Флориография

Меня не заботят твои чувства, понятно?!

— Не мешай мне работать. Аша тихо улыбается, содрогаясь тоже тихо, и с зажатым рукой ртом ретируется в ванную комнату. Хотя бежать хочется куда-нибудь далеко, а не за пределы душной гостиной. Разбросанные по полу таблетки от боли в горле ещё ничего не значат. И даже синяки под глазами от недосыпа — тоже. Это всё такая ерунда. Изнутри вырывается что-то похуже кашля. Режущее внутренности — гортань в особенности — и не дающее дышать стабильно. Аша задыхается в попытках глотать воздух, но вместо этого жалобно стонет, ловля открытым ртом солёные слёзы. Аше кажется, что её лёгкие вылетают вместе с этими лилиями. Это ужасающе чистые и прекрасные водяные лилии. Это ненормально. Это вообще жутко. Этого не может быть. Это страшно до такой степени, что Аша зарывается в полотенце и кричит. Люсиэль не может услышать. Голос Аши поникший, его уже почти не слышно даже в разговоре. Если, конечно, Аша помнит, когда она в последний раз говорила. Грудная клетка болит изнутри и горит снаружи, потому что ссадин много на политой кипятком коже. Свет креста на шее Люсиэля ослепляет, и Аша не видит несколько секунд. — Ты освободила ванную? Замечательно. Аша в шаге от смеха в одной стороне и от горьких рыданий — в другой. Кривое подобие улыбки расползается на её лице, а три водяные лилии исчезают за её спиной. Когда она сжимает их в руках, лепестки опадают, и Люсиэль в состоянии это заметить. Мог бы заметить. Если бы был внимателен. Аша рада, что чёлка у неё длинная. Что слёзы никто не увидит. Разлетевшиеся гранатовые капли крови на щеках она сотрёт салфеткой. А лилии снова полетят в окно. Телефонный звонок бьёт по ушам своей вибрацией на столе настолько, что хочется прямо сейчас вышвырнуть его в то же самое окно. В то самое злосчастное полуразбитое окно, около которого и впервые появились эти цветы. Эти водяные лилии. Аше кажется это омерзительным и чем-то невообразимым. Как было бы прекрасно прятать свою неразделённую любовь в слезах, которые впитаются в подушку или хотя бы в рукав некогда белоснежной блузки. Аша хмурится и думает, что так действительно было проще. — Аша, всё в порядке? Голос Юсона звучит невероятно обеспокоенно и нежно сразу. Аше кажется, что сейчас по её ушам потечёт мёд. Голос Юсона звучит как спасение, которому нельзя поддаваться. — Да, всё хорошо. Я иду обедать, извини. Аша резко сбрасывает вызов в надежде на то, что Юсон не станет перезванивать. Тело не способно выносить подобных конвульсий, и Аше кажется, что ещё немного, и из её горла вырастут не цветы, а брызги крови кометами будут долетать до всего, что смогут увидеть. Органы смешиваются ураганом внутри, и Ашу сносит. Сносит на пол, сносит с этой планеты, сносит из жизни. Наверное. Это сложно. Люсиэль находит полуживое тело на полу с подогревом. Но пол холодный. Люсиэль не виноват, не виновата Аша. Просто всем поголовно почему-то дурно от этой ситуации. Аша не виновата, что ей захотелось узнать Люсиэля получше. Просто хотелось помочь ему! Но кто же знал, что страдать приходится, да и страдать до смерти? До головокружительных танцев с водяными лилиями вперемешку со сгустками крови, запас которой стремительно улетучивается? Аша в первую очередь человек, она, чёрт возьми, живая! Никто не говорил, что она достойна такой смерти. Она не достойна смерти в принципе. Аша просто устала. Люсиэль не виноват. Вообще ни в чём. Аша пьёт успокоительные восемь раз в день и регулярно сдавленно кашляет, распыляя кровь по простыне кровати, которую приходится мыть ежедневно. В этом тоже не его вина. Нельзя винить его в том, что Аше всего лишь шестнадцать, а её возможный конец уже близок. Только Люсиэль об этом не знает. И за это его нельзя винить! У него тоже есть желания, он же тоже живой. Пусть ему так и не кажется. Аше очень плохо, когда она зажимает себе горло руками, стараясь не кричать. Лицо Люсиэля приобретает черты ужаса, а единственные слова сковала паника. Он на грани истерики, но всё в порядке. С Ашей такое уже несколько дней, но только в этот раз он её нашёл. Аша хочет, чтобы Люсиэлю было хорошо. Чтобы он мог принимать её зефирные объятия на закате цвета сушёного апельсина. И чтобы не смотрел на неё так жутко, когда прозрачная слюна стекала по её подбородку, падая на лепестки лилий. Аше шестнадцать, Аша ненавидит цветы и безответно влюблена в Люсиэля. Аша смотрит на него пустыми глазами и не видит его слёз. На Люсиэля никогда так не смотрели. И о подобной болезни он тоже никогда не слышал. Неизвестность пугала. Это нормально. Кашлять водяными лилиями — совершенно нет. Но Люсиэль действительно не виноват. Не виноват и в том, что не знает значение водяных лилий. Что не знает, что они значат бурю чувств. Это всё — пустое. Особенно тогда, когда Аша с рваным криком выплёвывает ещё один цветок, теряя сознание. С этим ничего не поделать, но Люсиэль почему-то плачет и хрипит. Не звонит в скорую и не пытается что-то предпринять. Только рвёт эти лилии и в исступлении кричит. За эти последние пару дней в этом доме слишком много криков. Похоже, с сегодняшнего вечера их будет поменьше. Аше шестнадцать, Аша ненавидит цветы и безответно влюблена в Люсиэля. Аша думает, что больше она не будет разрывать себе хрустальное сердце по одной причине. Жаль, что причину она не знает. Может, потому что от сердца одни осколки. Может, потому что Люсиэль всё-таки вызвал скорую помощь. Может, потому что помогать уже некому. Аша не знает, кто они после этого.