Цели и средства их достижения

1. Смешавшаяся с пылью под его ногами кровь была унизительной. Эта грязная и подранная в битвах одежда вызывала отвращение. Боль от незаживающих более ран и в сравнение не шла с тупой ненавистью к себе и всему вокруг, охватывавшей его. В очередной раз он лишь доказал себе, насколько ничтожен на самом деле был. Его амбициозные планы разбились об острые скалы собственной беспомощности. В этом не был виноват никто, кроме него самого. У него не было оправдания. Если бы этот позор видел брат, он бы сам его убил. Татара бы не стал сопротивляться, так как заслужил подобное. Наказание казалось уже почти желанным. По крайней мере, тогда он бы смог почувствовать, что уже получил свою долю страданий, и не нужно было бы терпеть их более. К несчастью, жизнь не грозила ему подобным утешением ни сейчас, ни в дальнейшем. Он оставался один на один с собственным бессилием, убивавшим его с куда большей жестокостью, чем та, на которую мог быть способен даже самый страшный враг. Татаре казалось, что в его теле больше не оставалось крови. Она вся вытекла из бесчисленных ран, день ото дня множившихся на его теле. Но ее место в его венах и артериях заняли другие жидкости. Едкая желчь поражений кислотой прожигала его изнутри, с каждой секундой изъедая все больше плоти. Позор гнилой, смердящей слизью уже переполнял его через край и был готов политься из глаз вместо слез. И если последнее больше напоминало метафоры, то подступающую к горлу рвоту от отвращения к себе он чувствовал на самом деле. Он с ненавистью сплюнул на холодный бетонный пол и краем глаза в темноте уловил красное пятно крови в своей слюне. Это уже стало обыденностью. Он был переломан не только душевно, но и физически. С трудом напрягая истощенные мышцы, Татара поднялся. Все внутри него стенало от боли, но у него не было иного выбора, кроме как с ведущим его прямиком в ад упорством снова и снова в кровь разбивать себя о препятствия, которые были настолько мощными, что они даже не замечали его тщетных попыток. Что ему оставалось? Сдаться, отбросить в сторону свою цель? Даже презренная смерть в ногах у убийцы всей его семьи была бы благороднее, чем подобная трусость. И пока что он пал не настолько низко, чтобы позволить себе подобное. — Хей~ — женский голос, прозвучавший над его ухом, был настолько мистическим, что Татара не сразу понял, что он не был плодом его собственного воображения. — Мне тут птичка напела, что в моем районе появился какой-то очень шумный заграничный гуль, которому только дай следователям кишки повыпускать. Думаю, у нас с тобой может выйти вполне хороший разговор. Не думаешь, Татара-кун~? 2. Ключ не желал проворачиваться в ржавом замке. После очередной безуспешной попытки Татара со злости чуть не разбил дверь, но Это вовремя отодвинула его в сторону и легким движением за секунду разобралась с замком, пропуская своего спутника вперед. Татара невнятно хмыкнул и завалился внутрь. Уставший после внезапной и продолжительной схватки, он в последнюю очередь был настроен на выслушивание изящно замаскированных издевательств Это над ним, которые несомненно бы последовали за любым его комментарием. Поэтому он молча прошел к ставшему ему родным продавленному дивану и со стоном удовольствия опустился на него. Неожиданно для него, почти сразу рядом села и Это. — Я, конечно, не против твоего общества, но я собирался поспать, — Татара открыл глаза и уперся взглядом в Это, которая удобно устроилась прямо у него под боком, уперев подбородок ему в колено согнутой ноги. Татаре казалось, что он пропустил тот момент, когда подобное стало для них самым обычным делом. — Хотя как хочешь. В любом случае я не настроен на разговоры сейчас. Говорить подобное было ошибкой. Татара понял это почти сразу. Ничего Это не любила делать так, как то, что ее просили не делать. — Знаешь, ты всегда убиваешь следователей с такой кровожадностью. Мне кажется, я не видела гулей, которые бы демонстрировали большую жестокость, чем ты. Почему ты это делаешь? Нет-нет, я не осуждаю, мне это только на руку. Просто хочу узнать причину, — Татара даже был слегка удивлен, что она задала этот вопрос только сейчас. Но все же только «слегка». По-настоящему удивляться поступкам Это было просто невозможно — она никогда не делала того, что от нее ожидали, так что удивляться пришлось бы просто постоянно. Он снял маску и отложил ее в сторону, а затем еще раз внимательно посмотрел Это в глаза. — Это не такая уж большая тайна. Но не думаю, что мне стоит отдавать ее тебе так просто. Как насчет обмена? Я отвечу тебе на твой вопрос, а ты мне — на мой. Что думаешь? — Пожалуй, он давно ждал такого шанса. Упускать его было бы кощунством. Сонливость почти сразу пропала. Он мог ненадолго отложить отдых ради такого случая. — И что же ты хочешь от меня услышать? — Это лукаво сощурилась, довольная тем, что он принял ее игру. Татара не так часто баловал ее подобным, все более ругая ее за излишнюю инфантильность, чем присоединяясь к ней. — Потом скажу. Начнем с твоего вопроса, раз уж он был первым. Почему я так жесток и кровожаден со следователями? Потому что один из них убил всех гулей, которые были мне дороги. Семью, друзей, знакомых. Всех, чьи имена я знал. Всех, кто знал мое имя. И убить его для меня не только вопрос мести. Для меня это единственный способ доказать себе, что моя жизнь чего-то стоит. Что я выжил не случайно. Что я не просто чудом для нее спасшаяся жертва, которая все так же гнило и мерзко встретит свою смерть — разве что немного позже своих соратников. Вот поэтому я так жесток. Так я показываю самому себе, что я еще не сдался. Так я показываю ему, что он еще поплатится. Красные альбиносьи глаза Татары горели холодной яростью. Он не был в состоянии выразить все свои мысли в словах, особенно в словах не своего языка, но ему казалось, что даже не озвученное Это поняла уже сама. Он сделал глубокий вдох и повернулся к ней. — И правда, не такая уж большая тайна. Что-то подобное и ожидала услышать. — Довольна? — Пожалуй. Твоя очередь. — Я, наверное, спрошу у тебя почти то же самое. Что заставляет двигаться вперед тебя? Я знаю, за что борюсь я, но за что борешься ты? Чего ты хочешь добиться? — Татара чуть наклонился вперед, как будто с ближнего расстояния он лучше смог бы распознать ложь Это, если бы она попыталась опять наплести ему какой-нибудь чепухи. Она нахмурилась, а затем молчала еще с минуту. — Я хочу создать другой мир, — Татара напрягся, впитывая каждое ее слово. Он правда хотел понять. — Мир, где гулей не будут убивать просто за то, кем они родились. Мир, где у нас будет право на нормальную жизнь. Мир, где можно будет хотя бы попытаться найти решение проблемы, а не бессмысленно вырезать друг друга, надеясь, что счастье наступит, когда одна из сторон полностью погибнет. Вот этого я хочу. Ради этого я борюсь, Татара. Татара неожиданно понял, что ее лицо и горящие живой идеей глаза оказались всего в нескольких сантиметрах от его. Не думая больше ни о чем, он наклонился вперед и преодолел последнее разделявшее их расстояние. Это как будто этого и ждала и сразу же приоткрыла губы, позволяя впиться в них поцелуем. Секунду спустя она уже нависала над ним сверху, а ее волнистые волосы щекотали его лицо, падая свободными прядями. Татара не уловил тот момент, когда она, приподнявшись на локтях, отстранилась от него, зависнув сверху. — Ты веришь, что я могу это сделать? — ее тихий шепот звучал для него громче, чем звон сотни набатов. — Да. — Ты поможешь мне это сделать? — Если ты хочешь этого. 3. Татара безразлично смотрел на уже поредевшие ряды своих подчиненных. Хотя он ничего иного и не ожидал. Они были всего лишь пушечным мясом, нужным для того, чтобы с большим удобством подойти в тыл к следователям. Рассвет из них, скорее всего, встретила бы едва ли половина. Татара хмыкнул. Он все равно не знал имен ни одного из них. Он лишь делал то, что поручила ему Это. Отстранившись от мокрой стены, Татара двинулся вперед, кивком головы дав кому-то из своих подчиненных знак следовать за ним. Кучка гулей покорно засуетилась, но Татара даже не обернулся, чтобы убедиться, успевали они за ним или нет. В течение часа как минимум треть из них должна была погибнуть, не было нужды проверять, бегут они за ним или нет. За углом послышался какой-то энергичный разговор, слабо различимый из-за ровного шума ливня. Татара спокойно вышел и увидел в нескольких метрах от себя небольшой отряд следователей, некоторые из которых были ранены. Они были ровно на том месте, о котором ему сообщила разведка. Татара не мог мысленно не отметить достоинства Это в организации, которые особенно проявились при планировании этой операции. Все было, как и ожидалось. — У нас раненые! Быстро зовите медиков! — выкрикнул один из следователей, еще не заметивший появившейся угрозы. Это позабавило Татару. У них уже не было шанса с того самого момента, как их увидел он. — В этом нет необходимости. — Он не мог отказать себе в удовольствии ответить этому мусору. На его удивленный вскрик Татара добавил: — Вашей жизнью и смертью буду распоряжаться я. Следователи мгновенно подняли шум, но уже секунду спустя Татара разорвал одного из них на куски одним движением кагуне. Он и не ожидал встретить хоть какое-то заслуживающее внимания сопротивление. — Здесь пройдет «король». — Тот, о ком он говорил, не был королем для Татары. Но раз так его называла Это, значит, и он должен был признавать этот титул. В его сторону начал медленно хромать еще какой-то мужчина. Это его позабавило. Даже здоровый человек не смог бы ему ничего сделать, что уж говорить о том, которому оторвало ногу? Татара еле подавил смех, когда следователь заявил, что собирается сдержать его. Он инстинктивно увернулся, когда в его сторону полетело несколько залпов из куинке-укаку. Они попали в шестерок, стоявших за его спиной, но Татара даже не взглянул в их сторону, вместо этого посмотрев на следователя, который посмел атаковать его. И в этот момент он почувствовал, как его самообладание в мгновение рассыпалось в прах. В руках у следователя был куинке, от которого отчетливо исходил запах брата. — … кагуне Фея… — мощным от накрывшей его ярости голосом проговорил Татара. — Куинке Ходжи? Ему понадобилось меньше секунды на то, чтобы оказаться рядом с рыдающим следователем и поднять его в воздух легко, будто ребенка. Он начала брыкаться и кричать еще сильнее, но гулю это было безразлично. — Ты его подчиненный? Йен тоже у него? — В этом вопросе было мало смысла. Этот отброс не мог знать имени величайшего гуля, которого когда-либо знал Татара. Человек начал, захлебываясь рыданиями, умолять отпустить его. Татара не имел ни малейшего желания хоть немногим дольше марать свои руки об этот мусор и подбросил его в воздух, отдавая Норо. Это попросила его привести материалы для экспериментов этого полоумного доктора, который зачем-то был ей нужен. Никто не говорил, что они должны были быть доставлены целыми. Они быстро набрали еще несколько полуживых следователей, но Татара сомневался, что от них мог быть какой-то толк. Единственным, кто внешне подавал какие-то надежды, был тот упертый без ноги. Неожиданно его взгляд уперся в выроненный тем следователем куинке, сделанный из кагуне Фея. Он замер, не зная, хотел ли он касаться его теперь. Этот предмет был сделан из его родного брата, но Татара не мог сказать, что чувствовал в нем душу Фея. Он вызывал лишь злость. Татара подошел к куинке и одним ударом ноги разбил его о землю в крошки. Он двинулся следом за Норо, подбиравшим тела все еще живых следователей. Некоторые из них еще пытались сбежать, некоторые сдались, кто-то пытался убить себя. И вдруг Татара обернулся и снова посмотрел на разломанный на куски куинке. Внезапно он понял одну вещь. Ходжи должен был быть здесь. Этот щенок был его прихвостнем, значит, и он сам должен был быть неподалеку. Цель его многолетних скитаний была, возможно, всего в паре сотен метров от него. Однако ни на секунду он не рассмотрел возможности нарушить приказ Это. Ему даже в голову не пришло пойти и сделать то, чего он жаждал столько лет. Он упустил тот момент, когда средства к достижению цели, которую он выбрал, стали для него важнее самой цели. Татара не знал, что об этом думать. Все, что он мог, это принять. 4. Татара не мог оторвать напряженного взгляда от Это, сидевшей в паре метров от него и читавшей какую-то книгу. Им обоим было очевидно его внимание, но по какой-то причине она не желала первой начинать разговор. Возможно, просто дразнила Татару, желая вынудить его самого признать наличие у него невысказанного вопроса, который зудел внутри и не давал о себе забыть. Поняв, что Это не собирается облегчать задачу своему неразговорчивому подчиненному, Татара поднялся со своего места и подошел к ней, опираясь о диван по левую руку от нее и нависая сверху. — Тебе интересна моя книга? — она повернулась к нему вполоборота и игриво улыбнулась. — Это Кафка, он мой любимый писатель. Я даже одну из своих книг в честь него назвала. Ты читал его? — Зачем ты сделала это с девчонкой Цукиям? — наконец произнес он. — Что? — Это удивленно отстранилась. По-видимому, она ожидала услышать от него другой вопрос. — Зачем ты зашивала ей глаза и рот? То есть, мне безразлично, что с ней будет, но я не могу понять, зачем ты все это делала? В этом какой-то потаенный смысл или что, Это? Все веселье схлынуло с ее лица, оставив вместе себя гробовую серьезность. Татара понял, что задел что-то очень личное для нее. Она не была зла. Просто в кои-то веки была настоящей перед ним. — А ты как думаешь? — прошептала она, вглядываясь в его глаза. — Я не могу понять. Поэтому я и спрашиваю у тебя, — эта внезапная искренность Это одновременно пугала и завораживала его. — Мне сложно это объяснить, но… — она замолкла, видимо, собираясь с мыслями. — Это акт доверия. Для меня. Тот, кто позволяет мне зашить его глаза и рот, показывает, что он готов идти туда, куда я укажу ему путь. Что он верит моим словам и не имеет к ним возражений. Это звучит эгоистично, но я нуждаюсь в этом доверии. Только получая его от окружающих, я чувствую, что власть, которую я имею, это не пустое насилие и угнетение по праву сильного, — это такой вид заботы. Я завишу от этого доверия. Ее голос в его ушах звучал чарующе, будто какое-то заклинание. Это, маленькая и по-детски игривая Это, чье лицо было так близко к его же, — Это была его королевой. И его королева только что сказала ему о своем желании. — Я тебе доверяю, Это. И у меня нет ни единого несогласия с твоими взглядами, целями и методами. Я хочу, чтобы ты сделала это со мной, — эти слова странно отзывались в его душе. Головой он понимал, что соглашался на безумные вещи, но сердцем он хотел этих мучений. Любые мучения были счастьем, если их причиняла ему его королева. Он не просто был согласен на подобное — он страстно его желал. Это опустила на его губы холодный поцелуй, на который он не ответил — почему-то в тот момент он ощущал полную неспособность и на миллиметр сдвинуться с места. Это казалось кощунством. Татара в равной степени не нашел в себе силы закрыть глаза, поэтому от него не укрылся блеск иглы, мелькнувший в ее руках. Это отстранилась от него, а затем все тем же завораживающим голосом произнесла: — Если ты говоришь, что твои идеи полностью согласны с моими, то я зашью твои губы. Это кажется мне верным. Но я хочу, чтобы твои глаза оставались зрячими. Для меня нет гуля ближе тебя. Смотри вокруг ради меня, защищай меня и Аогири, будь за моей спиной, когда я попрошу об этом. Ты согласен на это? Татара не знал, какой еще ответ был возможен на этот вопрос, помимо положительного. 5. Татара лежал на бетонном полу, время от времени находя в себе силы лишь на то, чтобы откашлять скопившуюся во рту кровь, но с каждой минутой даже это становилось делать все сложнее. Сквозная дыра в его животе не оставляла и шанса на регенерацию — на нее он уже и не надеялся. Не так Татара представлял себе долгожданную схватку со своим смертным врагом. Он столько лет создавал в голове разнообразные картины, изображавшие свершение его мести, но теперь, так и не достигнув своей цели, доживал свои последние секунды, смертельно раненный каким-то абсолютно посторонним ему гулем. Он не мог не думать теперь о том, как могли бы сложиться события, не выбери он дорогу, по которой шла Йошимура Это. Что, если бы он смог найти другой способ стать сильнее и в итоге убил бы Ходжи, как и желал этого? Он сомневался в этом. Это была его путеводной звездой, и она честно привела его к цели, которой он так жаждал. Ведь он был в шаге от успеха — не вмешайся Такизава, следователь, убивший всю его семью, был бы мертв. Но его женщина была обоюдоострым мечом. Она никогда не скрывала этого — Татара сам допустил смертельную оплошность, по наивности полагая, что эти последствия не будут касаться его мести. Это было что-то фундаментальное, непоколебимое в его сознании. Однако причина, по которой он в конечном итоге не смог добиться желаемого, оказалась лишь побочным эффектом средства, которое он выбрал. Такизава честно мстил ему так же, как Татара желал отомстить Ходжи, винить его за это он не мог. Видимо, так сложилась судьба. Татара чувствовал, как жизнь медленно, но верно утекала из него капля за каплей. И лишь в последние минуты он мог, наконец, позволить себе быть честным с собой. Как бы ни было ему позорно это признавать, он не чувствовал стыда или сожаления из-за того, что даже спустя много лет его цель осталась для него недостижимой. Все, ради чего он так долго трудился, в конечном итоге кануло в Лету, не дав никаких плодов. Так он должен был думать. Но единственным его сожалением было то, что он не мог увидеть ее в последний раз. Король… достигли ли вы желаемого?.. Лично я… Ничего… Но я хочу верить, что его достигла ты… — Э… то…