Нет худа без добра.

— Что с нами будет? — спросила Катя, наблюдая с крыши своего дома за работами, проводящимися на территории разрушенной школы. — Бабушка не меньше месяца пролежит в больнице, а тётя с дядей сказали, что могут на это время взять только Сеньку, — запуская очередную порцию никотина в лёгкие, промолвила Соколова. — Как она? — Жить будет, — безразлично ответила темноволосая. Её сейчас мало заботила судьба бабушки. — Ну, это уже хорошо, — попыталась улыбнуться вторая девушка, но вышла некая гримаса боли. Они были одеты в удобные джинсы и чёрные футболки, зелёные кроссовки Александры упирались в небольшой выступ, означающий конец крыши, в то время как их хозяйка сидела, облокотившись на возвышающийся на метр чёрный предмет с длинными узкими отверстиями, как у вентиляции. А вот бежевые кеды Смирновой свисали с края, пока светловолосая слабо придерживалась за уже упомянутый тёмный объект и раздумывала над тем, не прыгнуть бы сейчас с этой крыши девятиэтажного здания. У неё не осталось никого из близких. Она ещё помнила их с подругой попытки три дня назад найти кого-нибудь живого до спасателей, но выпускницам не осталось не единой надежды, когда они увидели платье Тани, надетое на что-то когда-то бывшее Катиной мамой. Подруги решили свалить с места катастрофы раньше приезда спецслужб. Затаившись, они услышали крики спасателей, что никто из присутствующих в здании школы не выжил. Пустота. Только так могла описать своё состояние Смирнова, и темноволосая была в очередной раз с ней полностью согласна. Девушки так и ни разу не заплакали за всё это время, даже когда шли к хорошистке домой, чтобы переодеться, так как Саша совершенно отказывалась идти к себе, и увидели, как в машину скорой помощи погрузили чьё-то тело. Да-да, именно тело, труп, закрытый белой простынёй. Этот миг запомнился обеим школьницам надолго. Дом, выложенный голубой и белой плиткой, потрескавшейся и где-то осыпавшейся, окна, святящиеся от отражающихся от них лучей золотистого солнца, небо, сияющее своей синевой, не прикрытой не единым облачком, зелёная трава — всё в окружающем их пейзаже говорило о наступлении лета, яркого и позитивного времени. И казалось, будто только они знают о недавнем взрыве и смерти около ста пятидесяти человек. А теперь уже 151 человека. Они обе рванули в подъезд, из которого только что вывезли каталку. Подъезд, в который они и сами направлялись. Путь до третьего этажа показался долей секунды, и девушки одновременно задержали дыхание, увидев открытую дверь квартиры Екатерины. — Ты совсем спятил? — по голосу можно было сказать, что это мужчина сорока лет. — Я же тебя просил, аккуратнее! Ей за семьдесят, а ты с порога: «Здравствуйте, это Ваклай Зинаида Леонидовна? Мать Смирновой Татьяны Валерьевны, погибшей со своей семьей при взрыве ГБОУ СОШ №3201? — Ебаный в рот, — охрипшим голосом проговорила блондинка, опускаясь на ступеньку и не слушая дальше разговор. Тогда бывшие девятиклассницы дождались ухода полицейских, а это были именно они, сорвали бумажку «Опечатано» и зашли внутрь. В квартире ничего не изменилось. Только кот, спрятавшийся от незнакомых людей под диван Кати, его любимое место, выбрался, встречая свою хозяйку. Девочка крепко обняла своего Луча, покормила и, позвонив под дверь соседке, у которой тоже был кот, оставила его в переноске там. Дальше они собрали все деньги, ценные деньги и вещи, собрав всё в два рюкзака, и вышли из этого места, служившего домом для Смирновой последние десять лет. Грустно взглянув на чёрную дверь, подруги двинулись, не сговариваясь на девятый этаж, где и жили эти три дня. Есть они не хотели, лишь днями на пролёт сидели на крыше, изредка разговаривая, а больше думая каждая о своём. — Надо съёбывать, — хором сказали девушки и тут же резко встали, радуясь тому, что теперь у них есть действие, цель. Закинули так ни разу не открывавшиеся за это время рюкзаки на плечи и спустились вниз, дождавшись ночи. И просто пошли, стараясь не попадаться людям на глаза, вдыхая ночной летний воздух, считая звёзды и слушая спящий город, окутанный тьмой. И казалось, будто они сами окутаны этой темнотой, не ощущавшие красок днём и хорошо видящие каждый тёмный уголок ночью.        — Я тебя никогда никому не отдам, — говорила Татьяна, приёмная мать Смирновой, в детстве Ивановой.        — Я делаю всё, чтобы ты осталась в этом доме, — объясняла Вера, вторая жена Дмитрия, Александре, которой отец поставил условие, в нарушение которого его дочь должна была переехать к его первой женушке, Марии. Воспоминания пожирали пятнадцатилетних, заставляя осознать потерю всей их семьи. — А знаешь, — с нервным смешком проговорила Катя. — А ведь я уже вторых родителей теряю, — у неё появились первые нотки истеричного смеха. — Понимаешь? Я никого из них не хоронила, но обе мои семьи умерли, — она смеялась. — Как там говорится, Чёрная вдова? А я — Чёрная дочь, — её истерика ещё не дошла до слёз. — Там и похорон-то не будет, — поддержала хохот лучшей подруги. — Всё в лепёшку, понимаешь? Нога в одном углу, а голова в другом, — их смех раздавался эхом в тёмном лесу. — Тогда я — Отвратительная дочь, — девушки сдерживались слишком много и больше терпеть не могли, плакать не хотелось, просто не было слёз, а вот смеха — хоть отбавляй, и они пользовались этим способом выхлестнуть все эмоции, бушевавшие внутри. Но не прошло и пяти минут, как подружки успокоились и вновь задумались. — Ха, — усмехнулась Александра. — А помнишь, мы хотели съебаться отсюда подальше? — Ебать, — засмеялась светловолосая. — Ну, куда направимся? — Я знаю, знаю, знаю! — уже без истерики улыбнулась Соколова, а Катерина закатила глаза, догадываясь, что скажет шатенка. — Я хочу в Питер! — Да ладно? — сарказм вернулся в голос блондинки, а значит херову настроению пришел конец. — А я и подумать не могла! — Эй, хватит, — шуточно ударила кулачком Саша в плечо бывшей девятиклассницы, что показывало, что у первая тоже отвлеклась от недавних событий. — Е-е-е-е-е, навстречу приключениям?! — ухмыльнулась Катя. — Я хочу перекраситься! В полностью белый! И постричься! — Давай выбреем виски вместе? — предложила темноволосая. — А давай! — девушкам надо было хоть на время забыть о плохом. — Ну, что, прямо сейчас в салон? — А почему бы и нет?