Рецепт известности и славы

      У Зехира было много достоинств. Одно из них — терпение. Там, где любой другой вышел бы из себя, Зехир всегда сохранял спокойствие. Он очаровательно и лукаво улыбался, и было ясно, что его терпение — это не вынужденная мера, продиктованная обстоятельствами, а проявление внутренней силы. Наверное, именно это и делало его прекрасным другом.       Терпение и умение слушать, а также успокаивать и давать верные советы высоко ценил и Файдаэн, который, как всякий поэт, обладал душой трепетной и мятущейся, нуждающейся в одобрении и поддержке. — Зехир, ты даже представить не можешь, как меня ранит тот факт, что моя поэзия никому не интересна! — признался он однажды, вконец отчаявшись добиться славы и признания. — Я понимаю, что пишу о вещах высоких и абсолютно непостижимых, недосягаемых для грубых душ, но…       Зехир, с нескрываемым удовольствием посасывающий мундштук кальяна, неожиданно для Файдаэна прервал поток его жалоб: — Может быть, лучше писать не о высоких вещах, понятных лишь тебе одному, а о чем-то более земном, плотском? — предложил он, выпустив изо рта струйку сизого дыма. — Кому интересны ратные подвиги и война добра со злом? Все давным-давно от них устали. Люди, эльфы, гномы, орки жаждут простых радостей — пирушек, игрищ, телесных утех… Возможно, это и воспеть тебе в своих стихах?       Файдаэн ненадолго задумался. — Ты и вправду так считаешь? — произнес он недоверчиво. — Да, я уверен в этом. — Даже не знаю, — пробормотал Файдаэн. — Как-то это неожиданно и непривычно. — В тавернах любят петь песни о вине да прелестях красавиц, вот сам и решай, чем мостить свою дорогу к славе — стихами о трагическом конце Николаса или же о соблазнении юных дев, конечно, с живописанием сладострастного процесса любви. Если ты поэт, то должен уметь слагать не только оды, но и кое-что иное.       Файдаэн смутился, что не укрылось от взгляда Зехира. — Послушай, — улыбнулся он, — только не убеждай меня в том, что ты стыдлив и не искушен в подобных вопросах, но даже если так, я могу тебе помочь и поведать обо всех тонкостях любовного экстаза, чтобы ты мог изложить их в стихах. — Нет, этого не требуется, — гордо ответил Файдаэн. — Более того, в ходе нашего разговора у меня даже родилась пара строчек. Послушай сам: «Кусочек крайней плоти бескрайней станет вдруг». Или: «Мой шип любви воспрял из сонмища волос лобковых, сияя путеводною звездой». Что такое? Тебе не нравится? — испуганно спросил Файдаэн, увидев, как вытянулось лицо Зехира. — Файдаэн, оно, конечно, неплохо, но мне кажется, что со сравнениями ты перегнул, — признался маг. — Может быть, у ангелов мужское достоинство способно сиять, я не проверял и, честно говоря, не горю желанием. Но то, что ты красиво нарек шипом любви… Быть может, это как-то попроще назвать, дабы всем было понятно? Вряд ли варвары догадаются, что именно ты вывел под этим шипом, тем более сияющим, как путеводная звезда. А если и догадаются, знаешь, они люди простые, могут достать и проверить, а потом еще и по лицу дать, обидевшись на несоответствие искусства и реальности. А этот кусочек крайней плоти… Мне он сделал так больно, словно ты только что собственноручно отсек этот кусочек у меня самого. Может быть, и есть те, кто сочтет это пикантным, но с таким подходом ты вряд ли ты станешь широко известным. Лучше опиши что-то более приятное — полные груди, влажное лоно… Оно всегда лучше воспринимается, картины рисуются более возбуждающие, а крайнюю плоть, пожалуйста, прибереги для другого случая.       Файдаэн вздохнул. На Зехира он не мог обижаться, тем более что тот вполне ясно объяснил, чем ему не угодили спонтанно родившиеся строки. — Ладно. А если так: «Запутался я в облаке твоих грудей, Воспламенившись, ты визжала, словно сучка»… — Я вижу, у тебя богатый опыт любовных утех с представителями разных народов и рас, но я таким не обладаю и… В общем, мне стало страшно, Файдаэн. Воспламеняется, визжит — сразу понятно, что речь о ком-то из нечистых, а они способны поджечь меня и дворец. Однако, я думаю, ифритам подобные стихи понравились бы, и дело закончилось бы всеобщей оргией. — Зехир, но я вообще-то ничего такого не подразумевал! Тем более ифритов. Это все поэтический язык. Облако грудей обозначает их пышность и мягкость, может, конечно, с сучкой я переборщил, но это должно было передать дикую животную страсть… Ты же сам вспоминал о варварах, а это слово я у них и услышал. Неужели так плохо, что годится только для Шио? — сникнув, прошептал Файдаэн. — Файдаэн, я в тебя верю! — торжественно провозгласил Зехир, отставив кальян. — Может быть, тебе нужно сочинять от третьего лица? Тогда тебя будут меньше искушать сравнения, и сразу станет ясно, о чем речь. — Я так скучно никогда не писал… — Ну, попробуй для разнообразия, — ухмыльнулся Зехир. — Абсолютно не обязательно, чтобы это было скучно. Например, жил-был правитель, и было у него сорок дочерей, всем были дочери хороши, но не было у них самого главного. Того, что сделало бы их желанными и угодными мужчинам. Пришло время дочерей замуж отдавать, а кто возьмет в жены дев, что лишены приятного влажного лона? Каких только магов правитель к себе ни призывал, даже некромантов, хотя непонятно, зачем они-то тут были нужны, однако никто не мог помочь его горю. Ну а далее… Мне кажется, какой-нибудь смельчак обязательно должен был бы спуститься в Шио к Ургашу и затребовать у него… ну, ты знаешь что. Как ты понимаешь, к Асхе вваливаться с такой просьбой неприлично, — улыбнулся маг. — Вот напиши ты такую стихотворную сказку, тебя бы знал и цитировал весь Асхан, и плевать бы всем было на сбитый ритм и неудачную рифму, — Зехир вновь затянулся кальяном. — Я не поэт и не умею облекать идеи в стихотворные строки, но иногда такие сюжеты приходят в голову! Право, жаль, что, кроме меня, о них никто не знает, — он лукаво взглянул на оторопевшего Файдаэна. — Ну что, мой друг великий поэт, притих? Я тебе даю готовый рецепт известности и славы, не всем так везет, поверь мне.