Кондитер

Кричат. Так всегда: они сначала кричат и колотятся в дверь, потом пытаются добраться до окна, потом знакомятся, потом засыпают. И тогда уже можно брать лампочку. Она будет наполнена яростью, которая на вкус как терпкий глинтвейн, в который переложили мускатного ореха. Будет чувствоваться тонкий цитрусовый аромат надежды. Иногда, если рядом окажутся симпатичные друг другу доноры – у лампы будет ванильный привкус легкого флирта. Он долго отрабатывал рецепт: читал учебники по психологии, чтобы ни один из кандидатов не сорвался с крючка, подсчитывал время растворения плотной желатиновой капсулы со снотворным, которую оставлял на дне стоящего в углу бачка с водой, учился выбирать место для своего кулинарного цеха. Вот и сейчас все сработало: девочка пошла поискать вместе с ним потерявшегося щенка, паренек захотел разжиться телефоном за полцены, экономная дама сама решила вынести из подвала почти дармовой мешок картошки. Кричат. Все еще кричат. Что–то сегодня долго. Ему рассказывали, что самые прекрасные на вкус – последние эмоции. Когда люди уже поняли, что спасения не будет, потеряли надежду и начали умирать. Никто толком не мог объяснить – каковы на вкус отчаяние, безнадежность и глухая тоска, наверное, у каждого для этих чувств было свое сравнение, свой эталон. Но все, кто решился попробовать, уже не могли есть «лампы живых». Но нет, это не для него. Он всегда был мягкосердечен и добр. И когда был живым и работал кондитером, и когда стал мумем, но профессию так и не сменил. Уснули. Можно забирать лампу. Мумь осторожно открыл дверь в подвал, осмотрелся, пощупал пульс девочки, поудобнее уложил на мешок с картошкой голову дамы, вставил парнишке в обещанный мобильник сим карту, положил на пол в центре комнаты гвоздодер и кувалду и выкрутил наконец вожделенную лампу. Вкрутил другую – не стоит усложнять им задачу, пусть выберутся и вспоминают все, как ужасное приключение. Ну, вот он и дома, можно есть. По венам потекло тепло, аромат пряностей ударил в нос (что–то сегодня много перца), снизошло успокоение. Это было почти счастье. И только одна мысль не давала покоя. Он уже понял, что ему мало. Мало злости, надежды, ярости. Теперь они давали только сытость да покой и никакого драйва. И он понял, что тот день, когда он не оставит пленникам ни кувалды, ни гвоздодера, ни мобильника, уже совсем близко...