сделал слишком много, слишком мало, слишком поздно. должен ли я лежать в грязи, по-прежнему во тьме? моим глазам одиноко. почему в них нет б л е с к а?
Освещение кажется слишком ярким. Они изменили её. Они сделали ей новое кибернетическое тело, вырвали трепещущее сердце, крохотными иголками выскребли все прошлое — все, чем она жила и очистили её разум от ненужного «мусора». Они уничтожили в ней Мотоко Кусанаги — убили, выжгли, выплавили, измельчили на мелкие кусочки и выбросили, словно ненужный хлам — вместо этого ученые «Hanka Robotics» повесили на её шею холодную бирку с надписью «Мира Киллиан» — образец номер один. Эксперимент номер один? Она ничего не помнит. Совсем. Все вокруг называют её сухо и небрежно — Майор. Майор Девятого отдела не имеет привычек или любимых занятий, там, где она живет — холодно и пусто, комната наполнена механическим потрескиванием ламп и мелкими проводами, из большого и единственного окна открывается вид на только что построенные огромные небоскребы с голографическими изображениями людей, от которых ее воротит с каждым днем все больше и больше. Единственное, что заметил даже её напарник — по какой-то причине она всегда задерживает взгляд на восходящем солнце, закрывает глаза и плотно сжимает губы, пытаясь будто что-то вспомнить или из головы вытащить — безуспешно — звенящая пустота, кромешная тьма и непонятная горечь во рту — все, что она чувствует. Как это описать? Мира не знает о своем прошлом совсем ничего — единственное, что ей рассказала доктор Уэлет, вероятно, единственное, что ей позволили узнать — вместе с родителями она потерпела ужасную авиакатастрофу, причиной которой стала атака террористов, мать и отца спасти не удалось, зато молодой девушке подарили новую жизнь и обновленное тело. Сознание осталось прежним, ученые (должно быть, стоит их поблагодарить) все-таки смогли сохранить его — беспокоит лишь то, что все воспоминания её, все прошлое в голове будто начисто стерто и выбелено белоснежной краской — разве такое возможно? Разве именно это попадает под определение «оставить душу и разум»? Она не знает. Давно уже не знает. Не хочет знать. Несмотря на множество противоречий, Майор соглашается (вынуждена) верить им — в конце концов, все не так уж и плохо — у нее есть строгий план на каждый день и определенные цели, выполнять которые она должна без каких-либо исключений и недоразумений — в самом деле, если основная задача выполняется без сбоев и помех, то какие вообще могут быть проблемы? Совершенно никаких. Никаких, пожалуй, кроме постоянного риска для собственной жизни (за нее она особо и не держится, по правде говоря), периодически ноющего чувства где-то в груди и порядком надоевшего жужжания повсюду — она не помнит, откуда и по какой причине оно взялось, но иной раз ужасно хочет выключить всю систему питания и изолировать себя от каких-либо посторонних звуков, людей и машин. Все эти развлечения и красочные заведения Майор считает пустой и никчемной тратой времени, она там никогда не бывает даже, если только сегодняшняя миссия не заключается в том, чтобы вправить мозги какому-нибудь черному торговцу, оказывающего услуги противоправным группировкам — всегда пожалуйста, получите-распишитесь, смело можете обращаться. Мира не любит роскошные выставки, большие сборища людей, крайне редко слушает какую-либо музыку и совершенно не признает искусство — нет, нет и еще раз нет — не её это. Совсем. Мира Киллиан. Майор Девятого Отдела. Кажется, в голове вновь что-то постукивает. В сети имеется множество вирусных программ, и уж точно разных перехватчиков управления, перехватчиков паролей и других разрушающих программных воздействий. Когда она впервые слышит о хакере, который уничтожает высокопоставленных сотрудников компании «Hanka Robotics» (перед этим взламывая их модифицированные мозги), про неизвестного, который в гигантском масштабе подчиняет себе роботизированные изделия и вскрывает системы управления девятого отдела (которые, казалось, всегда находились под строгой охраной лучших работников компании), где-то в глубине души ее будто что-то щелкает в один момент и перемыкает, что-то неизведанное с этой минуты все время начинает тянуть ее к нему ближе. Доктор Уэлет не знает, как с этим справляться, Майор — тем более.мне с н о в а нужно умереть? мне нужно умереть здесь? я знаю, что никогда не узнаю, пока не повернусь к вере своим холодным, мертвым лицом в своем собственном деревянном ящике.
Она видит его впервые. Его имя — Кудзэ. У него тяжелый шаг (он слегка хромает), медленное и размеренное дыхание — создается впечатление, что обрабатывать воздух из окружающей среды ему крайне сложно, он даже почти не говорит ничего — скрывает лицо за темным капюшоном и долго смотрит на нее — Мира сильно сомневается в том, что он — живой человек, у людей возможности вообще крайне ограничены, вероятнее всего, он что-то вроде вырвавшегося из-под контроля изделия компании, навредить которой пытается всеми возможными способами. Майор права с небольшим только нюансом, он — вовсе не простое изделие. Нечто на подсознательном уровне сближает их. Главное — напоминать себе, что он — обыкновенный террорист, ничем не лучше тех, что хладнокровно убили всю её семью и лишили собственного тела, уничтожить его — основная и главная цель Майора, она была создана для этого, ее всегда обучали и готовили к этому — истреблять таких, как он. Кудзэ разбит, на части расколот полностью — тело его казалось смесью из органики и искусственных волокон, металлов и полимеров, он весь словно ободранный — на груди видна внутренняя синтетическая оболочка, прожилки микросхем и внутренних механизмов, его взгляд кажется ей ужасно потерянным и холодным, пустым и обезжизненным, словно отчаянно ищущим что-то давно забытое и никак не способным это найти. Когда он подходит ближе, Майор невольно задерживает дыхание и изо всех сил пытается рассмотреть его глаза — светлые, ярко-небесные, лазуревые — она почему-то уверена, что когда-то уже встречала их — тусклый блеск его голубых глаз отражает лишь печаль. — Хочешь убить меня? Как и все остальные? Печаль и ледяное отчаяние. Он — никто. Все, что у него есть — полуживое сознание и периодические сбои в системе, странные неразборчивые галлюцинации и сжимающее виски чувство полнейшей отрешенности от мира — он даже редко появляется на улицах, чтобы люди вокруг лишний раз не оборачивались, не смотрели на него во все глаза и не перешептывались, будто бы он их вовсе не слышит. Кудзэ знал — из него сделали что-то безумное, что-то совершенно чудовищное и опасное даже для самого себя. Все чаще он полагал, что внутри него что-то умерло давно и гниет постепенно, разливаясь горечью по всему искусственному телу, которое он ненавидит и презирает всей душой — он хочет избавиться от всего этого, избавиться от противного чувства одиночества и опустошенности, но не может. Никаким способом. Кудзэ говорит ей, что он лишь самообороняятся, пытается защищаться, и это правда, конечно же — других методов выжить он просто-напросто не видит, не может видеть — все они, сотрудники и руководители, все до одного должны заплатить за свои эксперименты, должны ответить за то, что с ним сделали, и он надеется только, что испытывать они будут хотя бы приблизительно то же, что и он. Холодной бионической ладонью он проводит по щеке девушки и внимательно изучает её — совершенные, идеально выгравированные тонкие черты лица Миры кажутся ему знакомыми и чуждыми одновременно — несмотря на свои широкие возможности, он никак не может вспомнить её. Совсем. Что-то ломалось, разрушалось в нем с самого начала, но теперь, кажется, окончательно рассыпалось на части.это долгий одинокий путь от смерти к… это долгий одинокий путь от смерти к р о ж д е н и ю.
Все меняется, когда доктор Уэлет помогает ей найти прошлое. Майор медленно вспоминает каждое мгновение, постепенно все по кусочкам собирает — мама, теплая квартира, невкусный зеленый чай, вечно захламленная безделушками комната, маленький балкон; она понимает — никакой катастрофы н и к о г д а не было, не существовало никакой террористической атаки — они лгали ей все это время — каждую секунду, минуту, каждый день, используя ее в своих корыстных целях, для удовлетворения собственных же потребностей — они выкинули её тело на помойку, впихнули разум в синтетическую оболочку и лишили её права жить — они возомнили себя божеством. Больше она не принадлежит им, она — не Мира Киллиан. Не Майор. Она — Мотоко Кусанаги — девушка, жизнь которой оборвалась, не успев даже начаться. В воспоминаниях её постепенно, словно на фотопленке какой-то старой, один за одним проявляются короткие эпизоды её жизни — посиделки с шумными друзьями на крыше, ссоры с назойливым соседом и молодой совсем парень, который светится и искрится весь — улыбается, смеется и изо всех сил пытается спеть ей какую-то забавную песню, силуэт его кажется ей до боли в сердце знакомым — мягкие черты лица, бархатистый голос, теплые ладони и до одури голубые глаза. Его имя — Хидэо. Как она могла забыть этот взгляд? Кудзэ совсем не похож на человека, которого она когда-то любила всем своим сердцем — он одинок, брошен и покинут всеми, словно человек, сорвавшийся в пропасть от скользкого отчаяния и не сумевший найти оттуда выход — раны оказались слишком тяжелыми и несовместимыми с жизнью. Все верно — он погиб еще год назад в холодной палате с жужжанием широких мониторов и датчиков по всему телу, он погиб в тот момент, когда её безжалостно отняли у него, когда вместо сердца в грудь вживили конструкцию из микропроводов и стали. Мотоко находит его и рассказывает все до мелочей, а в глазах ее — горькая смесь скорби и тоски, в помутневших глазах её — слезы, которые она никогда еще в жизни не видела — она смотрит на него, словно впервые видит, слишком долго смотрит и слегка подергивает уголками губ — он вспоминает их первое знакомство, со свойственными ему сбоями почти механической речи рассказывает ей об их юношеских планах на жизнь, которые теперь каждому из них кажутся печальными и невозможными. Она почти не дышит. — Я засыпала с мыслью о том, что из нас вышла бы хорошая семья. Хидэо едва улыбается, опускает взгляд куда-то вниз и вспоминает, как они подолгу разговаривали о своей старости, о надеждах на будущее, о самых сокровенных мечтах — на всем свете тогда не было никого, совсем никого, кроме их двоих. — Забавно, правда? — голос её дрожит, а на глазах вновь застывают живые слёзы. У них теперь нет ничего совсем, н и ч е г о, кроме далеких воспоминаний и желаний разрушенных, ничего, кроме оборванных металлических оболочек и все еще живой, живой и непоколебимой души. На самом деле, теперь у них есть всё. Хидэо подходит ближе и осторожно проводит холодными металлическими пальцами по ее губам — глаза его будто вновь зажигаются ослепительной вспышкой, будто в них снова вдохнули жизнь. — Я всегда буду рядом с тобой, — тихо произносит он. И добавляет. — Я ведь обещал. Помнишь?