Неминуемое

      Сквозь пелену Какаши снова видел кровь.       Он просыпался с криком каждую ночь, дрожа и плача, снова чувствуя, как кровь засыхает на пальцах, как ладонь покрывается темной бордовой коркой, как в голове отдается бешеный стук сердца, а легкие сжимаются от нехватки кислорода.       Каждую ночь — вновь и вновь — Какаши снова убивает Рин, и этот круговорот невозможно разомкнуть. Как бы он не бежал на встречу самому себе, не кричал и не просил остановиться, в его сне он всегда пробивал её грудь зарядом молнии, и ее тело с грохотом падало на землю.       Чтобы Какаши не делал и как бы не пытался, его сон не менялся годами. Он пробовал пить таблетки, посещал психологов по настоянию сенсея, почти два месяца работал с Иноичи Яманака, но ничего не изменилось. Только сон стал ярче, живее, реалистичнее.       Когда Какаши просыпался, он не мог успокоиться еще долгое время. Бывало, что и половины дня не хватало на то, чтобы чувство, сдавливающее грудь, отпустило. Он пытался дышать ровно и глубоко, но все чаще и чаще срывался на крики-хрипы, и ничто не могло их остановить. Потом, потихоньку, ближе к полудню, все приходило в норму: опустошенный и разгромленный, Какаши больше не чувствовал ничего. Даже пустота и одиночество не ощущались так остро. Казалось, он был зажат между двумя ледяными плитами и медленно замерзал, умирая.       Но Какаши продолжал жить, и это доказывалось изо для в день, когда он кричал, просыпаясь. Тогда он откидывал одеяло в сторону и вскакивал с кровати. Все для него было пропитано запахом смерти, пота и крови. Какаши задыхался в этом ужасном унисоне запахов, давя в себе крик.       Он мог часами отмывать чистые руки, потому что как бы он не старался, теплую красную кровь Рин смыть невозможно. Какаши уже все попробовал. Но не мог забыть предсмертного сиплого хрипа, не мог забыть, как теплые струи стекли к сгибу и впитались в рукава кофты.       А потом наступало неминуемое — подвох — и Какаши снова просыпался посреди ночи после убийства Рин, он снова чувствовал кровь и пытался подавить свои слезы и ее хрипы у себя в голове.       Какаши снова мыл и часами смотрел на свои, казалось бы, чистые руки, и понимал, что медленно и верно сходит с ума. Что это — его сумасшествие — неминуемое и безоговорочное, и что вопрос состоял лишь в том, как долго он сможет продержаться, а не в том, когда это, наконец, закончится.