровным и прагматичным. Он даже помирился с Ником и его друзьями, предложив снова выстроить деловые профессиональные отношения.       Увы, королевские Дома не отличаются подобным умением проводить самоанализ. Им никогда не было свойственно идти на компромиссы. Через некоторое время после дела с Разрушителем их агенты снова появились в Портленде. Собрав и подчинив себе остатки разгромленного «Черного когтя», Дом Кроненбергов решил, что сочетание «принц-полукровка и сильнейший Гримм под его началом» - слишком опасно для будущего царственных семей. Забавно, но именно так, в конце концов, и вышло. Правда, Шон этого уже не увидел. Агенты «Феррат» и бывшие бойцы «Когтя» заманили его в ловушку. Две группы по десять злобных тварей в каждой, плюс два колдуна. Не настолько могучих, как покойный Бонапарт, но полноценных, бывших колдунами по факту рождения. И это была не просто ловушка. Ему поставили ультиматум – прийти к месту встречи одному или попытаться успеть предотвратить одновременные нападения бойцов «Феррат» в разных местах, включая и участок, и наш с Ником дом. Времени не оставалось, и Шон принял решение. Решение защитить меня, нашу дочь, своих подчиненных…и Гримма. Решение, которым он хотя бы для себя искупил все, что сделал раньше. Мне почему-то кажется, что он предвидел, что в назначенном месте его ждет целая армия, и шансы выжить крайне малы. Но он все равно пошел. И перед тем, как погибнуть, принц-бастард, в чьих жилах текла гремучая смесь королевской крови и крови колдуна, понимая, что не выйдет из схватки живым, показал, на что он способен в гневе. Всего семеро из тех, кто участвовал в засаде на Ренара, сумели выжить. Остальных Шон убил в своей последней яростной битве, включая и одного из колдунов. И в тот момент, когда он, израненный, искалеченный, истекающий кровью, перешагнул через трупы врагов, которых в ярости разметал как щенков, схлынул в последний раз и бросился на второго колдуна – тот последним дистанционным раппортом разорвал ему сердце. Ник заехал домой, чтобы сообщить мне, что Ренар, с которым они договорились вместе выяснить местонахождение боевиков Семьи, внезапно куда-то уехал, и ему нужна помощь Дианы, чтобы найти его. Он успел лишь открыть рот, когда за городом, в цеху старого сталелитейного завода, разорвалось сердце Ренара – и в тот же миг Диана ощутила это. А затем закричала. Страшно, чудовищно, душераздирающе…       Через два дня Ник с Хэнком нашли убежище выживших. В этот раз выжить никому не удалось – ярость Гримма вкупе с боевым трансом не оставила им ни малейшего шанса. А еще через сутки Ник, ставший свидетелем того, как Диана почувствовала смерть отца, видевший ужас в ее глазах и слышавший ее недетский крик, принял свое собственное решение. Он отправился в Вену. Один. Без помощников, друзей, поддержки, взяв с собой лишь кое-что из сундука старого Портера (ума не приложу, как он провез то, что взял, через системы безопасности двух аэропортов). Уже в Вене встретился со светловолосой женщиной, носившей фамилию Лассаль (как он сумел выйти на связь с ней – я не знаю, и, наверное, уже не узнаю никогда). Вернулся он лишь спустя неделю. За день до его возвращения американские и европейские телеканалы наперебой заполнили сетки вещания новостью о страшной бойне в столице Австрии, устроенной в старинном замке за городом. Бойне, в которой погибли семьдесят шесть человек из охранного агентства, обеспечивающего безопасность членов семьи Кроненберг. Погиб и принц Виктор фон Шеллендорф, унаследовавший трон после гибели в авиакатастрофе над морем его долбаного величества короля Фредерика, а также два его кузена (только посвященным было известно, что эта парочка под руководством Виктора и разработала операцию по уничтожению Шона). Местная полиция не смогла установить точную причину нападения, однако и журналисты, и представители общественности сошлись во мнении, что кровавую баню в замке организовали и исполнили двое профессиональных убийц, мужчина и женщина. Каким-то странным образом получилось, что камеры видеонаблюдения, которыми замок был утыкан и снаружи и внутри, с холодной бесстрастностью зафиксировали почти все эпизоды страшной разборки, но лица двух виновников, напавших на хорошо охраняемый объект, почему-то на всех камерах оказались размытыми, и выявить личности данной парочки не удалось. Кое-кто выдвинул версию, что нападение было осуществлено агентами какой-то спецслужбы, экспертами по диверсионной деятельности. Другие, пообщавшись с полицейскими коронерами, предположили, что это массовое ритуальное убийство – исходя из того, что одни трупы имели пулевые ранения и тяжелые повреждения внутренних органов, у большинства же других либо отсутствовали конечности, либо наблюдались жуткие колотые и резаные раны. Но и эти теории не нашли подтверждения…       Приехав назад в Портленд, войдя в дом, Ник первым делом закрылся с Дианой в спальне, мягко, но настойчиво выдворив меня в холл. Он что-то тихо говорил ей целый час. Я, в конце концов, устала ждать, осторожно открыла дверь и увидела, как они тихо сидят, обнявшись, на кровати. Понятия не имею, о чем он говорил, и не хочу выяснять – это их личное дело, их маленькая тайна. Но после этого разговора глаза Дианы понемногу приобретали прежний блеск, из них ушли боль и ужас. Пусть не сразу, пусть прошло шесть долгих месяцев ее молчания – но она снова ожила. Она всегда будет помнить Шона, этого не отнять – но Ник стал для нее мужчиной, которого Диана с радостью называет отцом. Отцом, которого она не просто любит – обожает до безрассудства. Отцом, слово которого для нее обладает непререкаемым авторитетом, что порой даже вызывает у меня некоторую ревность – вот хоть убейте, но меня она не всегда так беспрекословно слушается. А ведь она обладает невообразимой силой, которой, пожалуй, и Ник не смог бы долго противостоять. Но однажды, после того, как Диана среди ночи, почуяв двух дотошных и упорных воров, проникнувших внутрь через туннель, чуть не развалила в щепки дом (у бедняг чуть не съехала крыша, и нам с Ником пришлось, кроме его подчиненных, вызывать еще и медиков с психологом), он провел с ней воспитательную беседу. И с того дня дочь без колебаний приняла его условие: никогда не проявлять свою силу в полной мере без его отцовского разрешения. Удивительно, но вот уже несколько лет Диана свято чтит требование отца и не смеет его нарушать, боясь огорчить Ника. Даже упрашивания Келли в стиле «покази больсой та-да-дах!» не заставили ее ослабить контроль – на все его мольбы Диана отвечала брату твердым и непоколебимым: «Нет. Никогда, иначе папа расстроится, что я не сдержала обещание. А я не хочу, чтобы он из-за меня расстраивался!».       С того дня я открыла для себя еще одну сторону Николаса Беркхардта.

Yiruma - River Flows In You

      В конце концов, все более-менее успокоилось. Прятаться уже не было нужды, и мы с Ником и детьми переехали в новый дом. Настоящий дом. Правда, оплатить его покупку сразу не получилось, но тут уж нам повезло. По своим, всегда сокрытым от других, тайным делам в город приехал Миллер. Изначальный, узнав о наших затруднениях (массу событий он, путешествуя по миру с разными целями, пропустил, не присутствуя при них, но как всегда - знал практически обо всем, включая и мелкие подробности, и эта его осведомленность порой даже пугает), недолго думая, взял да и выплатил прежним владельцам всю сумму сразу. Ну да, для него-то это не проблема – за тысячу с лишним лет, надо полагать, успел заработать столько, что едва ли в мире нашелся бы банк, в котором не было бы долгосрочных счетов на его имя с гигантскими даже по современным меркам суммами. Но это как раз вполне понятно. То, чем занимаются такие, как он – тяжелая, сложная и рутинная многолетняя работа по обеспечению скрытности нашего сообщества, по удержанию баланса между миром существ и миром иных: им просто жизненно необходимо не испытывать затруднений в финансах.       Он пробыл в Портленде всего неделю, но за это время успел разобраться с делами, и помочь нам с переездом. И с тех пор мы живем здесь – на окраине Портленда, в прекрасном двухэтажном доме с просторным гаражом, бассейном на заднем дворе (излюбленное место Келли и Дианы, оба могут часами плескаться в воде, словно тритон и наяда). А еще - небольшим садиком (да уж, еще одна черта моего характера, изумившая меня в свое время – я до безумия увлеклась садовыми работами в свободное время). А самое главное – окна дома выходят на роскошную лощину, раскинувшуюся за задним двором и покрытую густым травяным покровом. Ник и Монро потратили несколько месяцев, чтобы обустроить рядом с домом настоящий бельведер, с шезлонгами, жаровней под барбекю, беседкой, увитой канарским плющом, и маленьким парком из нескольких деревьев со странным, но милым названием «бэрийозка» - саженцы привез Изначальный. Откуда - понятия не имею, до сих пор не удосужилась спросить, но деревца прижились и выросли стройной группой белых стволов с черными пятнышками, увенчанных кронами, чем–то напоминающими женские локоны на ветру. Мы стали часто приглашать друзей на домашние пикники, и редко кто из них не принимал приглашение, да и то – исключительно по уважительной причине.       Они и сегодня здесь, хотя и не все. Дрю неспешно колдует у жаровни, отметая все попытки Евы присоединиться к нему, безапелляционно заявляя, что «приготовление стейков и жареных крылышек – это исключительно мужское занятие, не терпящее женской руки». Рози священнодействует у столика в беседке, готовя для мужа что-то совершенно веганское, но пахнущее просто умопомрачительно вкусно и для меня, и для остальных. Ева в своей обычной манере, с лицом и тоном, по которым не поймешь – шутит она или говорит серьезно, беззлобно подначивает Ву, советуя ему полить стейки чем-нибудь, отбивающим запах ликантропа. Он столь же беззлобно, но мастерски отшучивается, заявляя, что оборотни всеядны и им, по большому счету, все равно, что и чем поливать - кусок жареной свинины или запеченной на вертеле ведьмятины. Хэнка нет с нами, но у него объективная причина: утром шеф северного участка позвонили Нику и попросил усилить их следственную группу опытным детективом – видимо, что-то серьезное случилось в их зоне ответственности. Вполне возможно, замешано существо или даже существа. И еще неизвестно, насколько опасными могут быть везены, причастные к преступлению. А к кому может обратиться мой муж, как не к «ушлому иному», который к тому же уведомил своего бывшего напарника, а с некоторых пор капитана, что при нужде подключит Беду? С ее-то возможностями и ресурсами расследование не займет много времени - ведь когда-то Тереза менее чем за год восстановила секретную базу «Адвы» в Портленде, расширив ее возможности, укомплектовав штат, и серьезно усилив меры безопасности. Именно это послужило поводом для руководства тайной организации назначить ее старшим оперативником в данном регионе. То есть, руководителем портлендского отделения «Стены». Заместителем же ее стал, ко всеобщему удивлению, Джош Портер, так до сих пор и не ставший Гриммом – но здорово заматеревший после известных событий, отлично изучивший мир, с которым ему пришлось познакомиться после смерти отца, и проявивший удивительные способности организатора с сильным авторитетом, умеющего не только расположить к себе сотрудников «Адвы» (людей суровых, прошедших огонь и воды), но и вызвать с их стороны уважение и готовность беспрекословно выполнять его приказы. Он приходил пару раз к нам в гости с Бедой, и Ник потом рассказывал мне, как он удивился, увидев перед собой сильного, зрелого, уверенного в себе мужчину, знающего цену каждому слову. Очень похожего, и это удивило не только Ника, но и меня, на Майсснера - Джош носит похожую бородку, регулярно занимается фитнесом и единоборствами. Даже осанкой, точными несуетливыми жестами и стальным взглядом он иногда до жути похож на покойного Мартина.       Сам же Ник – здесь. Вон он, чуть дальше, носится по траве как угорелый, словно ему только вчера исполнилось двадцать лет. Вместе с Монро, своим закадычным приятелем, их с Рози тройняшками, и нашими детьми. Полулежа в шезлонге, я весело смотрю на них, приложив ладонь к глазам. Вот Ник хватает одной рукой визжащего от радости Келли, другой – хохочущую Диану, с грозным рычанием несет их в сторону Монро и громко приговаривает наигранно жестоким голосом: «О-о, что же мне делать с этими непослушными детьми? Кого из них отдать злобному, страшному и жестокому потрошителю, Ужасному и Зубастому Волкомонстру?!».       Дети счастливо визжат, Диана брыкается, безуспешно пытаясь вырваться из железной хватки, и вопит деланно испуганным голосом: «Папочка, я буду слушаться! Не буду больше поднимать Келли в воздух! И больше не возьму без спроса большущий посох в трейлере!». Келли хохочет, выкрикивая что-то, Анжелина, Бад и Хэп со смехом и визгом схлынивают, кидаясь к «дяде Нику», тянутся ручонками к Диане и ее брату, изображая свиту «Ужасного монстра». Монро, схлынув в свою очередь, рычит вполсилы: «Что я вижу? Гримм, чувак, ты принес мне этих сладких деток! Девочку я съем на ужин, а мальчишку отдам своим верным волчатам!!». Бросается к Нику, несущему детей, спотыкается, успев схлынуть, падает в траву, Диана, вывернувшись ловким движением, подставляет отцу подножку, все трое валятся на задыхающегося от смеха Монро, тройняшки с победным кличем прыгают поверх живой кучи… Крики, радостный визг, хохот. В шевелящейся куче на пару секунд появляется лицо мужчины, рядом с которым я готова без страха встретить даже конец света.       Ник. Ники, как называла его мама. Николас Беркхардт, капитан полиции, начальник южного участка полицейского департамента города Портленд. Один из сильнейших Гриммов на континенте – и мой муж. Любимый и любящий. Мужчина, знающий цену потерям, обладающий мудростью, накопленной за долгие годы с того момента, как он впервые увидел схлынувшую блондинку, выходившую из кафе. Мужчина, которому незачем…       - Мамочка! Мама, ты видела, как мы с тройняшками свалились на папу сверху? Здорово, правда? Мы – победители Гримма! – подлетевшая Диана с маху рухнула на колени перед шезлонгом, освещая все вокруг себя улыбкой, широко растянувшейся от одного маленького изящного ушка до другого. Адалинда, отвлекшись от размышлений, засмеялась, погладив дочь по щеке:       - Да, милая. Я все видела. Вы победили не только страшного Гримма, но и Ужасного Волкомонстра.       - О-о! Да, точно! Победители Гримма, остановившие Волкомонстра! – радостно закричала девочка, светясь раскрасневшимся личиком.       - Детка, может, хватит? Папа, наверно, устал, да и дядя Монро далеко не мальчик, чтобы…       - Нет-нет, мамочка, они не устали! Сейчас будет следующая схватка! Мы меняемся ролями, мама. Доблестному Гримму и его другу, отважному потрошителю, нужна помощь могучей благородной ведьмы. Мама, так жаль, что ты не можешь…       Адалинда кивнула, поглаживая заметно округлившийся живот:       - Верно, милая. Мне сейчас нельзя. Но ведь я не единственная ведьма здесь, не так ли?       Диана, ни секунды не раздумывая, стремительно подскочила, словно подброшенная пружиной, чмокнула мать в щеку и метнулась в сторону жаровни. Золотистые пряди волос взвихрились от резкого порыва.       - Ева! Е-ева! Пойдем, ну пойдем, поиграем! Пожалуйста-пожалуйста!       Через двадцать секунд Ева, обреченно улыбаясь, уже шла, ведомая за руку, в сторону живой кучи запыхавшихся тел.       - О смелый Гримм, и бесстрашный потрошитель! К вам на помощь пришла могущественная колдунья! Ева, пожалуйста, ну пожалуйста! Мне нельзя, папа не разрешает, а тебе можно, ну пожалуйста, сделай «ба-бах»!

Laura Jane Scott - The Librarian

      Я смотрю на Еву, кивнувшую и уже поднимающую с хитрой улыбкой руку, смотрю на Диану. Моя развеселившаяся дочка, развернувшись на пятке и подскочив к опустившейся на одно колено Еве, награждает ее сочным благодарным поцелуем в щеку, а затем бросается назад с торжествующим: «Келли, тройняшки, атакуем! Мы – страшные существа! Смерть рыцарям Ордена Гриммотрошителей!». С ладони Евы срывается заметный, кроме нее, только мне одной, бледный, стеклянно-прозрачный шарик «раската», мягким толчком врезается в скопление тел - и куча со счастливыми лицами, визжа и рыча на все лады, плавно разлетается и раскатывается в стороны. Слышу веселый хохот Ву и Розали. Вижу, как одна из «бэрийозков» (так и не получается правильно произнести это слово, но я смогу, и однажды обязательно выучу этот замечательный язык, такой уникальный и поэтичный) пошевеливает ветвями под легким ветерком. Поправляю шерстяной плед (роскошный, мой любимый, подарок Бада Вурстнера, давнего друга нашей семьи, связанный лично для меня его потрясающей мастерицей-супругой), укутывающий ноги. Тихонько глажу ладонью по животу, мысленно разговаривая с тем, кто растет внутри меня и скоро выйдет на свет, выйдет в этот не самый лучший из миров – но в его первые мгновения жизни его встретят мать, отец, брат и сестра. И наши друзья.       Он придет в этот мир с пронзительным криком, и я увижу счастливую улыбку его отца. Увижу, как Ник смотрит на меня благодарным взглядом, любовь в котором с каждым годом становится лишь сильней, услышу, как Диана и Келли, уставившись на новорожденного, будут задумчиво обсуждать его маленькие пальчики и сонное личико. Откроется дверь палаты, и я, уже давно не испытывая дискомфорта от сентиментальности, приобретенной мной в последние годы, умиленно расплывусь в улыбке, услышав многоголосое «Приве-ет! Ну, как тут наша любимая ведьма?», увижу друзей, держащих в руках разномастные подарки и громадные букеты цветов…       И в который раз поймаю себя на мысли: я выбрала верный путь. Он еще не завершен, но он – правильный. Мой. Путь не самый легкий, но я иду по нему не одна.       Мы все – вместе. Живя в разных домах и квартирах, своими отдельными маленькими мирками, мы все равно – вместе. Что бы ни случилось, какие бы беды и напасти ни наваливались на нас, мы – вместе.       Легкий ветерок шаловливо, но нежно колышет мои волосы, развевая светлые локоны. Я улыбаюсь. Смотрю вдаль. Туда, где ждет будущее. Туда, где мы все равно будем рядом друг с другом. Потому что мы…       Мы – семья.