Я не чувствую.

*** Я и ты – только так, не иначе. Слово «мы» так похоже на бред. За стеной, в доме скорби и плача, Кто-то плакал; кого-то грел плед. Вот и все. Нас ведь можно поздравить, День за днём всё друг друга терпеть! Тот, кто может, не хочет исправить. «Я и ты» так похоже на смерть… Это сильнее меня. Натянуть маску и сказать себе, что я не чувствую горя. Не чувствую… больше не чувствую. Больше ничего нет. Не чувствую. Не чувствую. Осталось лишь одно чувство – стыд. За враньё самой себе. Когда-то я обожала розы. Когда-то мне было легко дышать. Когда-то я так не боялась колец, не бежала от ласковых слов любви. Правда, столь пропитанных фальшью не слышала никогда. Никогда… Сейчас ненавистные цветы кажутся лишь дополнением к этому свадебному обряду, который больше похож на похороны моей свободы. И белое платье видится грязным, а лица людей с приклеенными счастливыми улыбками – лишь масками в этом спектакле. Несколько дней назад хотелось повесить веревку железную, вздохнуть побольше воздуха и не выдыхать. Никогда. Меня удержали, чтобы я задохнулась потом в сверкающем вычурном наряде – подвенечном платье с редкими каменьями и жутким корсетом. - Это всё куплено на деньги твоего жениха… радуйся, девочка. Радуйся, не смей падать в обморок. От счастья умереть невозможно! – родители заранее решили, что для меня счастье, а что нет. Такое ощущение, что их решения появились задолго до того, как на свет родилась я, Жизель Лимп. Когда-то мои волосы были распущены. Развевались по ветру, стоит сделать только шаг в том чистом поле, куда я всегда убегала из дома. Там такой воздух, такая мягкая трава, особенно летом! А солнце светит в глаза, но это не беда – следует их зажмурить и представить какое-нибудь чудо. Тогда мне отчаянно верилось, что это чудо в руках затрепещется синей птицей!... До тех пор, пока не исполнилось восемнадцать лет. Вот, длинные светло-русые волосы с лёгким оттенком рыжины, которые мама в шутку любила называть «Лошадиная грива», завиты в крупные локоны, что выглядят ещё ужаснее под фатой, напоминающей занавеску. А лилово-голубые глаза теперь выцвели, стали совсем пустыми. А фигура? В какую спичку превратилась затянутая фигура?.. Если со мной это сделали до замужества, что же ожидает за невыносимой чертой? Неудобные туфли режут, кромсают мою кожу. Ни сделать ни шагу без слёз, которые покажется всем «хрусталиками счастья» (ещё одно любимое выражение моей мамочки)… Боль. Пусть на меня показывают пальцем и утверждают что я – фарфоровая кукла с кожей цвета слоновой кости (я не горжусь этим цветом – хочется хотя бы немного загара. Вот бы поваляться под палящим солнцем…), но внутри хрупкая фигурка будет разбиваться распадаться на несколько частей, упущенная дрожащей рукой. Я закрываю лицо вуалью белой, чтобы не видели чёрных слёз. Действительно, как у куклы, даже грим не забыли. Грим из пудры и косметики. Я и не думала даже, что полюблю воду так сильно. Сегодня родители не дали мне ни глотка, пригрозив уморить голодом и жаждой, если я не открою свою комнату и не выйду «навстречу своему единственному…» мне так хочется пить сейчас. А ещё больше – сполоснуть лицо, стереть с себя всю грязь. Но это уже невозможно, это находится за чертой. Всё равно не все пятна смоются. Останется нелюбимый человек, который намного старше меня, у которого давно уже в жёнах какая-то высокая должность… конкретных вопросов я не задавала, да и не до того было, когда родители после ужасно скучного ужина с одним надоедливым господином, после ухода которого мне хотелось радостно скакать по дому и кричать: «Он наконец-то покинул нашу обитель!», спросили: - Ну и как тебе твой будущий муж?.. И так многозначительно посмотрели на меня, будто мнение их оторопевшей, испуганной дочурки, зависело не от неё вовсе. Отец всегда искал своё отражение в моём будущем супруге. Такая же строгость, такой же холодный расчёт и ледяной взгляд, что заставлял меня дрожать и опускать голову. Он всегда держался твёрдо, по жизни шёл с высоко поднятой головой, а иногда вовсе по чужим, опущенным лицам. Некоторые люди говорили, что он любит пощекотать нервы своим провинившимся подчинённым и приговорить их к самоубийству. Приговорил. Почти. Только пожелал мне мучений в своём ядовитом благословении на брак с этим жутким человеком, рядом с которым я сейчас стою у алтаря. Он улыбается криво, обнажая жёлтые острые зубы, скорее напоминающие клыки. Растрёпанные волосы цвета грязи начинают седеть. Небрежно держа меня за руку, он своим трещащим торопливым голосом клянётся мне в вечной верности. А мне просто хочется кинуться маме в ноги и заплакать, умолить её оставить меня в своём доме и пообещать заботиться о родителях ещё пуще прежнего… но даже такое светлое и понимающее мамочкино лицо в обычные дни сейчас покрыто ледяной коркой. К ней не подступиться. Нервно закушенная губа и беспокойный бегающих взгляд серо-зелёных глаз дают знать о её состоянии. Боевой готовности оттолкнуть меня и снова направить к ненавистному алтарю… - Либо ты выходишь замуж за почитаемого в нашей округе господина Круэла, либо мы выгоняем тебя из дома и оставляем без гроша за душой… ты будешь безродной, опозоренной и сломленной! И такую свободу ты желаешь? – говорил отец стальным голосом, который производил неизгладимое впечатление, заставлял становиться на колени и со слезами на глазах молить о прощении. О, если бы мама своей крепкой рукой поддержала меня на краю этой бездны! Но нет. - Я и так слишком много тебе позволяла, девочка. Отец лучше знает, что сделает тебя счастливой. Поверь мне, любовь в этом браке придёт потом – гораздо возвышенней будет она, нежели ты сейчас сбежишь и будешь встречаться со всяким… сбродом. Ну, вот и всё. Вместе с этими словами разжалась спасительная рука. Я полетела в бездну, закрыв глаза. И тьма поглотила внутренний свет, оставив лишь робкие надежды на то, что это страшный сон, не более… Но сейчас, когда в руках, окоченевших от внутренней холодности моего будущего мужа, который, наконец, закончил клятву, шипы показали мои любимые розы… Когда все люди ждут от меня постылого: «Я согласна», когда губы разжимаются с трудом и произносят клятву без всяких эмоций, стараясь скрыть внутренний чёрный поток…. Когда груз тяжёлый на плечах, когда видно уже ту черту, когда чувствуется, что следующий шаг будет последним… Кажется, что этот сон затянулся надолго, а настоящей жизнью можно будет лишь наслаждаться в редких счастливых воспоминаниях, служащих маленькими лучиками света в холодном царстве мрака. Лишь иногда им удастся прорвать ткань чёрных туч, которые сейчас нависли над моей головой. А мне бы только кусочек голубого безоблачного неба, солнышка, которое сияет во много раз ярче, чем все бессмысленные бриллианты на свете! А мне бы только на лошади скакать в чистом поле. Чтобы волосы были взъерошены, как у девушки свободной, а не завиты, как у жены – куклы в злобных руках директора-не-моего-театра… Но это лишь мечты, которые вновь смывает внутренний тёмный поток из невыплаканных слёз, прикрытых картонными улыбками.