Пробуждение

Мира видит кошку, полосатую с рыжиной: пушистое существо резвится и словно ловит лапами что-то, а через несколько мгновений исчезает, растаяв, будто голограмма. Мира думает, это сбой: с чего бы в её коде взяться кошке, которую майор раньше никогда не видела? Она уверена, когда-то, — в прошлой жизни, — с её семьёй жила собака, коротконогая такса с длинными висячими ушами. Или сиба-ину с мягкой светлой шёрсткой? Мира не помнит. Многое из того, что было до её перерождения, майор хочет вспомнить, но не может — память скрыта за плотной пеленой белого тумана, вместо воспоминаний — пустота: чистая, стерильная. Искусственная. Приняв дозу ноотропа, Мира отбрасывает все те мысли прочь. Сбои пройдут. Когда доктор Уэлет спрашивает про лекарство, она как-то странно смотрит на Миру, молчит чуть дольше, чем обычно, но через долю секунды отворачивается и возвращается к разговорам о совершенности Миры. Майор не придаёт значения, она привыкла игнорировать мелочи. Мира видит горящее дзиндзя там, где его быть не может, — в тёмном сыром подвале, — она чувствует запах огня, искры пламени опаляют лицо, прожигая синтетическую кожу. Вскоре святилище испаряется, как та полосатая кошка. Ни смрада горелой древесины, ни углей и пепла, а лицо цело. Очередной сбой. В том, что это не просто сбои, майор убеждается уже после встречи с Кудзэ лицом к лицу, и после того, как начинает подозревать, что Мира Киллиан — одна сплошная ложь, а ноотропы, которые она принимала — ингибиторы, вызывающие амнезию. После этого майор не может обходить детали стороной, понимая — они как ниточки ведут к её прошлому, настоящим воспоминаниям, а не синтетической подложке. Надпись с адресом на ключ-карте приводит майора в маленькую квартирку одинокой немолодой японки, у которой нет никого, кроме кошки. Славной полосатой кошки, что мирно сидит на руках майора и шевелит усами, пытаясь учуять запах гостьи. Зря старается, могла бы подумать майор, ничем, кроме улицы и синтетики, от неё не пахнет. Когда майор заходит в комнатёнку рядом с крохотной кухней, она находит всё вокруг странно, необъяснимо знакомым. Она всё видит в первый раз, но знает расположение каждой безделушки на полках, знает витающий ненавязчивый аромат благовоний. Простенький узор на стенах кажется ей привычным. Возможно, Мира объяснила бы всё своей способностью к адаптации, но майор знает — дело в другом. Хозяйка квартиры называет имя владелицы комнаты — Мотоко. Оно будто ударяет, заставляет вынырнуть из глубокого моря забытья. Майор слышала много имён, но это бьёт по памяти, словно тонкие ветки кустарников после дождя. Чуть позже майор видит его высеченным в стене обугленного дзиндзя под мёртвым деревом. Почерневшее от огня святилище снова охвачено пламенем; офицеры полиции в чёрном выводят оттуда юношу и девушку, молодых и бойких, противостоящих, но сейчас отчаявшихся, и когда майор смотрит в чёрные заплаканные глаза девушки, то понимает — она столкнулась с самой собой. Она вспоминает, как женщина рассказывала: ей прислали прах её мёртвой дочери Мотоко. Майор тут же представляет, как серая пыль струится между пальцев, и она ощущает тонкий человеческий запах, знакомый и незнакомый одновременно. Ей вспоминается и другой запах, приятный и желанный, что хочется вдыхать его вновь и вновь. Так обычно бывает, когда в кого-нибудь влюблён. Его имя — Хидео, выцарапанное в стене над именем Мотоко. Кудзэ и майор называют друг друга так и погружаются на миг в старые чувства; когда-то они, настоящие они, держались друг друга отчаянно и крепко — и это единственное, что было у них самих; когда-то они вдвоём против целого мира боролись с тем, во что в итоге превратились. Хидео умер, — теперь уже полностью, — майор осталась жива, а вместе с ней ожила Мотоко, наконец пробудившись от забытья, разорвав белую пелену заточения, создающую видимость пустоты. Майор — не программа, не система кодов, не робот, а человек, ведь у неё есть самосознание, интуиция и чувства, одним словом — душа. Майор стоит у надгробия Мотоко Кусанаги — места её смерти и её нового рождения. Больше нет ни Хидео, ни Уэлет, ни Каттера, но есть Мотоко — живая Мотоко, настоящая. И ей предстоит многое вспомнить. Кличка её кошки всплывает в голове, и майор улыбается. Улыбка не сходит с губ, когда майор обнимает свою мать, обретая вновь то, что, как казалось, она потеряла. Теперь никто не посмеет отнять у Мотоко ни её прошлого, ни имени. Мотоко, да. Это имя принадлежит майору. Отныне. Снова.