Нигана это злит

Ночь засыпает в раскрытой ладони незаметным дыханием и россыпью звезд. Она лежит на расстоянии вытянутой руки, сомкнутая легкой тканью светлого одеяла и своей раздражающей отчужденностью. Люсиль влюблена в него, и Ниган это знает. Также сильно и бездумно, как и все остальные до нее. Она носила узкие и страшно неудобные платья, звенящие браслеты на смуглых запястьях, смущенную улыбку на тонких губах и влюбленность в одно его имя на самом дне непроницаемых глаз. Люсиль отдавала ему прикосновения тонкой кожи, отвратительный утренний эспрессо, который, почему-то, пила литрами, искры звенящего смеха и свою влюбленность. Влюбленность, которая ему не была нужна. Наглая темная прядь бесцеремонно падает на глаза. Ресницы раздраженно дрожат, но Люсиль не может проснуться, чтобы смахнуть ее. Ниган бы помог, да вот только она лежит на расстоянии вытянутой руки. Люсиль отдавала ему тепло своего дома тогда, когда он пожелает, пряный запах густой темноты волос, тонкость острых линий тела и россыпь звезд в широком оконном проеме своей спальни. Но, отдавая, не забывала забирать. Ниган оставался на своей половине кровати, а Люсиль, как можно плотнее кутаясь в легкое одеяло, отодвигалась дальше. Настолько дальше, что грозилась вот-вот свалиться. Нигана это злило. Не потому, что боялся, как бы она не сломала себе ничего, сдурма. Не потому, что мечтал, как в захудалом мексиканском сериале, просыпаться под пение театральных птиц с сонной и на все готовой женщиной в руках. Любые сопливые сентиментальности заставляли подкатить плотный ужин к самому горлу. Он только брал, но не отдавал. Все оказалось намного проще. Люсиль не нуждалась в нем. Она была влюблена, а не любила. Расстояние вытянутой руки внезапно стало для него непреодолимо. Нигана это злило. Утром она всегда молчит, не забывая попутно вливать в себя мерзкий эспрессо. Раздражающе медленно жует свой сэндвич, умудряясь насытиться ровно половиной. Оттого и такая болезненно тощая. Выкладывая на его тарелку горячие тосты, поворачивается в профиль, и он видит залихватски изогнутый нос. В бесящей тишине ее кухни, жуя горячий хлеб, Ниган не очень понимает, что вообще здесь делает. Когда куртка оказывается в руке, Люсиль удивленно распахивает сонные глаза и торопится к входной двери. Кладет узкую ладонь на его плечо и спрашивает, почему так рано решил уйти. Он, конечно, мог похвастаться годами натренированной выдержкой и неизменной улыбкой на самодовольном лице. Чему сейчас и был особо благодарен. Сверкающая на самом дне темных глаз влюбленность в одно его имя выводила из себя. Ниган простился широкой улыбкой, стертым прикосновением пальцев к щеке и горячим обещанием к самому себе никогда больше не видеться с этой женщиной. Плевать он хотел на ее отчужденность, пряный запах жестких волос и веселые искры смеха на тонких губах. Полное бедро под сухой ладонью приятно горячит. Джейн тянет пальцы к его губам и, попутно демонстрируя в низком вырезе потрясающие виды, спрашивает, что она может предложить на десерт. Ниган только улыбается и сжимает упругое бедро. Волосы струятся по рукам мягкими волнами, опьяняя сладковатым запахом малины и вишни. Плевать он хотел смущенный румянец смуглых щек под его прямым взглядом, вонючий кофе и тонкость запястий в разрезе рукавов неудобных платьев. Джейн засыпает на плече очарованием светлых волос и изогнутых ресниц. Ниган отодвигается на свою половину от въедливого запаха малины и вишни. Не хватало ему захудалых мексиканских сериалов. Надоедливая трель мобильника разрывает тесное пространство машины отвратительным гомоном. Имя Люсиль на горящем ярким пятном в темноте экране заставляет вспомнить залихватски изогнутый нос и раздражающую тишину в плясе пылинок утреннего света. Она десять раз извиняется на его как можно более равнодушное «да» и еще десять просит прощения за то, что смела беспокоить в первом часу ночи. Сквозь поток еще больше бесящих реверансов удалось узнать, что древний кран на кухне все-таки сорвало и она отчаянно заливает соседей, совершенно не имея понятия, где ей перекрыть воду и где вообще найти сантехника. Опомнилась спустя полтора месяца. Плевать он хотел на ее кран и испуганно-ломаный голос в трубке. Вода жизнерадостно хлюпает под тяжелыми ботинками, а Люсиль слоняется за ним по кухне неслышной тенью с испуганно вытаращенными глазами и поцарапанными ладонями от попытки влезть в месиво труб и найти злополучный вентиль. Ниган молчит, а она только вновь таращит в ответ темные глаза. Лучше бы больше домашними делами занималась вместо любования картинами своего ненаглядного Буонаротти. Спустя час он разгибается от раковины и предупреждает, что завтра будет нужно купить новый смеситель и срочно заменить на кое-как заработавший старый, Люсиль только понятливо кивает и нервно теребит край домашнего платья. В широком разрезе рукавов тонкие запястья исчерчены дорожками подсохнувших царапин. Плевать он хотел. У Джейн полные бедра и сводящая с ума мягкость светлых волос. Она звонит не раз в полтора месяца для того, чтобы он починил ее гребаный кран в первом часу ночи, как мальчик на побегушках. Нигана это злит. Люсиль просит его разрешить ей высушить одежду, извиняясь миллионный раз. Мокрая майка неприятно хлюпает, но ему сейчас только этого и не хватало. У самой входной двери Люсиль цепляется за рукав куртки. Пряный дурман въедается в кожу. Ниган неосознанно притягивает ее, совершая у самого основания шеи запретный вдох. Плевать он хотел на то, что она его никогда не полюбит. Она ему не нужна. У Джейн полные бедра и сводящая с ума мягкость светлых волос. Ниган обещает самому себе больше никогда не видеться с Люсиль. - Руки обработай антисептиком. Хер его знает, вдруг, какой-нибудь столбняк подцепишь. Или как его там.