Лис и кролик

Поздно вечером, почти ночью, Рукия откидывается на спину, прямо на пол, и с облегчением чувствует, как расслабляются ноющие мышцы. Капитан, конечно, несколько преувеличил размеры катастрофы, но все же бумажные завалы впечатляли. И, что интересно, Ичимару за весь день ни разу не пожаловался и не попытался сбежать, хотя и помогал ей совершенно добровольно. Он просто молча – что было еще более странно – и сосредоточенно разбирал бумажку за бумажкой. Человек-матрешка: сколько не вынимай, там все равно окажется еще кто-то… - Принцесса устала? – тихий, чуть хрипловатый голос вывел ее из задумчивости. - Ага, - лежать на полу было бездумно хорошо. А еще хорошо было то, что не нужно никого изображать, никем быть. Можно просто лежать и смотреть в потолок. - Давай чаю выпьем и по домам. - Ага. Они молча уютно пьют чай и голова сонной Рукии сама собой клонится на плечо кицунэ, а он сидит тихо-тихо, только улыбка едва заметно меняется. Он осторожно укладывает ее на футон в своей бывшей комнате и хочет уйти, но она, спящая, протестующее мычит и тянется к ускользающему теплу, пытается зарыться в полу капитанского хаори. Но несмотря на ее протесты, он отстраняется, потом укрывает ее одеялом и выходит, на короткий миг замерев в дверном проеме. Утром Рукия просыпается от тихого свиста чайника. Ичимару уже сидит в кабинете, встречает ее ехидной – привычной своей улыбкой. Все как будто начинается сначала, как будто с чистого листа. Опасная иллюзия – что можно что-то сделать заново. И тем не менее вечером, когда бесконечные бумажные завалы, наконец, разобраны на аккуратны стопки, она решается подойти к непривычно умиротворенному капитану третьего отряда и опуститься у его ног. - Позволите, Ичимару-тайчо? – удивленный таким обращением, он молча протягивает ей почти сведенную судорогой от ненавистной кисточки руку. Она осторожно растирает широкую ладонь, длинные красивые пальцы – кто бы мог подумать, что от таких простых вещей у многоопытного Ичимару Гина мурашки по спине побегут? А когда она порывисто наклоняется и целует беззащитно раскрытую ладонь, он судорожно выдыхает. - Ну вот и все. – Она снова превращается в привычную Рукию, как будто пытается развеять магию момента, но возможность упущена, и он теперь всегда будет помнить – как помнит многие моменты до того – черноволосую макушку, шершавые пальцы, теплое дыхание на ладони. В нем как будто на мгновение просыпается что-то от обычного человека, и ему кажется, что эта близость – гораздо важнее того, что было между ними в поместье Кучики. - Рукия-чан… - и когда он с таким трудом надевал привычную маску? - Тшшш, - она легко касается пальцами его губ. – Не нужно. Я все понимаю. «Ничего ты не понимаешь, маленькая принцесса», - хочется сказать ему, когда она стягивает с плеч хаори, развязывает пояс, касается губами ключицы. Ему почему-то хочется остановить ее сейчас, но разум мутится, и он тянется к ней, как когда-то в Руконгае тянулся к пиале с водой – жадно, трепетно, неудержимо. Его будоражат ее неумелые нежные прикосновения, ее непритворная страсть, да что там – даже ее улыбка будто стекает к низу живота сладкой судорогой наслаждения. Он, у которого было столько женщин, не подозревал даже, что можно так отдавать себя, всю до донышка, изгибаясь в сладкой муке. В тот первый раз он контролировал ситуацию, а сейчас – не хотел. Он был жадным, нежным, нетерпеливым, трепетным. Все кончилось так быстро, что он был почти разочарован и мог только надеяться, что она – нет.