Чудовищное

У Нинели много поклонников — один лучше другого. Не слушают попсу, собраны, серьезны, приносят розы в те вечера, когда она выходит на сцену, и аккуратно звонят в те, когда она едва живая приходит домой после репетиций. У ее подруг все иначе — одну поколачивает парень, другая полностью поглощена учебой, получая вторую вышку, третья зашивается на ненавистной работе — и когда они собираются иногда в кафе, Нинель с удовольствием слушает их рассказы. Это все — другая жизнь, а она собирается когда-нибудь стать прима-балериной. Только иногда, глядя на них, не отказывающих себе ни в чем, она не выдерживает и заказывает воздушное восхитительное пирожное. Вкус запретного плода так сладок, что она не может устоять — но потом каждый раз чувствует ужасную вину за это. У Нинели много поклонников — но Герман среди них только один. Он выделяется так, будто приложил для этого все усилия, но Нинель отлично знает, что он просто такой сам по себе. Худощавый, с низким гемоглобином, похожий на интеллигентного вампира из старых книг, он приносит ей небанальные тюльпаны и специальные сладости без грамма настоящего сахара. С удовольствием рассказывает о себе, делая это так увлеченно, как ни у кого из его конкурентов не получается, и любит красивые театральные жесты. А еще больше он любит красиво страдать. Когда они ссорятся однажды — из-за какой-то мелочи, кажется, он звонит ей не в свою очередь, срывая звонок кого-то другого — Нинель поздно вечером обнаруживает его у себя под окном, мрачного, немного сутулого, крайне независимого и при этом очень несчастного. Когда она пытается пригласить его в дом, он начинает дуться и утверждает, что просто проходил мимо — и замерз почти насмерть из-за тебя, женщина, говорят его глаза — и затаскивать его приходится, как упрямого пса, за длинный шарф. Потом они пьют чай, и он, разумеется, не извиняется, но так, что это стоит всех извинений. Именно в тот вечер Нинель впервые его целует и смеется, видя, как он краснеет, пытаясь оправдать это тем, что просто боится подхватить от нее какого-нибудь болезнетворного микроба. В ту ночь она чувствует себя мерзкой из-за того, что позволила себе выпить чай с ложкой сахара, но переносит это легче, чем обычно — слишком уж смешно Герман полчаса с ней прощался, чтобы чувствовать себя расстроенной по-настоящему. У Нинели много поклонников — но только до того момента, когда у нее начинаются проблемы с гормонами. Что-то сбоит в сложном механизме ее тела, и вот она уже неуклонно набирает вес, и ее нежное лицо — изящный овал, безупречная кожа — покрывается отвратительными красными прыщами. Врачи выписывают ей таблетки, упражнения, покой. И отказ от карьеры балерины. Именно стресс, говорят они сочувственно. Бесконечный стресс довел вас до такого состояния. Неудивительно, учитывая, что вы занимаетесь с трех лет. Такое чудовищное давление... Нинели кажется, что это слово — "чудовищное" — начинает повторяться в ее голове с этого момента и с каждым разом становится все громче. У нее чудовищные ноги, на которых выступают тонкие синеватые вены, у нее чудовищные бедра, на которых выступают растяжки, у нее чудовищные груди, похожие на атрибуты древних богинь плодородия. То, что вес ее при этом едва доходит до шестидесяти, не значит ничего. Из зеркала на Нинель смотрит отвратительная толстуха, и она сначала садится на строгую диету, а потом, когда это только ухудшает положение, плюет на все и начинает есть то, чего ей хотелось всю жизнь. Вредную жирную пищу, полные химических усилителей вкуса чипсы и фаст-фуд, сладости и подобный мусор, который пусть и не улучшает ее состояние, но хотя бы поднимает настроение. Телефон она выдергивает из розетки и делает вид, что вовсе забыла про него. Запоем смотрит сериалы и сентиментально всхлипывает на некоторых сценах. Ее карьера кончена, а вместе с ней и жизнь. У Нинели больше нет поклонников, и ее это даже успокаивает. Заедая слово "чудовищное", которое все крутится у нее в голове, она говорит себе, что возьмет сорок кошек и будет счастлива — но для начала заводит собаку, таксу, для которой она сама — что-то вроде богини. Собачьи нежности и необходимость выходить из дома поднимают Нинели настроение — но не настолько, чтобы отказаться от еды. Та становится чем-то вроде зависимости, способом заткнуть себе рот и отвлечься от навязчивых мыслей. Таксу Нинель, хихикая, называет "Полтора Километра" — она признает, что у нее далекое от возвышенной интеллектуальности чувство юмора, но теперь, когда смеяться над утонченными шутками многочисленных поклонников становится вовсе не обязательно, это уже не проблема. Герман появляется, когда Нинель уже почти привыкает жить с новой собой. Да, теперь ей нелегко взбежать на девятый этаж без остановок, и число позиций, в которые она может встать, неуклонно уменьшается, но зато ее любит Полтора Километра и больше не нужно выкладываться на репетициях. Возможно, это просто самоутешение — когда появляется Герман, это уже не кажется важным. Только бесконечное "чудовищно" не дает спокойно спать по ночам. У Германа круги под глазами и осунувшийся вид. Он начинает орать на нее с порога, размахивая руками и, против обыкновения, не следя за тем, как падает свет и кажется ли его перформанс достойным восхищения. Нинель смотрит на него — взъерошенного, злого, пошедшего некрасивыми красными пятнами — и испытывает навязчивое желание захлопнуть дверь. Не потому, что он многословно доказывает, что она могла бы и позвонить, и не потому, что на его крики могут начать выглядывать любопытные соседи, а потому что новая она ничего общего не имеет с той тонко-звонкой девочкой, за которой Герман ухаживал, кажется, в прошлой жизни. Такса Полтора Километра выскакивает как раз в середине этой некрасивой сцены — к тому моменту, когда Герман, кажется, готов перейти на ультразвук — и с молчаливой яростью вцепляется ему в ногу. Нинель начинает оттаскивать ее, Герман без паузы переходит на обвинения в том, что его решили затравить собаками, и заканчивается весь этот цирк на кухне, где Нинель заливает укушенную ногу перекисью, Герман, бледный и умирающий, просматривает справки о прививках, уверяясь, что такса не бешеная и не больна столбняком, а сама Полтора Километра злобно урчит под столом и примеривается к той ноге, которую еще не успела укусить. В ту ночь они засиживаются допоздна, пьют очень сладкий чай и разговаривают о том, как Герман скучал, о том, как он думал, что же сделал не так, о том, как он умрет теперь во цвете лет от потери крови, и о том, как отвратительно все это сказывается и еще скажется на его работе. О том же, как Нинель чувствовала себя отвратительной, о том, как она перестала общаться со всем светом, и о том, как грустно понимать, что жизнь твоя кончена, они не говорят. Об этом они молчат уже ближе к утру, когда даже у Германа заканчиваются силы на болтовню, и, утешая, он мягко гладит ее ладони.