Родственные души

      У Мэл руки вечно разрисованные, и Иви внимательно наблюдает за тем, как Мэл аккуратно выводит на коже какие-то понятные только ей узоры. Она тяжело вздыхает, но ничего не говорит, потому что знает, что в бестолку. Мэл поднимает глаза на подругу, и словно услышав её мысли, показывает той язык; Иви кривится.        — Но, может, ты… — начинает она в раз, наверное, уже десятитысячный, но Мэл лишь головой качает, берёт стаканчик из рук Иви, и делает большие глотки обжигающего горло кофе, морщится, а потом снова возвращается к рисунку на правой руке.       Иви качает головой. Она не понимает. не понимает, почему её друзья так безответственно к этому относятся, ведь это их судьба.       Мэл лишь хмурится, не желая отвечать на вопрос, почему же она просто не ответит своему предназначенному. Почему на все его записи, которые он оставляет на своей, а в итоге, и ее коже, она лишь рисует что-то, но продолжает упорно молчать. Мэл не желает отвечать на этот вопрос, а, может, она просто не знает на него ответа.       Иви вздыхает, она совсем ничего не понимает.       Вот Джей, к примеру. Целую ночь писал на свободном месте на руках шпаргалки к зачёту по истории, все руки исписал. Тут тебе и Великая Депрессии, и Хартия вольности где-то между французской революцией и столетней войной, ведь не хочется завалить предмет. Целую ночь шпоры писал, а утром: «Списывать — нечестно», — появляется на его запястье, посреди хаоса событий и дат, написанных неровным почерком парня, где-то между годами жизни Людовика XVI и казнью Карла I.       И Джею смешно, Мэл лишь хмыкает, продолжая выводить странные узоры на руках, а Иви хмурится. Ей отчего-то не смешно.       Иви не понимает, потому что на её коже нет ни следа чужого присутствия. Никаких надписей или рисунков, даже синяков не появляется, и это пугает, это настораживает и немного, совсем чуть-чуть, обижает. Может, её родственной души и вовсе нет?       Иви не понимает, потому что ей откровенно страшно писать что-либо первой, страшно, что ей не ответят, поэтому она молчит, внимательно всматривается в свои ладони, надеясь что там появится хоть что-то, и снова следит, как Мэл аккуратно выводит очередные узоры, понятные только ей одной.       Руки Мэл разрисованы вдоль и поперёк, где-то даже виднеются слова, написанные красивым, явно не принадлежащим самой девушке, почерком, а Джей вечно поправляет рукава толстовки, чтобы скрыть очередные шпаргалки, на этот раз, по биологии и свободное место, которое он теперь всегда оставляет пустым, на запястье где-то между функциями белка и принципом комплементарности, где скоро появится: «Ну серьёзно, это ведь легко выучить!». Иви не понимает, почему её кожа совершенно чиста. И ей не смешно и даже не весело.       Руки Мэл разрисованы вдоль и поперёк, а рисунки на коже Карлоса отчего-то так похожи на них, что Джею смешно, Мэл привычно хмыкает, Карлос улыбается, а Иви не весело и даже не смешно, когда на руке Джея появляется адрес с подписью: «Приходи».       На коже Иви по-прежнему ничего нет, а Одри отдёргивает длинные рукава свитера, пытаясь скрыть руки исписанные шпорами Джея по математике и выведенное аккуратно: «Я в следующий раз на лбу тебе напишу, чтобы ты не списывал», на коже рядом с местом, где отчётливо чувствуется пульс, на запястье где-то между признаками обратной функции и основными тригонометрическими формулами, и сочувственно улыбается, бережно гладя Иви по плечу, молчаливо поддерживая. Вот только Иви отчего-то не легче.       Она улыбается натянуто и продолжает наблюдать за тем, как Мэл вырисовывает голову льва на своей коленке по причинам известным лишь ей. Иви качает головой и говорит, что в порядке, потягивая горячий кофе из картонного стаканчика, купленного ею же в ближайшей кофейне.       Иви не понимает, почему так отчаянно хочется сделать хоть что-нибудь, чтобы её кожа перестала быть настолько «пустой». Она сидит и пьёт кофе, задумчиво наблюдая, как чёрная гелевая ручка скользит по коже Мэл, оставляя за собой чёткие линии, сплетающиеся в очередной непонятный узор.       Иви смотрит, наблюдает за тем, как Джей в очередной раз исписывает своими руки шпорами, а Одри перед зеркалом выводит у себя на лбу маркером: «Списывать — плохо», — Мэл смеётся, а Карлос, одетый отчего-то не по погоде в шорты, из-под края которых выглядывает лев, окружённый узорами, понятными только Мэл, улыбается, наблюдая за веселящейся Одри.       Иви отчего-то не смешно, она смотрит на друзей и не понимает, почему чувствует пугающую пустоту в груди, в том месте, где должно, наверное, биться сердце.       Она внимательно смотрит в зеркало и думает, что кожа на её запястьях отчего-то слишком «пустая».       Иви не понимает, как лезвие оказывается в её руках и не хочет отвечать себе на вопрос зачем она вообще его купила. Она сжимает его в пальцах и смотрит, как из порезов сочится кровь. Иви не понимает и не хочет понимать, почему ей всё ещё кажется, что её кожа слишком «пустая». Она не хочет отвечать на вопрос, а, может, она просто не знает ответ.       Иви проводит лезвием вдоль запястья, примерно там, где Джей обычно оставляет место в своих записях где-то между свойствами алкенов и структурной формулой бутадиена, неглубоко, но достаточно, чтобы кровь красными потёками разрисовала её руки.       Ей все ещё немного пусто, но в то же время смешно и даже весело, когда рядом с порезом появляется короткое «Где ты?».       Иви улыбается и пишет адрес, не забыв упомянуть город и страну, ведь мало ли, и для чего-то добавляет, что ключ лежит под ковриком, а она сама сидит на полу в своей комнате.       Иви смешно, когда она слышит, как входная дверь хлопает, а громкие шаги шумом отдаются в ушах.       Она наблюдает за тем, как парень заходит в её комнату и окидывает её саму долгим, нечитаемым взглядом. Иви смеётся как-то непонятно хрипло, а парень подходит ближе, забирает лезвие, откидывая его куда-то за спину, быстро перетягивает бинтом, прихваченным с собой, её руку и поднимает на ноги.       Они идут в больницу, как кажется Иви целую вечность, а потом Иви наблюдает, как медсестра понимающе улыбается, рассматривая его запястье, на котором непонятные алые узоры, оставленные лезвием, так похожи на те, что на руке девушки.       Иви наблюдает, как Мэл аккуратно прикасается к её коже и хмыкает, рассматривая слова отпечатанные на коже подруги. Иви немного больно, но она улыбается, когда рядом с набитым Гарри словом «Ненавижу» на запястье, появляется «Люблю».       Ей весело и даже смешно, когда Гарри отдёргивает рукав кожаной куртки, скрывая запястье правой руки, на котором где-то между «Ненавижу» и «Люблю» выделяется белая полоска шрама, оставленного когда-то на руке лезвием девушки.       Руки Мэл разрисованы непонятно чем, Джей пишет очередные шпоры, а Иви отчаянно пытается стереть с шеи надпись «Дурочка», написанную явно перманентным маркером. Джей смеётся в голос, Мэл хмыкает, Карлос сочувственно улыбается, а Одри, наученная жизнью, протягивает ей шарф.       Иви не понимает, но отчего-то ей смешно.