Госавар

Лишь бы ты был здоров, Великий Хан. И не умер© Орда

Благоухающими южными ночами Эфра часто мечтал о ледяном дыхании Воелда. Тени его рода еще бродили там между скал. В скрипе снега еще можно было различить шаги его братьев, а в вое ветра – их голоса. На Воелде взгляд отдыхал на заснеженных вершинах и хмурых лицах женщин, сердито отводивших усталые глаза. Из Айи воспоминания об этих глазах казались слаще меда. Всякий раз, просыпаясь на Воелде от холода, он чувствовал себя сильнее. Теперь вокруг него весь год цвел город-сад. Среди сочной зелени мелькали розовощекие лица выходцев с Хаварла. Женщины вскоре по прибытии уже раздавали улыбки направо и налево, как будто они ничего не значат. Он вышел из штаба после наступления темноты в сопровождении единственного телохранителя. Гафур был сильным воином, верным, расчетливым и холодным, как их родной мир. Он тоже рано лишился рода, и их с Эфрой прибило друг к другу, как обломки кораблекрушения. Гафур никогда не умел ни читать, ни писать. Однажды, попавшись кеттам, он из страха перед допросами отнял себе язык. С тех пор Гафур безмолвствовал. Эфра не чувствовал разницы. Их доверие не требовало разговоров. По пути на окраину города им досаждали жирные цветные мухи. Любопытные глаза встречной красавицы блеснули в темноте, на ее губах расцвела бесплатная улыбка. Любви своего народа Эфра так и не снискал, но женщины есть женщины, особенно на Айе. Женщины тщеславны, способны лелеять в своем сердце и в своей постели имя отдельно от того, кто его носит, и легко водить за нос самих себя. Некоторые выражали готовность простить главе Сопротивления Эфру Де Тершаава, скверный нрав – за подвиги и муки, но и нрав, и подвиги были слишком горды для этого дерьма. Недалеко от разрушенного старого фонтана, на вершине холма, Гафур бесшумно слился с тенью, а Эфра прислонился к дереву и стал ждать. Когда за спиной послышались шаги, его взгляд был прикован к цветущей поляне у подножия, и он не обернулся. – Возлюбленная Мошаэ, – сказал Эфра. Сефа встала за его плечом. – Очередное свидание в лунном свете, – ответила она. Ее чистый зычный голос пронзил тишину, и Эфра поморщился. – Ты стараешься скрыть нашу вражду сильнее, чем некоторые мужчины – любовь с чужой женой. – Мы должны являть народу образцы согласия и единства. Ты, похоже, забыла. Мошаэ фыркнула. – Моя память сильна, как никогда, – ответила она, махнув рукой в воздухе. – Что бы между нами ни произошло, народ обвинит во всем тебя, а не свою возлюбленную Мошаэ. Ты так долго и высокомерно пренебрегал их любовью. Она всегда была недостаточно глубока, хороша и сильна для тебя. Жни, что посеял. Эфра задумчиво следил за полетом тропической бабочки. Мошаэ Сефа прекрасно знала, как жить жизнь. – Ты просила о встрече, – напомнил он. – Да. Мы не закончили наш утренний разговор о твоей гордыне. И твоих ошибках. Необязательно было для этого идти в такую глушь под покровом ночи. Можно было поругаться в штабе. Опять. При всей своей дерзости, ты очень стыдлив. – С чего бы мне утратить стыд, – усмехнулся Эфра. – Я никогда не был твоим учеником. Сефа засмеялась. Смех у нее был молодой, как у девочки. Она умела безраздельно властвовать над умами и душами не в меру экзальтированных юношей, какими Джаал и Акксул были когда-то – весьма давно. Со временем они превращались в не менее экзальтированных мужчин и никак не могли вытравить эту заразу – великую Мошаэ – из своих затуманенных обожанием мозгов. Акксул обезумел от страданий. Джаал так и не повзрослел. – Жалеешь? – со смехом проговорила Сефа. – Теперь уже поздно учиться. Ты потерян для мудрости, госавар. Ты просто сломанная машина. Утром этого дня Мошаэ открыто бросила Эфре вызов перед чужаком. Первопроходец людей показался ему неуверенным в себе и от того наглым, случайным и недозрелым, но старательным и способным на независимые суждения. Его ставки в глазах Эфры поползли вверх, когда он успешно противостоял напору старухи во время ее спасения из кеттского плена. Впрочем, то была лишь их первая встреча. Теперь она крепко взялась за мальчишку. Эфре было любопытно, сможет ли человек разглядеть ее подлую душу за всем этим пафосом. – Первопроходец Райдер отбыл на Кадару два часа назад, – сказал Эфра. – Я передал ему все, что обещал. В первый и последний раз я смолчал, когда ты принялась бесчестить меня перед чужаком. Из уважения к твоей старости. И к страданиям, которые ты претерпела у кеттов. – Из уважения?! – впервые с начала разговора невозмутимая Мошаэ задохнулась от возмущения. – Что ты знаешь об уважении, пес! Ты позволил Вен Тереву провести себя, как младенца, только потому, что принял его дерзость за силу. Ты оказался неспособен понять, что он готов лизать пятки нашим врагам кеттам, чужакам-изгнанникам и кому угодно, а противится – только тебе! Он продал меня за бусы! – За что он продал тебя еще неизвестно, – возразил Эфра. – Быть может, просто из ненависти. Это не приходило тебе в голову? Мошаэ глубоко вздохнула, взяла себя в руки и задумалась на пару секунд. Затем она снова засмеялась. – Думаешь, Вен Терев ненавидит нас обоих больше, чем мы ненавидим друг друга? – проговорила она. – Возможно, ты и прав. В таком случае, у судьбы есть чувство юмора. А у нас с тобой – что-то общее. – Почему нет? – Эфра дернул плечом. – Он всегда звал тебя бесполезной старухой. – Чем и усыпил твою бдительность, видимо. Вот так просто найти путь к неприступному сердцу нашего бравого госавара! – всплеснула руками Сефа. – Многие девушки будут в восторге. Сделав шаг в сторону, Мошаэ присела на замшелый камень, и какое-то время тишину нарушало только пение ночных насекомых. – Ты поставила дело Госавар – мое дело, – под удар, когда втянула Первопроходца чужаков в расследование против Вен Терева, – сказал затем Эфра. – За это я отомщу тебе. В свое время. – Жду с нетерпением, – лениво отмахнулась Мошаэ. – Народу нужна Мошаэ. Но лично меня печалит, что ты не рассталась с жизнью в плену. После того, как я узнал, что ты настаивала на уничтожении кеттского храма вместе с пленными ангара в нем, печаль моя умножилась многократно. – И моя, – ответила Мошаэ. – Кеттский храм выстоял. – Джаал позволил чужаку решать судьбу ангара вместо себя, – Эфра пожал плечами. – Я не удивлен. А вот как ты намеревалась объяснить народу столь гнусное предательство, возлюбленная? Эфра впервые повернулся к Сефе, чтобы посмотреть в ее бессовестные всезнающие глаза. – Все так же, – просто ответила она. – Это было верное решение, Эфра. Верное для нашего народа. Да простит меня небо – семьи этих ангара давно простились с ними. Это проклятое место должно было взлететь на воздух. Вся тяжесть вины за прискорбные сопутствующие жертвы легла бы на чужеземца. Ведь я была слаба, измучена и не понимала, что к чему. А наш возлюбленный Джаал, отрада моей старости, по своему обыкновению возложил самую горькую ношу на других. Эфра уставился на траву у своих ног и надолго замолчал. Затем, будто решив что-то, упрямо покачал головой. – Узнав о том, к чему ты склоняла чужеземца, я услышал тебя так ясно, как будто был там сам. От ярости у меня потемнело в глазах, – сказал он. – Нет, ты заблуждаешься, ведьма. Народ бы понял. Он бы не простил. – Джаал простил в тот же миг, – легкомысленно откликнулась Сефа. – Я не услышала от него ни слова упрека. Он целовал мои старые руки и не отходил от моей постели, пока я болела. – Джаал не видит ничего и не слушает никого, кроме женщин, – Эфра развел руками. – Наш народ – не Джаал, и не станет обманываться так глупо. Нам всем повезло, что человек отличает добро от зла. И все же из-за твоей подлости и наивности Джаала мы должны благодарить чужака – чужака, Мошаэ, – за возвращение похищенных ангара к их семьям. От этого у меня горчит во рту. – Так наберись мужества, госавар, – по губам Мошаэ скользнула улыбка, – и скажи Первопроходцу слова своей благодарности. Он будет счастлив. Он боится твоего вечно недовольного лица, как огня. Покажи мальчику, что его жалкие потуги по установлению дипломатических контактов работают. С этими словами Мошаэ Сефа поднялась с камня и, нагнувшись, сорвала цветок у своих ног. – Как славно здесь, на Айе, – задумчиво сказала она, вдохнув аромат. – Хорошо быть живой и свободной. И любимой. Когда она направилась прочь, из тени вышел Гафур и почтительно встал неподалеку. – Береги силы и себя, дитя, – с улыбкой произнесла Мошаэ, опустив руки на его плечи. – Береги своего господина, чтобы с ним не случилось какого-нибудь нелепого несчастья. Гафур остался недвижим, как камень. – А ты, госавар, – добавила она, обернувшись к Эфре, – береги своего единственного друга. Мое благословение с вами обоими. Когда ее шаги стихли в темноте, Эфра закрыл глаза и увидел далекую ледяную пустыню в голубом сиянии заката.