Пять ампул против целого мира

Престон поднялся, отчего-то шатаясь, потер виски, внимательно огляделся по сторонам, пытаясь выцепить взглядом что-то знакомое в явно незнакомом пейзаже. Перед глазами расстилались огромные желтые просторы, ветер поднимал песок и горстями швырял в лицо, что заставляло жмуриться и инстинктивно прикрыть лицо рукой. Вторым, что ударило по Престону, была жара. Было невыносимо жарко, под всей этой плотной как назло черной одеждой, что хотелось снять с себя не только ее, но и кожу вместе с мясом. Клерик подумал, что от такой жары вот-вот потеряет сознание, и тут же холодно отмел эту мысль – и медленно обернулся. За спиной небольшие возвышения дюн и редкая поросль желтой травы, на грани видимости виднеется серая линия асфальта, а где-то посередине возвышается одинокая башня, как насмешка над каждым, кто хочет достичь ее. «Она дальше, чем кажется», на всякий случай напомнил себе клерик, чувствуя, что сердце начинает биться чаще обычного ритма. «Это что – паника?» Спросил сам себя он, и вместо ответа покачал головой. Он был не просто клериком, а интуитом, а потому безошибочно определял, какие эмоции испытывает человек перед ним, а также был способен предсказать, как тот себя поведет в определенных ситуациях. Он знал, что в его ситуации самое подходящее состояние – паника. Самое подходящее и самое бесполезное. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, приводя сердцебиение в порядок и унял робко всколыхнувшиеся в голове мысли о том, что надо бежать. Он был членом цивилизованного общества, которое давно справилось с такой опасностью, как чувства. Чувства, которые затмили голос рассудка и стали причины той войны, что стерла достижения человечества одним жестоким ударом, от которого было невозможно уйти. Те, кто выжили, поняли причину и раз и навсегда разобрались с ней, чтобы Третья Мировая стала последней войной в истории человечества. И человечество с тех пор процветало. По крайней мере Либрия. Утратив эмоции, человечество забыло про войну, а потому не знало боли потерь, а те, кто противились, были живым примером того, как губительны эмоции и вызывающие их вещи. И все же незнакомое чувство упрямо сидело в груди, словно застряло там, или затаилось, ожидая своего часа. Все попытки разума прогнать его лишь заставляли временно отступать, и клерик, задумчиво обведя взглядом окружающее его пустое мертвое пространство, медленно сел на песок и всерьез принялся за дыхание. Солнце было в зените, палило так, что казалось, волосы вот-вот расплавятся и потекут по лицу вместе с потом. Может, именно из-за жары Престону удалость справиться с собой с таким трудом. В два раза труднее, чем обычно. Те редкие позывы к чувствам, что он быстро подавлял в себе, когда видел запрещенные предметы – произведения так называемого искусства, служители разрушения и боли, восхваляющего в человеке животное, не имели ничего общего с тем, что поселилось в груди сейчас – беспокойное, тревожное, не желающее отступать. «Надо идти», решил клерик, тут же приводя свои мысли в действия и беря курс на самый очевидный указатель – высокую стройную башню. Прозиум пока надежно блокировал те мысли, что хотели прорваться в сознание между ноток разума, а вечером он примет еще, и все будет хорошо. «Нет», поправил себя клерик, «все будет не «хорошо», а «в порядке»». Чистота в уме – чистота в действиях. Никаких эмоций, никаких оценок. Эффективность. Качество. Спокойствие. Тетраграмматон. Он шел вперед. Шел аккуратно, понимая, как хорошо видно его черное пятно на фоне желтого полотна, но достаточно быстро – не настолько, чтобы загнать себя и сбить с ритма, но с максимальной скоростью ходьбы при наибольшей эффективностью дыхательной и сердечно-сосудистой систем и минимальных затратах. Старался не обращать внимания на то, что стопы наполовину проваливаются в песок, что изрядно замедляет его и препятствует оптимальному расходу энергии. Клерик уже подумал выйти на асфальт, который по умолчанию в голове ассоциировался с твердой надежной поверхностью, но тут его взгляд выцепил новую деталь, незамеченную ранее из-за песчаной бури – или непривыкшему к желтизне взгляду. Не так далеко впереди высилась странная металлическая конструкция, которая плавно изгибалась несколько раз. Клерик переместил ориентир на нее. По крайней мере, там могут быть жители, и он сможет наконец сориентироваться и подать запрос, чтобы его забрали отсюда. Надо только найти ближайший пост и подать радиосигнал. О том, что людей под этим сооружением может вовсе не быть, Джон Престон старался не думать. Препарат не пускал дурные мысли в голову – надежно фильтровал и откладывал в сторону те, которые иначе накатывали бы волнами, вызывая головную боль и заставляющий задыхаться страх, и подавили бы все полезные идеи. Престон видел людей, которые не применяли препарат. Видел, какими странными, некрасивыми, бездумными они становились. Лишались всего человеческого, всего разумного, отдаваясь опьянению так называемой «свободой выражения». Он видел выражения страха в глазах людей, видел, как он искажает и меняет их лица, и знал, что ни случайно, ни сознательно никогда не станет таким же как они бездумным рабом эмоций. Они ошибались, думая, что чувства делали их свободными. Чувства делали их рабами, правда, те, кто совершали эту ошибку, так и не могли этого понять. На ходу Престон нащупал в кармане коробочку с несколькими дозами прозиума. «Слишком мало», мелькнуло в голове, «может не хватить». «Не хватить для чего?» Тут же проявили себя сомнения, и клерик избавился от них посредством дыхательных упражнений. Прозиум был самой надежной защитой для всякого, кто полагал себя человеком, но даже зарекомендовавший себя препарат иногда справлялся не в полной мере. Сердце, словно почувствовало его настрой, снова сделало попытку забиться чаще, стараясь разогнать по крови адреналин и избавить своего владельца от возможной опасности, но делало только хуже. Престон остановился, чтобы полностью привести себя в порядок. Ему становилось некомфортно от того, как непривычно и неправильно реагирует его организм на ситуацию. «Нужно будет доложить им о неэффективности препарата по возвращении, «Прозиум» нуждается в доработке в случае экстремальной ситуации», расписывал он план будущих действий, но причину, по которой причислил собственную ситуацию к экстремальным – назвать так и не смог, отметил, что после об этом подумает, и напомнил, что всегда доверял своей интуиции. И слуху, который уловил легкий шорох - движение - слева от клерика, а рука с пистолетом уже метнулась в нужную сторону, палец придавил спусковой крючок, и только потом Престон повернул голову – все это заняло не более полсекунды, но почему-то собственные движения показались клерику вялыми, лишенными привычной четкости и быстроты. Ну мушке было странное желтое существо, которое издавало странные звуки и бежало в сторону Престона с явно недобрыми намерениями. Все эти расчеты были произведены секундой позже того, как палец нажал на спусковой крючок, и оглушительно посреди тишины, к которой уже успели привыкнуть уши, громыхнул выстрел – а потом в рефлекторно чуть расслабленную руку ударило отдачей. Следом за существом бежали еще два – звук выстрела их не отпугнул, а наоборот привлек, что было странно – на памяти клерика все животные разбегались сразу же или инстинктивно прятались. Возможно, у этих странных небольших животных были другие инстинкты, но они не помешали клерику безошибочно прострелить головы этим созданиям. Перезарядив пистолет, клерик направился дальше. О том, что это были за твари, он тоже совсем не думал, «Прозиум» справлялся, фильтровал мысли, которые могли помешать. Наконец клерик вышел на искореженные остатки асфальта, которые, как не странно, жгли ноги не меньше песка, но, по крайней мере, ступни не проваливались. Форменная одежда, должно быть, насквозь пропиталась потом, но снять её у клерика даже мысли не было. По асфальту идти стало немного легче, по крайней мере, дорога создавала мнение, что куда-нибудь приведёт, и чем ближе становился город – как понял клерик по стенам и развивающемуся полотну незнакомого флага с медведем на нем – возможно, это был совсем не медведь, по крайней мере, такого существа Престон раньше не видел, но тут же отмёл всякие рассуждения на этот счёт - тем более широкими становились его шаги, ноги словно сами хотели донести его до оплота цивилизации как можно скорее, и пульс, конечно же, снова побежал быстрее положенного. - Эй, стой! – Окликнул его человек – солдат – наполовину спрятанный за стеной из мешков, направляя дуло винтовки в грудь Престону. Клерик заметил, что приклад паренька слишком сильно вдавливается в плечо – новобранец – а дуло дрожит, наверняка оружие слишком тяжелое для непривычных рук, отметил клерик и остановился. – Кто такой? - Грамматон-клерик первого класса Джон Престон, - исчерпывающе представился он ничего не выражающим тоном. - Чего? – Не понял солдат, а винтовка в руках чуть дрогнула. – Какой-такой грамон эклерик? Ты обдолбался, что ли, слова такие говорить? Топай отсюда, нарик, пока пулю между глаз не получил, у нас винта нет. - Мне нужно связаться с моим руководством, - настаивал Престон, сознательно не упоминая имен, совершенно безразличный к словам солдата. – Пропусти меня или позови своего командира. - Иди к черту. – Плюнул солдат, но крикнул товарищу, что стоял на посту у полуразрушенного моста. – Позови лейтенанта. Этот не хочет уходить. Не стрелять же теперь в него. Другой солдат снялся с места, явно радуясь хоть какому-то разнообразию и предстоящим разборкам, и скрылся за стеной. Вернулся через несколько минут, в сопровождении еще одного. Вернувшийся солдат занял покинутый пост – клерик отметил это проявление далеко не лучшей подготовки и логики вскользь, понимая, что отправь он таким образом бойца восвояси, он мог бы беспрепятственно убить оставшегося солдата или взять его в заложники. Этим солдатам далеко до профессионализма, решил он. Мужчина, которого Престон сразу опознал как командира, подошел к клерику – недостаточно близко, чтобы его было возможно атаковать в рукопашную, но близко настолько, чтобы при малейшем движении успеть отклониться. Клерик заметил это, увидел, как встал мужчина, будто готовился к прыжку, вроде бы случайно держа руку на поясе у кобуры. И как будто нечаянно стоял так, чтобы случайно не перекрыть линию огня своему солдату. - Лейтенант Хайес, первая рота, пятый батальон. Чем могу быть полезен? – Представился он, внимательно и вроде бы незаметно оглядывая стоявшего перед ним путника. - Грамматон-клерик Джон Престон. Мне нужно связаться с моим руководством. – Повторил Престон, глядя мимо глаз лейтенанту в его лицо - знал, как непредсказуемо реагируют эмоциональные преступники на прямой взгляд, и не понимая, почему в этом непрофессиональном отделении, о котором никто никогда не слышал, не наказывают за эмоциональное преступление. Лейтенант Хайес явно чувствовал - клерик легко распознавал такие вещи. - Не помню, чтобы видел тебя раньше, ты не из НКР, я прав? – Клерик медленно мотнул головой. – Тогда ничем не могу помочь. – На всякий случай Хайес уточнил. – Ты не из Легиона, Престон? – Краткое «нет». – Братство Стали? – Снова «нет». – Ты неважно выглядишь. – Лейтенант перевел тему, явно заметил бледность клерика и катящий градом пот. – Недавно в Мохаве? - В Мохаве? – Переспросил клерик, выигрывая себе время подумать и стараясь выудить в памяти хоть что-то похожее. - Пустошь Мохаве. Это здесь. – Хайес многозначительно обвел взглядом пространство вокруг. – А это, - он мотнул головой назад, указывая затылком, - Примм. Не бог весть что, но важная позиция для предстоящего удержания дамбы. Впрочем, я вижу, ты не в курсе. Ты откуда взялся? Поток информации влетел в голову клерика и вызвал резкий скачок пульса – он не в Либрии. И он понятия не имеет, что происходит. - Я гражданин Либрии, - спокойно ответил клерик, медленно выдыхая, чтобы справиться с засуетившимся сердцем. – Вы должны были слышать. – Голос прозвучал уверенно, гораздо увереннее, чем чувствовал себя сам Престон, борясь с роем мыслей, вихрем взмывших в голове. Спонтанный приступ прошел, подавленный препаратом. Но если он не в Либрии, то его дело плохо, у него осталось ровно пять ампул. Как долго он сможет справляться без «Прозиума»? - Не слышал, - почему-то разозлился лейтенант. – С тобой все в порядке? Что с твоим голосом? Торчишь? - Я не понимаю, - ответил клерик. - Я не знаю, что ты принимал, Престон, но на многие мили вокруг нет никакой «Либрии», «гром-клириков» и людей, которые так плохо переносят жару. – Хайес искренне надеялся, что этого странного типа не начнет ломать прямо здесь. - Тебе хватило ума нацепить на себя черные вещи для похода в пустыню. Ты вообще знал, куда идешь? - Нет, - честно ответил клерик. - Тебе нужно к доктору… - Только начал говорить нкровец, заметивший, с какой силой сжимает челюсти клерик, как Престон перебил его. - Не нужно, - мотнул головой, не успев дослушать лейтенанта. – Мне нужно связаться с руководством и сообщить, где я нахожусь. Мне нужна рация либо другой передатчик. - Даже если я представлю, что ты добрый дяденька и не наведешь на нас какую-нибудь огромную мегапушку, сообщив свои координаты, я не смогу дать тебе рацию, потому что ты не состоишь в армии НКР. Однако я могу пустить тебя в город и ты можешь поговорить с местными, возможно, они будут более сговорчивы. – Клерик коротко кивнул в ответ на его слова. Лейтенант благоразумно умолчал о том, что рация у них вряд ли найдётся. – Но сначала мы должны тебя обыскать. Это не было стандартной процедурой при проходе в город, даже не занятый НКР, но Хайес имел полное право останавливать и обыскивать показавшихся ему подозрительными путников. В этом путешественнике было что-то неправильное. Он внимательно вглядывался в Престона, но не мог понять, что. Клерик, шагнувший уже было навстречу Хайесу, остановился. - Вы совершаете ошибку. Я не подлежу обыску. – Предупредил он, замечая, что расслабившийся было солдат с винтовкой снова вскинул ее к плечу. - Уж не знаю, откуда ты пришел, но здесь территория НКР, и закон здесь мы. Если не согласен на обыск – уходи. – Лейтенант автоматическим движением вскинул револьвер и направил его на клерика, когда тот поднял руки, держа в каждой по пистолету. - Два пистолета «Беретта», M93R. – Прокомментировал Джон свои действия, тут же пряча оружие, - в карманах патроны «Парабеллум». Пять ампул препарата, который я принимаю. – Лейтенант вскинул брови, и взгляд его сделался задумчивым. - Иного оружия, припасов и снаряжения не имею. Хайес не мог понять, пускать или не пускать этого типа в город – отвечает строго, четко, по-военному, но на военного не похож, амуниция не та, с голосом и лицом что-то не ладно, как будто плотно сидит на наркоте – странная мимика, вернее, ее практическое отсутствие, и интонации. Но для наркомана говорит хорошо и связно. Что-то не то в истории с этим парнем. Ударили по голове и оставили под солнцем умирать? Беззащитным тот тоже не выглядит. Странным, пожалуй. Впрочем, у всех под этим солнцем свои странности. Немного успокоенный этой мыслью, Хайес медленно, убедившись, что Престон видит его жест, зачехлил револьвер. - Я хочу взглянуть на препараты, которые ты принимаешь, прежде, чем тебя пустить. Престон не мешкая достал из внутреннего кармана небольшую сверкнувшую на солнце металлическую коробочку, открыл, протянул на раскрытой ладони. - «Прозиум II», - сказал клерик, но, когда лейтенант протянул руку с явным намерением достать одну из ампул, Престон быстро захлопнул коробочку и вернул на место. – Препарат редкий и очень ценный, - пояснил он. - Так и знал, что ты наркоман. - Я не наркоман, - клерик знал это слово, хотя таких людей встречал лишь раз – особо запущенная форма эмоциональной зависимости, когда ради дополнительных эмоций люди принимают вредные для здоровья вещества. Совершенно иррациональное необъяснимое поведение. – Этот препарат не позволяет пульсу превышать определенный порог. – Что-то подсказало клерику, что про чувства, которым явно подвержен и лейтенант, и его подчиненные, здесь лучше не говорить. - А, - только и ответил лейтенант. – Понял. Ладно. Проходи. Но веди себя хорошо. Престон кивнул и прошел мимо Хайеса, который несколько долгих мгновений смотрел ему вслед, но так и не решился сказать, что в городе неспокойно. Странный тип ему не понравился, но и давать волю своим многочисленным предположениям лейтенант не собирался - это не его дело, и махнул рукой - пусть все решит случай. Уже отгибая полог палатки, Хайес услышал слабые отзвуки выстрелов.