Мой смех убьет тебя.

      Темное помещение, затхлость и спертость воздуха не дает нормально вдохнуть. Все время хочется выбежать отсюда, но этого никак нельзя сделать. Форма давила абсолютно на все — горло сжималось, запястья болели, пояс натирал до изнеможения, но задание нужно исполнять. Каждый раз его посылали на допросы и каждый раз он исполнял их беспрекословно. Ответы на вопросы или уничтожение — другого он не знал.        Сегодня у него целый день болела голова, а желудок так сводило, словно кто-то скручивал его, пытаясь выжать до последней капли. Его отправили под землю. Капельки пота выступили на его лбу, когда он услышал об этом — тело окаменело, в горле пересохло, и он не смог ответить внятно на приказ. Такое с ним случилось впервые после того, как он избавился от своего деда.       Сейчас перед ним сидел мужчина, не на много старше его самого. Он был без сознания, что играло на руку терявшему разум офицеру.       Сколько прошло времени, прежде чем пленный начал подавать признаки жизни, не знал никто. Но, когда дверь за молодым офицером, столь же молодой армии, закрылась, время перестало играть важную роль. Все эмоции и ценности, которые человечество получало таким трудным путем, остались там, наверху.       Одна лампа посередине потолка, железный стол привинченный к стене и стул, на котором сидел пленный — все убранство пыточной.       Наконец, связанный по рукам и ногам человек, стал приходить в себя, и открыв глаза, сразу же почувствовал, что сегодня наступит его конец. Перед ним стоял молодой парень с выправкой настоящего солдата.       — Рад, что в свой последний день останусь не один, — пленный криво усмехнулся, морщась от боли.       — Тогда, может поговорим, раз ты решил провести последний день своей жизни вместе со мной? — добродушно улыбаясь ответил инквизитор, пряча свои эмоции за маской безразличия.       — Мы можем говорить о чем угодно, но только не о том, что ты хочешь услышать.       — Жаль. Ты не оставляешь мне выбора.       С этими словами он повернулся к столику и стал аккуратно закатывать рукава. Обмотав костяшки рук белой тканью, он развернулся и подошел к своему врагу.       — Даю тебе последний шанс сказать все, что я хочу слышать, иначе мне придется применить силу.       — Начинай. Хоть какое-то развлечение перед смертью.       Он знал, что его положения не исправит развязанный язык, и что сила его противника не изменит преданности и веры в свою страну. Первый удар пришелся по давно болевшей голове, от чего все тело, словно обсыпали колючками, которые сразу же впивались в тело. Последующие удары он ощущал менее остро, но оттого не менее больней.       — Надеюсь, ты не устал? — выплевывая кровь на пол, спросил пленник.       — О, нет. Я только начал. Знаю, чему вас учат в вашей армии — презрение и отстраненность — вот ваше оружие. Но не волнуйся, я смогу добраться до тебя.       Подойдя к столу, он перевел дух, расстегнул верхнюю пуговку и почувствовал, что дышать стало легче.       — Знаешь, когда я был маленьким, меня часто избивали и закрывали в погребе, где точно так же пахло. Только света там не было, — он задумался, выбирая следующее оружие пытки, и удивляясь, почему решил рассказать ему о том, чего никогда раньше не говорил никому. — Мне было до одури страшно, но все же я держал себя в руках. А когда обо мне наконец-то вспоминали и выпускали на свободу, приходилось учиться заново воспринимать солнечный свет.       — Какая трогательная история. Но, знаешь, что меня беспокоит? — Он снова попытался улыбнуться, от чего разбитые губы выпустили новую струйку крови. — Почему ты сейчас под землей?       — Страху не место в человеке, носящем эту форму.       — Но все же ты боишься.       — Не знал, что вас учат и психологии, — он взял небольшой нож и подошел к пленнику.       — Эта комната станет нашей могилой, — последние слова, сказанные перед тем, как ему пришлось стиснуть зубы, чтобы предательский крик не вырвался из его груди.       — Ты не сможешь сдерживаться вечно.       Небольшие порезы заставляли его кровь обволакивать все тело без малейшей опасности для жизни. Его инквизитор знал, как можно доставить множество неудобств за несколько минут, это делало его работу безупречной, отточенной годами и множеством попыток.       — Ты, случайно, не скажешь, который час?       — Без двадцати семь, но не понимаю, зачем тебе время, думаю, для тебя оно уже не играет роли.       — Тогда, готовься, — только и сказал он.       Снова удары и ловкие движения ножа, и на пленнике не осталось сухого места. Но пытки не прекращались. Внезапный глухой взрыв остановил его мучителя. Он отошел от пленника и попробовал открыть дверь. Неудачные попытки приводили его в панику. Тело пробил холодный пот. За спиной он услышал прерывающийся кашлем смех.       — Теперь это и вправду будет наша могила. Они сбросили бомбу на ваш бункер.       — Что ты несешь? Это все ложь!       — Тогда попробуй выйти. Мы здесь умрем. Я, конечно, раньше, но и ты подохнешь, как последняя тварь.       Палач подбежал к своему пленнику и, разрезав кожаные оковы, бросил его на пол, прижимая всем телом. Приставив к его горлу нож, офицер с безумным взором уставился на него.       — Посмотри на меня! — кричал он в исступлении. — Ты же знаешь, что это будет последнее, что ты увидишь? Скажи, что это не правда!       — Нет, это правда. А сейчас я вижу океан и закат, а не твою унылую морду, ты грязный подонок! Но ты не знаешь, что мой смех убьет тебя. Он будет отдаваться у тебя в ушах до последнего твоего вздоха.       Он засмеялся, и не прекращал до тех пор, пока лезвие ножа не прошлось по его горлу. Захлебываясь собственной кровью, мужчина чувствовал теплую жидкость, которая обволакивала тело, словно одеяло, но боли не было. Еще несколько секунд и его глаза, словно стекло, уставились в потолок.       Инквизитор же, остался сидеть на полу и смотреть на дверь, которая уже не откроется. Он не слышал ни единого звука за ней, но чувствовал тонны земли, которые давили на нее, а вместе с тем и на него. Все это напомнило его детство и впервые в жизни ему захотелось плакать. Теперь он не сдерживал себя. Все, что годами копилось в его, казалось бы, мертвой душе, вырвалось наружу криком и стоном. Отбиваясь о стены, он возвращался в уши его владельца с двойной силой.       Еще один глухой взрыв и лампочка постепенно потухла, пыточную камеру охватила кромешная тьма.       Его пленник был прав, он слышал его последний смех в голове вместе со своим криком…