Как небо перед рассветом

Небо на востоке медленно розовеет. А только что было синее. Пронзительно-синее. Стелла плотнее запахивает шаль. Тоже розовую, как небо на востоке. Здесь, в ее стране, в ее владениях даже ночью тепло, здесь даже утренняя роса теплая, как парное молоко. Только Стелле все равно постоянно холодно. Холодно. Как старухе. Да она и сама себе кажется старухой, неизвестно за что заключенной в тело юной девушки. Или не кажется... Или старуха — это все-таки состояние души. В розовых кустах под окном заливаются зарянки. Тоже розовогрудые. А невыносимо синее небо никак не желает светлеть и розоветь дальше. Таким было небо в Мире Облаков. И точно такого же цвета были глаза Баккара. Принца Баккара — для всех остальных. Но только не для нее: очень сложно называть принцем того, с кем когда-то бегал взапуски. Даже если он давно вырос из коротких штанишек, а ты теперь носишь платье со шлейфом и высокую прическу. "Глаза цвета неба, ваше неповторимое высочество", — подшучивала она, а он парировал, что у нее-то глаза цвета луж. Там, в мире ее детства, лужи на облаках и впрямь были светло-голубыми. И по этим лужам было очень весело прыгать вместе все с тем же Баккаром, когда удавалось сбежать из-под бдительного надзора нянюшек и гувернеров. А если они находили свежее облако — то и выкапывать в пушистом, еще податливом облаке пещерку, прятаться там и сушиться. Странно, они ведь не зажигали огня, неужели облака так хорошо грели? Или грело что-то другое? А потом она как-то незаметно для себя оказалась невестой Баккара. И очень этому радовалась. И пусть у них не было любви, зато было целое детство, разделенное на двоих, — разве этого мало? И впереди могла бы быть целая жизнь, так же разделенная на двоих... Но судьба рассудила иначе. Сначала она сказала себе, что живет две жизни — за двоих. Потом, когда уже и для двух жизней даже по меркам Мира Облаков прошло неприлично много времени, рассудила, что жизней может быть три, четыре, пять и больше: кто знает, сколько у них с Баккаром могло быть детей. А потом и вовсе перестала считать. Жизней оказалось много. Очень много. А Мир-Под-Облаками — просто огромным. Небо постепенно светлеет. Только западный край еще отливает безнадежно-пронзительной синевой. Такие глаза она тоже помнит. В первый момент это показалось безумно странным и страшным — абсолютно человеческие глаза, глаза того самого цвета на чешуйчатом, абсолютно нечеловеческом лице. А потом она поняла, что иначе просто не могло быть. У крылатой души не может быть по-другому. Эльг. Странное имя. Странный человек-нечеловек — но, пожалуй, человечней многих. Две странные встречи и всего несколько слов ни о чем. И безнадежная синева глаз, которую она никак не может забыть. Если бы они... Наверное, это тоже было бы странно. Но любовь делится на двоих даже лучше дружбы. Его тело искали. Долго искали. Но так и не нашли. Кажется, именно тогда, в первые дни после победы над Пакиром, она и начала встречать рассветы. Можно не ложиться до зари. Можно встать до свету. Главное — не упустить этот оттенок пронзительно-синего неба. Иначе придется ждать еще целые сутки. Жаль, что даже ей неподвластно заколдовать небо, чтобы оно все время было одного цвета. Она отворачивается от окна, где уже весь горизонт залит розовым. Аларм спит, перетянув на свою сторону одеяло и завернувшись в него, как в кокон. В такие предутренние моменты Стелла никак не может вспомнить, почему же она в конце концов согласилась на его предложение. У супругов ведь должно быть хоть что-то общее, пусть не любовь, но хотя бы что-то. А у них? Впрочем, нет. Кое-что общее все-таки есть. Он однажды признался, что после Орлиной башни тоже никак не может согреться. И не имеет никакого значения, что у него теперь тоже глаза почти такого же цвета, как небо перед рассветом.