Я ослеп, госпожа.

      Лучи предзакатного солнца едва ли полностью освещают просторную гостиную, в которой уютно устроилась юная Рейнсворт. Вечерняя прохлада уже закралась в почти неотапливаемое помещение и теперь свободно разгуливает по пыльным коридорам.       Шерон лишь зябко передёргивает плечами и крепче обхватывает чашку с крепким чёрным чаем.       Брейк неслышно ступает по мраморному полу и, подкравшись сзади, улыбнувшись чуть ехидно, ловко снимает с себя излюбленный балахоном висящий плащ и набрасывает тот на замёрзшую госпожу, оставаясь в одной атласной фиолетовой рубашке.       — Вам стоит более трепетно относиться к своему здоровью, — говорит он, усаживаясь в кресло напротив, и осторожно тянется к тарелке с пирожными, стоящей практически на самом краю стола.       Шерон хмуро наблюдает за этим действием.       — О чьём самочувствии и стоит волноваться, то точно не о моём, — наконец произносит она спустя минуту молчанья.       Рука Шляпника непроизвольно дёргается, и фарфоровое блюдце падает на пол, расколовшись надвое.       Зарксис даже не поворачивает голову на звук, не обращает на это никакого внимания, потому что понимает, что прокололся. И эта небольшая промашка лишь ещё одно тому доказательство.       Рука медленно сжимается в кулак.       </i>«Слабак</i>, — думает он про себя, — </i>жалкий слабак»</i>.       А Шерон вдруг встаёт из-за стола и, подобрав полы вишнёвого платья, на цыпочках подходит к другу, который, конечно, слышит, но продолжает неподвижно сидеть, позволяя девушке чуть наклониться и аккуратно убрать белоснежные пряди, открывая застывший, словно стеклянный алый глаз, мёртвым взглядом смотрящий в пустоту.       Из девичьей груди вырывается слабый вздох.       — Я ослеп, госпожа, — говорит альбинос, но она его уже не слышит.       Глаза Шерон наполняются слезами, что прозрачными струйками быстро стекают по покрасневшим щекам. Она, наконец, понимает, почему Брейк ведёт себя так странно в последнее время.       Увы, но Зарксис, кажется, окончательно ослеп спустя несколько дней после кровавого бала в поместье Исла Юры.       И это понимание больно ударяет по ещё такой молодой и отзывчивой душе юной Рейнсворт.       Шляпник только горько усмехается и мотает головой, отчего белёсые пряди тотчас падают на лицо, закрывая единственный, теперь уже не зрячий рубиновый глаз.       — Ну же, госпожа, перестаньте жалеть меня. В конце концов, я это заслужил.       — Прекрати пороть чушь, идиот, — сдавленно говорит Шерон и, не выдержав, рыдает пуще прежнего.       А он улыбается так нежно и ласково, что в груди больно щемит; прижимает к себе в крепком объятии. И нестерпимо горько становится, потому что Зарксис, как бы он себя за это не презирал, уже смирился.       Сердце больно колотится где-то у горла.       Ответное объятие выходит слабым, почти невесомым.       Бледные руки Шерон чуть трясутся, а сама она мелко дрожит, словно от холода.       — Почему ты не сказал мне сразу? — спрашивает она, как только слёзы перестают уж течь из покрасневших глаз.       — Не хотел вас беспокоить, — честно отвечает Брейк и думает, что госпожа была права, когда называла его идиотом. — У нас и без моей небольшой проблемы забот полно.       — Небольшой проблемы?! Никак не пойму: ты мазохист или притворяешься, — искренне возмущается Шерон. — Дать бы тебе харисеном по голове, чтобы, наконец, начал думать о себе. А потом ещё раз — для профилактики.       А рука, поднимающаяся, чтобы дать подзатыльник, в противовес словам легко опускается, зарываясь в мягкие волосы.        Брейк довольно жмурится, но чуть отклоняется, перехватывая тонкую кисть, и целует самые кончики хрупких пальцев.       — Зар… ксис, — запинается юная Рейнсворт, отводя взгляд в сторону.       Шляпник тянет девушку на себя и хрипло шепчет почти в самые губы:       — Но ведь не ударите.       Дыхание перехватывает, и Шерон, не уверенная, что не пожалеет об этом в будущем, подаётся вперёд — невесомо касается губ Зарксиса своими.       Сердце трепещет, когда Брейк крепче прижимает к себе его госпожу и целует уже по-настоящему так, как только может искренне и страстно любящий мужчина.       И несмотря на то, что поместье продрогло от холодного вечернего ветра, эти двое не мёрзнут. Чувства, что тягучей патокой расползаются внутри, согревают не хуже огня, весело пляшущего в камине.