Так уж вышло

Он приходит не сразу – и не от своего подъезда, а откуда-то из-за спины. Ладонь на плече. На спине. Тихое утешение. - Было хорошо. - Нахуй иди. - Ты в мой двор выебываться пришел? Двигаешься в сторонку. Ему лавочка не нравится. Кто выебывается тут, интересно? Чо отряхивать – там только что твоя жопа была. Сел. - Было хорошо. Ты доволен быть должен. Бутылку увел у тебя. Горлышко вытирает тоже, краем футболки. Нахуй бы шел, серьезно. Каких там он микробов боится? - Ебать вы все подивились, да? - Я – нет. А вот это правда. Пиздеть, как ты, сейчас умеет каждый первый. Сказать правду, как Дэн, сказать, чтоб поверилось, ты не научился. Вокруг тебя никто не научился тоже. И все-таки: - Ты вообще говорил, что этого не будет никогда. - Я говорил, что баттла не будет. Кто ж знал. Фонарь далеко. Ночь нихуя не белая. В облаках небо. Его улыбку слышно раньше, чем видно. - Ну – еще я боялся немножко, что ты придешь бухой, забудешь текст, покажешь жопу, потом на кроссы ему блеванешь и вырубишься. А я бабки за билеты буду возвращать. - Ресторатор бы возвращал. Они, я слышал там, миллион за ивент поднимают, нормально, пора раскулачивать. Глаза усталые. Схуяли? На этот раз, не делал ничего, все сами, диточки, все сами. Оброс, как в четырнадцатом. Все равно выглядит старше тебя. Тебе двадцать семь уже, отмечали в гостинице, в Ебурге. Ну как бы он пришел туда? Ну вот и не пришел, не ной тогда. Но ведь на батл мог бы и прийти. Пусть не к тебе, ну пусть к Оксане. Два года ее звал. Столько любимую деваху не зовут замуж. - Ебать как странно было без тебя. В жопу засунь свою добрую улыбку, вместе с щербиной между зубами. - И как теперь будут шутить про яйца, которые одно ниже другого? - Напишут, что Анзор – волосатое просто. Хули, весело. Сидите, хихикаете, как школьники. Не порть, Слава. Ну толку-то. - Ты уебок и мудак, между прочим. Вот не обижайся сейчас. - Он сделал хороший второй тейк, возьмете его в монтаж. - Он чуть не заревел, как телка, блядь. Дал петуха и запнулся после «Слово СПБ на связи». А Окси стоял пиздец многозначительный. И сейчас, конечно, тебя воротит, а тогда ты жалел, что не можешь так же, и что на твоей роже – скорее всего, более ли менее нихуя, и Анзору с этим жить, и делать второй тейк, пока крутится в голове – «С вами его вечный ведущий, Дэн Чейни» . - Бухать надо меньше перед ивентами потому что, тем более перед такими. - Он тебя любил очень. - Слав, ну нахуй вот это сейчас? - Я тебя люблю очень. - Ну чего ты, как маленький? Ну? Он теплый. Ты замерз в куртке, а он теплый, сигаретами пахнет, потом, пивом темным и орбитом, когда он обнимает – вспоминаешь почему-то, как ты на Грибанале на каких-то ебланов выебывался, помахаться хотелось, сил нет, там один развылупался, его телка оттаскивла, менты набежали, ты в щеку выхватил, и Дэн пока объяснял, что вы вообще не причем, держал тебя двумя руками: не лезь, уебок. В последний раз его видели на 140. СД сказал, шатался там по бару, как призрак коммунизма. Еще сказал, что Берсерк с ним нянчится, как с капризной телкой, и заебала эта хуйня вокруг Дэна – сил нет. Ну раз Дима нянчился, раз Дима видел – хорошо. Что, подержать его не мог? Никто из вас – не мог? - Я думал, ты не придешь туда просто. А потом я дунул еще с утра, мы снимали, я прикинул – ну – ты ругаться будешь, или, блядь, смотреть на меня опять, ты пиздец воплощенной укоризной смотришь… и это если вообще появишься, а так четыре часа с ноунеймами ссаными, и еще кто-нибудь сфоткает, школьники, блядь, у меня болячка на щеке, все нахуй любят Мози, а я не люблю нахуй Мози, а она девчонка, а я что – мудак, девчонке козью морду корчить, когда у нее батл особенно... И пиздец как это важно все, да? - Ну все, все. Его пальцы в твоих волосах. И когда гладит по голове, у тебя из глаз – вода, это от синьки, ты пиздец стал сентиментальный - хуже Анзора, он сейчас скажет. Дэнчик, ну еб твою мать. Ну как так, и - - Я думал, ты не придешь. Я – честно. - Все. Хватит себе нервы мотать. - Не затыкай меня, пожалуйста. В затылок поцеловал. Ладно, ты в говно, но он-то – трезвый. И если тебя несет и не надо вот так, если это все хуйня, c чего бы тогда? - Я Юлю заебал, по-моему. Она вот не бухает почти. И не спит. И ямочек больше не видно, потому что еще и не жрет. Она по тебе трезвой плакала, ебанат, не отшутишься. - Не хочу знать. - Пиздец ты не прав. - А голосом Мирона можешь? - Сука, ты просто мне сказать мог, что никак. Я – - Ну, давай, давай. Опять еще в запой уйди на месяц и холодильник вынеси со съемной хаты, как Светло. - Ты смеешься, короче, а я проснулся – ну – так, нормально чтобы, на обочине, под Севой где-то, и мы короче в поле. Поле в инее. Такой огромный вихрь как будто пронесся, блядь, и вся трава седая и примята. И больше ни ветерка. Я хуй в руках держу. И типа я поссать вышел. Четвертый город, мне Замай сказал потом. А я не помню, блядь, как мы в тур выехали. Ты очень занят был. Лежал на самом дне себя и пускал пузыри. Альбом, ебать. Концерты, нахуй. Мирон, блядь, Янович. А ты такой особенный и сложный, посреди всей хуйни, и почему он тебе просто ебло не разбил, господи, сука – почему даже вот здесь, теперь, он с тобой сидит, и берет у тебя бутылку, чтоб подальше поставить, чтобы ты не облился. - Там холодно было? - Очень. Но быстро прекращаешь понимать, на самом деле. Так что не мерзнешь практически. Я читал, мозг вырубается в воде в ледяной. - А правда, что через час еще можно спасти? - Я не знаю, Слав. Ну чо ты меня спрашиваешь? А «чо» ты его спрашиваешь, правда, - если его никто не спасал?