The die is cast

Глава №1 «Сумерки» POV Наталья

Я не был мертв, и жив я не был тоже; А рассудить ты можешь и один; Ни тем, ни этим быть — с чем это схоже. Данте Алигьери «Божественная комедия»

Вы знаете, что такое боль? Как часто вы ощущали её, а может, просто думали, что ощущаете? Возможно, вы честны перед собой и верны лишь собственным мнимым идеалам, выстраивая вокруг неприступные стены гордости и нелепого сострадания, или вы просто считаете себя добрым человеком… А может, у вас есть маленькая уютная квартирка, неподалёку от Гайд-Парка, и каждое утро вы гуляете с милой собачкой, явно замудрённой породы. Хотя, скорее всего, у вас красочная и яркая жизнь, которой всё же присуща капля сырой и блеклой обыденности. Если хоть одно из вышеперечисленного о вас, то моё сердце переполняется завистью. Я не такая… – Натали, – твёрдый мужской голос, который каждое утро возвращает меня «на землю», в буквальном смысле, разрывает мою короткую паузу. Взгляд тёмно-зеленых глаз Джона Кинга останавливается на мне, безмолвно заставляя повернуться в его сторону. Отец знает – одного слова будет вполне достаточно, чтобы занять первенство в моих мыслях. Будто по воле рока, я мгновенно перевожу взгляд на него, затем на экран. Мне трудно сдерживаться, сидя на одном из чрезмерно дорогих стульев белого кабинета. Ну, ей Богу, эти чёртовы кресла сколько не стоят! Хотя, разве хоть кого-то, кроме меня, это волнует… Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, но моё лицо остаётся беспристрастным. Как ни странно, меня раздражает вовсе не видео, от которого большинство сидящих за круглым столом приходят в ужас. Нет. Меня злит всё вокруг, словно каждый квадратный дюйм воздуха в огромной комнате наполнен ядовитым газом, и замечаю это только я. Слева от меня нервно ёрзает агент Дейвис. В отличие от моего отца, я едва выношу её. Но если быть честной в первую очередь с собой – она значительно лучше меня по многим показателям. Да и каждая сидящая в этой комнате женщина может с лёгкостью затмить меня красотой, ухоженностью, манерами, или величием звания агента, которое так высоко поднимается здесь – в офисах стеклянного здания. Но кое в чём я всё же получаю первенство. Я – дочь своего отца, и каждый в белом кабинете знает это. Сущая мелочь, но она даёт мне неограниченные возможности в мире, где играют грязно, в мире, где царят субъективные правила, а лидеры, которым мы отчаянно доверяем – убивают нас остро отточенным ножом, брошенным в безмолвное стадо. Ещё несколько мгновений, и пытка заканчивается. Лютор делает несколько ловких щелчков пальцами по блестящей панели отцовского стола, и картинка с ужасающими кадрами исчезает, сменяясь стандартной заставкой в виде золотой короны и льва. Стоит ли говорить, что фамильный герб – единственное, что остаётся неизменным в нашей организации и доставляет мне элементарное эстетическое удовольствие одним лишь величественным видом… Я опускаю взгляд в пол, не желая смотреть на ещё одно показательное представление, нелепо разыгранное в стенах белого кабинета. – Итак, все вы видели результаты деятельности мексиканского картеля, во главе с террористом и одним из самых крупных наркоторговцев Джонни Марино… – Дальше я не слышу слов отца. Хватает одной мерзкой фамилии, чтобы внутренне сжаться и стиснуть зубы. Больше, чем половину крыс, сидящих вокруг меня в данную минуту, я ненавижу только Марино. Я не могу назвать его беспощадным или мелочным, но след трупов, тянущийся за ним по всей Европе и Северной Америке, вызывает отнюдь не позитивное впечатление. Но по большей части, дело даже не в этом, просто мы гоняемся за ним более полугода, и за это время я упускала его, по меньшей мере, пять раз… Бесспорно, это задевает мою гордость, но ещё больше это портит отцовское мнение обо мне! И как после такого не желать тому гадёнышу мгновенной смерти от собственной руки? – Мне надоело выставлять кингсмэнов придурками перед ЦРУ, уже не говоря об отчетах перед правительством! – Вот теперь узнаю Джона Кинга, и если, спустя несколько секунд, в кого-то в этой совершенной стеклянной комнате с чрезмерно дорогим белым интерьером полетит не менее дорогой стул, я, наверное, даже зааплодирую. Чем больше злится отец, тем меньше остаётся желающих высказаться. Даже Лютор – его верный статист и брат, а по совместительству мой любимый и дорогой дядя – умолкает. В белом кабинете снова преобладает звучание лишь одного голоса, сметая на пути любое желание подчинённых открывать рот. Я не выделяюсь среди остальных, лишь понимающе и виновато киваю. Нет, я не чувствую своей вины, лишь обиду, за невозможность продолжать расследовать дело Марино. Ещё спустя секунду, Лютор щёлкает смарт-клавишами, и перед нами мелькает вихрь бесконечных картинок, которые мне уже не раз доводилось видеть. Фото сменяются с каждой секундой, оставляя в отголосках нашей памяти лица множества подельников и друзей именитого наркоторговца. Здесь есть лицо каждого человека, который тем, или иным образом пересекался с Джонни Марино. Многих из них уже нет в живых и это, несомненно, результат качественно выполненной работы агентов нашей организации. Среди них есть и мои триумфы, но сейчас это не играет роли, ведь игра не оправдала средства. Вопрос на повестке дня – очередная потеря Марино в Канадском аэропорту и трое пострадавших агентов Кингсмэна. Отцу трудно поверить, что лучшие из агентов «на земле» не смогли взять, казалось бы, заносчивого мексиканца. Только вот человек, сидящий последние двадцать лет в офисе даже представить себе не может, что нынче являет собой работа «на земле». Если во времена службы в рядах агентов разведки моего отца нужна была стандартная триада требований, то сейчас они возросли до десятки! Первоклассной физической подготовки уже давно стало недостаточно. И, несмотря на наличие неисчисляемого количества современных гаджетов, которые свободно можно назвать идеями следующего века, ну и которые я называю «штуковинами», мы не в состоянии выполнять все поставленные задачи. – Наталья, – полушёпотом произносит Лютор, привлекая моё внимание коротким кивком. Мне нравится, что он уважает мои предпочтения и зовёт меня именем, которое дала мне мать. Жаль вот отцу мамины корни стоят поперек горла, как и я сама зачастую. Взгляд смуглого мужчины средних лет, несколько старше моего отца выражает сочувствие и волнение с некими нотками скрытого понимания. Ох, я знаю, что сейчас будет… – Агент Кинг, Лефлер! – Мне кажется, что зад отрывается от стула даже раньше, чем голос отца вновь громыхает над беззаботным вечерним Сиэтлом. Стоящий немного позади Чарли Лефлер явно трясётся от понимания, что ему придётся сотрудничать со мной. Этот парень большую часть службы был офисной крысой, но ему таки удалось сдать все необходимые тесты, и вот, когда к поредевшим рядам агентов американской разведки Кингсмэна прибыло небольшое количество довольно способных новичков, агент Лефлер был одним из них. Только вот меня он не очень-то жаловал, считая далеко не лучшим партнёром в данной ситуации, и не только. – Да, сэр! – первой ответила я, а сразу после – Чарли. Отец смотрел на меня, но его взгляд говорил о том, что глава Кингсмэна не здесь. Он словно не видел всего этого кабинета, своих подчинённых и вселенски дорогого декора, смотря, будто сквозь меня. Я знала, как нелегко дадутся ему следующие слова. Среди четырёх детей Джона Кинга, я была единственной, кто захотел и смог продолжить его дело, и хотя бы этим уже заслужила уважение. И если в сердце моего отца когда-нибудь жило чувство искренней любви, то сейчас я мельком увидела именно его. Ещё никогда мне так не хотелось справиться с поставленной задачей, чтобы холодный взгляд зелёных глаз воспылал гордостью. Он никогда не хвалит меня, или Элиота, но когда я возвращаюсь с зелёными кодами операции, я знаю – он гордится своими детьми! Темноволосая голова отца на мгновенье опустилась, а могучая грудная клетка напряглась, чтобы всего на миг задержать дыхание. Каждый в этой проклятой комнате знал, какого труда ему будет стоить принятое решение. Ещё буквально мгновенье белый кабинет был окутан густым туманом тишины, когда Джон Кинг вновь перевёл взгляд в мою сторону. Теперь в зелёных глазах, цвет которых мог с лёгкостью конкурировать с ценными изумрудами, не было ни капли эмоций. Лишь холодная уверенность и твердость, которой и должен обладать глава столь величественной и могучей организации. – Завтра в 9:45 по Гринвичу вы должны быть в аэропорту Хитроу. Лондон, Англия. Паспорта и карту легенды получите при вылете, в аэропорту Такома, в 23:45. С собой иметь необходимые индивидуальные оружейные наборы и минимальный набор вещей. При встрече вы получите связного, связь со статистами только дистанционная. – В потоке стандартного напутствования, я старалась не отрывать глаз от непроницаемого лица отца, лишь раз взглянув на Лютора. – Alea jacta est. Fortuna, iudices*, – наконец провозглашает Джон Кинг. И всего на секунду я успеваю заметить практически неуловимое дрожание голоса на последнем слове. Уверена, эту оплошность кроме меня не увидел никто, ведь она предназначалась лишь одному человеку в этой комнате – его дочери. Как только мы выходим из-за стола, предварительно ответив: «Есть, сэр», большинство сидящих вокруг не сводит с нас глаз. Лефлер пропускает меня вперёд, тем самым не давая шанса обернуться. Я внутренне сжимаюсь и шагаю быстрее, только бы не сделать лишнее. В мыслях полная и абсолютная каша. Даже не глядя на часы, я могу определить, что на сборы мы имеем не более пяти часов. Как только дверь ненавидимого мною белого кабинета закрывается за нами, раздаются несколько одновременно звучащих голосов. В тайне я рада, что не слышу бурного обсуждения по поводу очередных проблем, из-за которых был объявлен немедленный общий сбор. – Как думаешь, насчёт чего на сей раз галдёж? – нервно бросает Чарли и открывает передо мной очередную стеклянную дверь, отдавая дань вежливости. Я лишь фыркаю и про себя усмехаюсь. Он прав – это галдёж! В котором мне, к счастью, сегодня не доведётся принять участие. – Обсуждают, какой флаг возложат на крышки наших гробов, если мы умрем в Англии, – саркастично бурчу я в попытке немного разрядить обстановку. Это не первое моё задание, касающееся Джонни Марино. Кажется, волноваться причин нет. Только если раньше мы играли хотя бы на своём поле, то теперь суёмся на абсолютно чужую и не пройденную почву. На своём континенте мы так и не поймали жалкого ублюдка, и что-то мне подсказывает, что несанкционированный вылет в Британию не принесёт ничего хорошего, разве что очередное собрание в белом кабинете, и пара-тройка стоящих ушибов и синяков. Даже в мыслях я пытаюсь шутить, только бы не думать о том, что из Британии меня могут привести в деревянном ящике, а отцу выпадет честь возложить на него флаг соединённых штатов. Сердце с силой ударяется и замирает на мгновенье, показывая мне ужасающие картины. – Думаю, у МИ-6 найдётся лишний «Юнион Джек», – Чарли дарит мне короткую улыбку, слегка подыгрывая в моём нелепом спектакле. Я знаю, ему тоже всё это не нравится, и сама мысль о том, что мы можем стать следующими жертвами Марино, заставляет мысленно окунуться в ванную со льдом. Хотя бы в этом мы совпадаем. Мы оба хотим поимки мексиканского ублюдка, только вот я отдаю предпочтение мгновенному убийству, а Чарли, кажется, готов зачитывать ему права. Когда последняя дверь за нами закрывается, а Стив желает удачи и доброго вечера, я нервно прыскаю, стиснув зубы. Какой к чёрту добрый вечер!? В голове крутятся тысячи мыслей о том, стоит ли говорить Камилле и Элиоту? Стоит ли вообще ехать домой и пугать их предстоящим пунктом назначения… Я глубоко вдыхаю слегка влажный воздух любимого города, с головой ныряя в собственный маленький мир. Погода сегодня такая, как и всегда, и вечерний Сиэтл предстаёт в лучшей доле классики. Через несколько часов начнётся сильный ливень, на который мне доведётся любоваться лишь из круглого иллюминатора самолёта по нужному нам рейсу. Лефлер говорит что-то ещё, прежде чем сесть в машину, но я уже давно перестаю его слушать, уверенным шагом направляясь к своей Audi S8. Она стоит дальше всех от входа, заставляя меня пройти самый долгий из возможных путей и немного побыть простым человеком, машина которого просто не помещается в первых рядах, или словно я не в состоянии оплатить неимоверно завышенные цены за парковку у такого дорого здания. А впрочем, плевать. Ещё примерно минуту я позволяю себе быть кем-то другим, стирая из реальности своё имя и всё, что оно влечёт за собой. Я перевожу дыхание, смотря на потемневшее от туч небо и горизонт, который едва заметен в такой местности. Глаза будто сканируют каждый уголок окружающего меня, дорогого душе места, останавливаясь на золотой букве «К», украшающей здание нашей организации и небольшом, замысловато оформленном фамильном гербе. Многие назовут это излишеством, или просто скажут о том, какой неуместный вид, но для меня – верный и неизменный дом, в который всегда хочется вернуться. Как бы не хотелось, я не имею права тратить хоть секунду времени. Не имея ни сил, ни желания думать о предстоящем и таком вынужденном разговоре с братом и сестрой, я забираюсь внутрь своей небольшой уютной машины. Подумаю об этом потом, когда переступлю порог дома, чтобы собрать вещи. А может, я просто промолчу, возложив это бремя на плечи отца. Когда пальцы касаются ключей и плавно перетекают на руль, я больше не здесь. Реальность накрывает меня огромным воздушным потоком, срывая маску игры, в которой моя роль проще обычного. Когда двигатель заводится, заполняя салон машины негромким успокаивающим урчанием, я полностью возвращаюсь в настоящее. На город опускаются сумерки, укрывая крыши высоток и верхушки парковых деревьев легкой прозрачной дымкой. Машина трогается с места, оставляя в точке исхода все мучающие меня мысли и тревоги. Сумерки окутывают блестящую серебристую Audi, и меня вместе с ней. Я ныряю во тьму, принимая каждую её частичку, так же как и она когда-то приняла меня. С каждым новым километром дорога становится темнее, а мыслей в голове всё меньше. Когда на парковых аллеях зажигаются фонари, город полностью проваливается в ночную тьму. Alea jacta est. Fortuna, iudices* - Жребий брошен. Удачи, господа.