Репетитор от Джотто

Просыпаться было сложно. Вокруг противно пищали приборы, кажется, кто-то негромко говорил неподалеку. В первый момент Тсуна даже не понял, где очнулся. Точнее, он был уверен, что опять получил какое-нибудь легкое ранение, а паникер Хаято отнес его в медблок Вонголы. На лице появилась яркая радостная улыбка, а потом он открыл глаза, готовясь как следует отчитать Хранителя за чрезмерную заботу. Но Хаято рядом не было. Чуть поодаль стоял отец, беседуя о чем-то с незнакомым доктором, а в дальнем углу сидела мама с каким-то незнакомым мальчиком и нежно гладила его по перевязанным рукам, что-то утешающе воркуя. Паренек, кажется, готовился закатить истерику. Тут пока еще спящий мозг забил тревогу. Что-то было неправильно. Интуиция молчала, но Тсуна скорее счел это знаком наступления огромных неприятностей. А потом в голове будто взорвалась сверхновая, и воспоминания хлынули потоком. Его выгнуло на кровати, он стал судорожно хватать ртом воздух, все еще переживая боль от отравления, пусть даже фантомную. Хотелось закричать, но горло свело судорогой, и получился лишь жалкий хрип. Приборы вокруг будто разом сошли с ума, истерично вереща, прямо как тот мальчик, что сидел рядом с какой-то слишком молодой мамой. Неизвестные врачи сбежались к нему и теперь о чем-то спорили, удерживая его слишком маленькое и слабое тело. Слишком молодой отец смотрел на это со стороны, но как-то… презрительно? Равнодушно? Почему?! Почему он просто отвернулся и ушел, уведя маму и мальчика, хотя он, его сын, страдал прямо перед ним? Шок был слишком сильным. Он лишь краем сознания улавливал какие-то слова врачей. Они не выглядели удивленными, странно. Но даже думать было больно, и Тсуна просто пожелал исчезнуть, испариться, лишь бы не чувствовать эту боль. Вспомнились медитации с Фонгом, когда можно было просто сидеть и не чувствовать боли в затекших ногах. А следом заботливый Хаято, на руках относящий его в теплую ванну после очередной тренировки. И остальные Хранители, семья, Аркобалено, друзья, родные… Все, кто остался там, в другом мире, далеко-далеко, настолько, что не понятно, встретятся ли они снова. Кажется, теперь его трясло не из-за фантомной боли. Теперь болела душа, она не могла смириться с тем, что теперь не будет никого из тех, кого он знал и любил. Что теперь он снова один, как в далеком-далеком детстве. Хотя почему как? Он в детстве, он снова слаб и беспомощен, только теперь Реборн приедет не к нему, теперь не ему будут искать Хранителей, теперь не он станет Боссом Вонголы. Кажется, его давняя детская мечта исполнилась. Бойтесь своих желаний, они имеют свойство исполняться, да? Теперь главное вспомнить, чего успел нажелать, и оценить масштаб катастрофы. Да, точно. Отвлечься, завалить себя делами, чтобы не было ни времени, ни сил на размышления. Оказалось, нажелал Тсуна порядочно. Долгими школьными днями, еще до появления Реборна, он хотел брата. Чтобы он был сильным, умным, самым-самым. Любовь к самому Тсуне считалась чем-то естественным и потому не была упомянута. Зато была упомянута гордость отца своим старшим сыном, любовь матери… В общем, идеальная семья, не считая самого Тсуну. А потом, уже став Боссом, он хотел, чтобы мама не так сильно о нем волновалась, чтобы меньше думала о его безопасности, да не грустила, когда его нет рядом… В общем, чтобы мама любила его, только когда он рядом с ней и в безопасности, а в остальное время забывала. Глупость, конечно, но такие мысли нет-нет, да проскакивали. С отцом вышло еще хуже. Как-то, спустя года два после появления у Вонголы десятого Босса, Тсуна имел занимательный разговор с Базилем, как на духу выложившем, что часть миссий, предназначенных Тсуне и его Хранителям, забирают Внешний советник и его подчиненные, иногда из-за этого оставаясь без отпуска и выходных. Ну, или что-то вроде того, сейчас Тсуна уже не помнит. Зато помнит, как после этого хотел, чтобы отец меньше опекал его, чтобы наконец увидел в нем пусть и молодого, но Босса. В общем, любовь отца тоже пришлась ему не по душе. Так что в этом мире есть идеальная семья Савад и никому не нужный Тсунаеши. И, как бы обидно не было, тот этому немного рад. Тот парнишка, чье тело он занял, сгорел в собственном пламени, пожелав освободить раньше времени Занзаса. Да, еще одна мечта времен Реборна: знать о мафии с рождения, самому строить пусть мафиозную, но свою жизнь, а не ломать привычную в угоду Вонголе. Или это было желание отдать эту самую Вонголу Занзасу? Будем надеяться, что не последнее. Будет лучше, если это будет что-то вроде безболезненного возвращения Босса Варии в семью. Реборн тогда должен быть уже взрослым… Удобно. Когда он был мелким, мог пролезть в любую щель, незаметно проследить, увидеть, услышать. А теперь он должен быть тем высоким сердцеедом, каким его помнит Тсуна. И другие Аркобалено тоже. Что ж, хоть одно желание принесло другим счастье и не грозит уничтожением мира. К слову об уничтожении. Что он там мог нажелать Бьякурану? Кажется, что-то было про ремень. А еще настоящие друзья и семья. Ну что ж. Посмотрим, как работает метод кнута и пряника на тех, кто хочет захватить мир. Девятый… Кажется, ему Тсуна желал долгой-долгой жизни. Что, правда, не спасло его тогда от кресла Босса, но зато подарило возможность посоветоваться, если что. А еще ему хотелось, чтобы они с Занзасом помирились… Будем надеяться, что это не приведет к мировому катаклизму. Вот уже неделю Тсунаеши размышлял. Кажется, его постоянно накачивали успокоительными, потому что мысли о том мире не приносили боли — лишь капельку светлой грусти, той самой, с которой обычно вспоминаешь счастливое и беззаботное детство. А вообще ему хотелось встать и хотя бы побродить по резиденции, пытаясь догнать призраков того мира. Но его привязали к кровати. Реально привязали. Правда, обычными веревками, но все же было неприятно. Похоже, они решили, что он повредился умом из-за слишком сильной вспышки неконтролируемого пламени. Проще говоря, сжег себе мозги. Что, в общем-то, было недалеко от истины, но другим этого знать не стоило. Другим стоило понять, наконец, что он вполне себе здоров и адекватен, а потому его нужно развязать и отпустить на все четыре стороны. Другие понимать не хотели. Ни родители, ни брат так и не появлялись. Пару раз с врачами разговаривали Хранители Девятого, сам Ноно тоже нагло игнорировал его существование. С боем удалось отстоять право на свободу рук, еще труднее было выклянчить у медсестры итальянский букварь и японско-итальянский словарь. Надо было как-то объяснять знание итальянского. А еще вспоминать, насколько ужасен был его акцент первые пару лет. И типичные ошибки запомнить. И забыть все красивые обороты и типично-итальянские сравнения и крылатые фразы. То, чему никогда не научиться, живя не в Италии. К счастью, оказалось, что основы им уже давно рассказали, да и бывший Тсунаеши много времени проводил за книжками, пытаясь выучить язык, чтобы найти себе друга среди детей, живущих в резиденции. Немного не по статусу, но какого ребенка это волнует? Зато язык он худо-бедно понимал, говорил мало, много слушал… В общем, идеально для того, чтобы всех удивить знанием итальянского, но не дать ничего заподозрить. Хоть на этом спасибо. Спустя неделю хотелось выть от тоски и однообразия. Приходилось вслух читать сборник итальянских стихов, якобы тренируя произношение и память, петь иногда приходящие на ум детские песенки, что-то рисовать в альбоме, выданном уставшей от его подвываний медсестрой, и даже — о ужас! — пытаться сочинять свои стишки и песенки. Правда, приходилось постоянно помнить о том, что он маленький ребенок — Тсуна так и не узнал, сколько ему лет, но на вид было около восьми — и что он вроде как нормальный. Для доказательства последнего — а вообще-то больше от скуки — он стал иногда пытаться завязать разговор с врачами и медсестрами. Сначала получалось плохо, стоило спросить что-то о том, когда его выпустят или хотя бы отвяжут, как разговор резко прекращали. Такая же реакция была на вопросы о семье, о «той огромной глыбе льда», о Ноно… В общем, любая мало-мальски интересная информация была под запретом. Хочешь разговор о погоде? Пожалуйста! О стихах? Легко! Прочитать правильно? Поправить произношение? Помочь найти рифму? Принести плеер? Как скажешь! Но изволь только забыть, что мир существует и вне палаты. Кажется, прошел уже месяц. И, если ничего так и не изменится, он сбежит в ближайшую неделю. Потому что иначе действительно сойдет тут с ума. И тогда шансы выйти из этой комнаты станут резко отрицательными. Они и сейчас-то уже стремятся к нулю. И чего им не хватает?! Он нормально, адекватно себя ведет, ну, может, иногда чуть взрослее своего возраста, но как, блин, иначе?! Ему только недавно разрешили вставать с кровати. Зато на окне теперь решетки, и дверь запирают постоянно. А еще ему надели ошейник. Ошейник. Ему. Человеку, чтоб им пусто было! Кажется, тогда только дыхательная техника Фонга спасла этих недоврачей. Ну, или пятеро Хранителей Девятого, внимательно следившие за процедурой. Что тут происходит?! Почему с ним обращаются, словно с опасным преступником?! Он ребенок! Маленький, несчастный ребенок, подумавший, что, раз уж дядя, что стоит во льду, такой же одинокий, как и сам Тсуна, он возьмет его к себе и будет любить так же сильно, как родители любят брата. И сам Тсунаеши, конечно, тоже будет сильно-сильно любить его. Кто б узнал — не поверили бы.